Если и есть в мире чудеса и драконы, и далекие разноцветные звезды-солнца, и страны, где нет бесконечной бесплодной войны, и люди, умеющие летать и перевоплощаться в зверей, эти чудеса — лишь для тех, чьи руки чисты.
А таких, как он, всегда будут преследовать кровь и запах смерти.
Глухая пустота.
Пошёл дождь. Сначала он накрапывал лениво, не в полную силу, затем хлынул с внезапной яростью. Гэрэл почти не замечал его, лишь отстранённо подумал, что дождь — это хорошо, дождь поможет затушить пожары. Он не чувствовал, что сам вымок до нитки, и что струи дождя текут по его лицу, словно слёзы. Невидяще смотрел на своё отражение в водной глади, роняя капли с лица и волос. Затем встал и медленно побрёл прочь от пруда, пошатываясь, словно пьяный.
Через два дня было подписано мирное соглашение с Рюкоку. Согласно этому договору Рюкоку объявлялся подчинённой территорией Империи Тигра и обязывался выплачивать ежегодную дань в размере, который сочтёт нужным назначить император Токхын или его наместник в Рюкоку, генерал Гэрэл.
Свершилось: он стал правителем Страны Дракона.
Первые недели после захвата Синдзю были, как водится, самыми тяжелыми. В первые дни казалось, что в городе остались только плачущие матери с детьми, ничего не понимающие старики, чхонджусские солдаты и мертвые тела тех, у кого не осталось близких, которые могли бы их похоронить. Большинство горожан в страхе заперлись в домах, некоторые, более отчаянные, бродили по городу, пытаясь пробраться в дома умерших в поисках еды или денег, хотя деньги стремительно обесценились — купить на них было нечего, рынки опустели. Некоторые из его солдат тоже пытались промышлять грабежом, он приказал таких отлавливать и наказывать; сам он в глубине души мародерство не осуждал, поскольку хорошо знал, что такое голод, и понимал, что еда и теплая одежда нужнее живым, чем мертвым, однако жесткая дисциплина в армии была необходима, чтобы горожане перестали считать солдат угрозой и хоть отчасти поверили в его мирные намерения.
Гэрэл делал все, что мог, чтобы восстановить обычную городскую жизнь: вернул в город разбежавшихся чиновников, пообещав сохранить им жалованье (и выполнив обещание); снабдил жителей едой с городских складов и из армейских припасов. Надолго этой еды, конечно, не хватило бы, но постепенно в городе начали появляться фермеры и купцы — он разрешил беспошлинно торговать всем, кому хватило смелости приехать в захваченный город.
Постепенно среди черных развалин (трупы с улиц к тому времени уже успели убрать) появлялось все больше островков жизни. Поначалу из товаров пользовалось спросом только самое насущное: рис, пшеница, яйца, овощи, мясо, — потом начали привозить и одежду, и даже предметы роскоши. Люди хотели жить. Вкусно есть, красиво одеваться, смотреть уличные представления. Простому народу было, по большей части, все равно, кто им правит. Снова застучали молоты в кузницах, снова начали читать молитвы в храмах.
Жизнь продолжалась.
Он, казалось бы, должен был радоваться, но ему это все казалось чудовищно неправильным. Что с вами, люди? — думал он с горечью и презрением. Юкинари больше нет. Нет того, кто был сердцем и душой этого города — неужели вы этого не видите? И сам город — казалось ему — теперь стал мертвым, уродливо-чхонджусским. Если бы они не цеплялись так за свои шкуры, им удалось бы отстоять Синдзю...
В его глазах они были предателями. Он почти ненавидел их. В эти мгновения он забывал о собственной роли в этой войне.
В другие моменты он пытался рассуждать здраво, твердил себе: он ведь любит этот город, Синдзю нуждается в нем, как и множество других городов и людей, которым сейчас как никогда нужен мудрый и справедливый правитель... Разве он не этого хотел?
Но у него не было уверенности, что он сможет стать таким правителем. Что хочет им стать.
В один из первых дней в захваченной Синдзю он встретился с принцессой Маюми; она, как и мать, была удивительно похожа на Юкинари лицом, но больше ничего общего у них не было.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})
— Ничтожная интересуется, нужна ли господину генералу невеста, — пролепетала она, не смея поднять на него глаз.
На своих крошечных ножках Маюми могла передвигаться только очень маленькими шажками — это зрелище было бы смешным, если бы не было таким жутким. Кто-то, вероятно, заботился о ней — может быть, кто-то из тех, кто прежде ей прислуживал. Гэрэлу это было неинтересно.
Он понял, что ни за что не заставит себя прикоснуться к ней (когда он успел стать таким щепетильным?), да и она, беспорочная красавица, вероятно, повесится на собственном шелковом поясе, как только пройдет первый испуг. Их ведь в этой проклятой Рюкоку только и учат, как красиво умирать.
— Ты действительно хочешь стать моей женой? — спросил он.
Он думал, что она состроит кокетливое личико, начнет лебезить — но все оказалось еще хуже: на лице девушки отразились страх и недоумение. Было видно, что она, как ребенок на уроке, пытается понять, какой ответ ему хочется услышать, чтобы ответить правильно.
Он вздохнул.
— Успокойся. Никто тебя не тронет. Чего ты сама хочешь?
— Ничтожная хотела бы вернуться во дворец и жить как прежде, — тихо сказала она, и Гэрэл понял, что для нее это признание было отчаянно смелым шагом.
Девушка то ли была безнадежно глупа, то ли потеряла связь с реальностью из-за шока. Гэрэл не знал, как объяснить ей, что как прежде жить не получится — дворец в Синдзю, конечно, остался стоять где стоял, но жизнь там никогда не будет прежней. По императорскому дворцу вместо придворных в расшитых узорами шелках теперь бродили чхонджусские солдаты. Многие деревья в саду срубили, сооружая костры или носилки для раненых; там, где раньше красавцы-аристократы любовались цветением вишен или алой осенней листвой, слушали стихи или игру на эрху, теперь стояли шатры, пахло дешевым жжёным вином и прогорклым рисом.
Какие-то перемены будут к лучшему, какие-то — нет. Как всегда. Может быть, однажды эта пугливая девочка поймет, что среди ее специфических дворцовых талантов есть те, которые могут прокормить ее саму и пригодиться другим — но вряд ли это случится скоро, если никто не подтолкнет ее в нужном направлении.
— Ты что-нибудь умеешь кроме как наряжаться и краситься?
Маюми, не поднимая глаз, пролепетала с совершенно ненужной сейчас, пронзительной, какой-то обезоруживающей честностью:
— Ни того, ни другого... не умею. Меня одевает и красит Судзумэ… моя служанка.
Пресветлые боги, все еще хуже, чем он думал…
— А что умеешь? — спросил Гэрэл с бесконечным терпением.
— Петь, играть на флейте и на цитре… Знаю разных поэтов. Умею слагать стихи… Владею аранжировкой цветов. Еще могу вызвать дождь или бурю.
— Что?..
— Я ведь из королевского рода, потомок Водяного Дракона. Мужчины в нашем роду говорят с самим Драконом, а женщины зато могут управлять погодой, — самым обыденным тоном пояснила принцесса. — Еще знаю молитвы, разбираюсь в науке звезд и могу предсказать будущее…
Все ясно. Обычная рюкокусская мистическая чушь.
— Ты умеешь читать? Считать, писать?
Маюми быстро закивала.
— Ничтожная знает Высокую Речь, знает стиль «хризантема», стиль «осенние травы», «крыло»…
— Хорошо, — равнодушно сказал Гэрэл. — Тут в ближайшее время будет неспокойно. Я отправлю тебя в Юйгуй, к родственникам твоей матери.
Недоумение на лице принцессы только усилилось. Он понимал, о чем она думает: зачем она родственникам, которых она ни разу не видела, а если и видела, то не помнит? Они, родственники эти, и раньше-то чурались ее родителей, а теперь она — осиротевшая принцесса проигравшей страны — им тем более не нужна...
— Поговори с юйгуйской императрицей Джин-хо — не бойся, если ты скажешь, что ты от меня, она согласится тебя принять. Станешь ее учительницей. Будешь учить ее читать, писать, одеваться... Ей многому надо научиться. Когда ее увидишь — поймешь.
