Ван Фусин не нашелся, что ответить. Гэрэл подумал, что даос ударил по больному. В Юйгуе или в Рюкоку про работы Ван Фусина в лучшем случае деликатно сказали бы, что они «уступают многим».
Гэрэл не хотел ввязываться в разговор с Господином Лисом, но сказал:
— Перестаньте, эти боги и так не внушают приязни, а вы хотите сделать их еще отвратительнее.
Он тут же пожалел о том, что сказал это, потому что Ван Фусина его слова не подбодрили, а еще больше обидели, зато даос оживился.
— Боги не для того, чтобы их любили, — возразил он Гэрэлу. — Боги — просто есть. А вы, господин генерал, верите в богов?
— Нет, — коротко ответил Гэрэл.
— Это было бы глупо, да, генерал? — усмехнулся даос. — Только дети или выжившие из ума старики могут верить, что какие-то там небесные звери выбирают себе любимцев и вселяются в них или наделяют их особой силой…
— Именно.
— А вы не думали, — вкрадчиво сказал даос, — что все немного сложнее: может быть, ни в кого вселяться им не нужно — они просто незаметно вмешиваются в жизни людей, выстраивая события нужным образом, пока из их избранников не получается именно то, что они хотели? Именно им мы обязаны всеми бедами, расставаниями, потерями, смертями — всем тем, что ломает нас, придавая нам форму — пока из котенка не вырастет тигр…
Они ведь уже говорили об этом с Юкинари, вспомнил Гэрэл. «Я верю, что все неслучайно». — «Если это так, я нахожу это отвратительным».
Он ответил почти то же, что и в тот раз Юкинари:
— Значит, эти ваши боги — просто больные ублюдки, которые играют людьми как пешками.
— Да, есть немного. Но ведь если бы не их вмешательство… — даос доверительно наклонился к Гэрэлу и повторил почти то же, что сказал ему в такой же беседе Юкинари, только с каким-то другим смыслом, словно делясь секретом, — …мы ведь не были бы самими собой, каждый из нас был бы обычным, скучным человеком.
На секунду сквозь шедший от алхимика густой перегар пробился знакомый Гэрэл горько-пряный запах — запах яогуай. Он, сам того не желая, потянул носом, принюхиваясь.
Даос заметил это крошечное движение и, что еще удивительнее, правильно его истолковал.
И издевательски осклабился.
— Ах да, я забыл — вы ведь и есть обычный человек. Открою вам секрет: неплохо быть не таким, как все. Если ты по-настоящему особенный. А вот когда ты всю жизнь чувствешь себя чужаком в этом мире, но ничего этакого не умеешь — человек как человек, только все от тебя шарахаются — вот это, наверное, чертовски неприятно. Да, генерал?
Ху-сяньшен так же легко читал чужие мысли, как Юкинари. (Может, он и правда мысли читает, подумал Гэрэл, — яогуай все-таки). Но в отличие от бывшего рюкокусского императора, даос предпочитал использовать этот талант во зло, а не во благо.
Гэрэлу хватило сил сохранить непроницаемое выражение лица и спокойно сказать:
— Извините, господин астролог или кто вы там, я боюсь, что совершенно не хочу вас слушать. Вы отвлекаете Ван Фусина от работы, да и у меня не так уж много свободного времени.
Господин Лис передёрнул плечами и ушёл, по дороге бормоча гадости про грубиянов-военных. Выглядел он при этом, правда, скорее довольным, чем обиженным.
Жизнь во дворце Токхына с каждым днём становилась для Гэрэла всё более невыносимой.
О Юкинари Гэрэл учился думать в прошедшем времени. Того Юкинари, которого он знал, больше не было.
Он лишился даже такой малости, как имя: Токхын звал его Тенью, и тот откликался на это прозвище. Впрочем, Гэрэл ничего против этого не имел: Тень и Тень — а как ещё звать человека, у которого нет ни сердца (он ведь своими глазами видел тот разрез на груди), ни лица (на людях мертвец так и продолжал носить повязку), который только и может, что следовать всюду по пятам за своим господином?
Это было не так, как если бы в его тело вселился злой дух, как в тех цзян-ши, что в народных байках ходят с вытянутыми вперед руками, сосут из людей кровь и жизнь и творят всяческие непотребства. Немертвый Юкинари знал и помнил все, что знал при жизни. И все его бесчисленные умения остались при нем. Но все, что составляло его личность, исчезло; исчезли все мысли, эмоции, желания — если не приказать ему куда-нибудь пойти и заняться каким-то делом, он просто стоял на одном месте, глядя в пустоту. И мог простоять так, наверное, целую вечность.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})
Исчезли, конечно, и знакомые жесты и мимика, взгляд стал чужим. Лицо Юкинари теперь ничего не выражало — как у куклы.
Как же это, оказывается, страшно, когда знакомые глаза смотрят пустым и незнакомым взглядом.
На заданные вопросы он отвечал. Если не удавалось ответить односложно, он давал развернутый ответ — правдивый и точный; что бы у него ни спросили, он отвечал с бесстрастной покорностью, его голос всегда звучал спокойно и размеренно.
Токхын какое-то время развлекался, задавая Тени вопросы, которые у живого Юкинари вызвали бы стыд, гнев или обиду. Правда, эта игра быстро надоела ему — было неинтересно оскорблять того, в ком не осталось никаких чувств.
Вместо Юкинари стыд и вину чувствовал Гэрэл, потому что мог просто уйти и не слушать, но он слушал.
— Тень, тебе... нет, ему приходилось убивать? — с интересом спрашивал император.
— Да.
— В бою?
— Не только.
— А когда он впервые убил человека?
Тень смотрел на императора спокойно, не мигая. Совершенно нелюдской взгляд. Неудивительно, что в присутствии придворных император заставлял его надевать на глаза повязку.
— Ему было двенадцать лет. Он убил принца Юкиёси.
Каждый раз, когда Юкинари говорил о себе в третьем лице, Гэрэла передергивало. Впрочем, если бы он говорил «я», было бы, наверное, еще хуже.
— Юкиёси?.. — император обернулся к Гэрэлу за подсказкой.
— Младшего брата, — сказал Гэрэл.
— О, он убил своего брата? Хорошие дети так не делают. И зачем же? И как это было?
— Брат ненавидел его, — пояснил мертвец. — Сам попытался его убить. Но он оказался сильнее.
— Понятно, — протянул Токхын даже с некоторым уважением.
— Я, пожалуй, пойду, — сказал Гэрэл.
Перед кем, спрашивается, ему было неловко — перед мертвецом?
«Он пришел ко мне, когда мне было двенадцать. У меня бывали плохие дни…» — вспомнилось ему.
И еще: «По некоторым причинам мне тяжело убивать людей…».
Внезапно ему в голову пришла одна мысль. Он ведь может просто спросить обо всем, что казалось ему неискренностью; врал ему Юкинари или нет, действительно ли он хотел разделить с ним свою мечту... Так просто. Если спросить, живой мертвец даст правдивый ответ.
Мысль об этом показалась ему настолько мерзкой, что Гэрэл постарался тут же выбросить ее из головы, но не получилось.
— Позовольте и мне спросить кое о чем, государь, — попросил он, ненавидя себя.
Токхын заинтересованно кивнул.
— Ты...он действительно верил в то, что можно что-то исправить? — спросил Гэрэл.
Мертвец устремил на него свой тяжелый темный взгляд.
— Он верил, — проговорил он.
— О чем это он? — спросил Токхын.
— Я спросил... — Гэрэл покачал головой. — Просто спросил, действительно ли Юкинари был хорошим человеком.
Зачем он спрашивал? Он ведь и так знал ответ. Может быть, Юкинари был единственным по-настоящему хорошим человеком во всем этом мире.
Сун Сяолянь ошибалась, считая своего сына лицемером и чудовищем. Назвать лицемером человека, который искренне желает всем добра — какая чушь... Ему, конечно, случалось манипулировать людьми, и притворяться, говоря людям именно то, что они хотят услышать, и использовать других в своих целях — Юкинари был императором, а глупый и наивный император проживет недолго. Но его устремления были искренними, и он всегда старался по возможности использовать «мягкую силу» — харизму, ум и знание человеческой натуры — там, где другие не побрезговали бы обманом или убийством. Говорят, что у власти не бывает благородных людей — но Юкинари был именно таким. Может быть, он был просто слишком молод и слишком везуч и потому не успел испачкать руки. А может, ему бы удалось остаться таким и даже вправду изменить что-то к лучшему.
