— Приготовить гранаты! — скомандовал лейтенант.
Передний танк ударил из орудия по баррикаде — взлетели камни. Рота не показывала себя… А вокруг танков стали взрываться снаряды. Оказалось, за Инкерманом стояла наша батарея. Танки закрутились на месте и повернули назад за каменные скалы.
— Вот это морской порядок! — радовался Малахов. — Эх, нам бы сюда хоть одно орудие, сорокапятку, дали бы фрицам прикурить!
И только танки скрылись, пошла перебежками по кюветам немецкая пехота. Мешковатые солдаты — ранцы на спинах — бежали, подгоняемые офицерами.
— Без команды не стрелять! — крикнул Нестеров. — Пусть подойдут ближе! — Лихорадочно оглядывал наступающих гитлеровцев — рукава засучены и бьют из автоматов. Их куда больше этой роты.
— Огонь!
Залпом из винтовок встретили наступающих фашнс- ' тов. Нестеров стрелял из своей винтовки (та самая), целился ' в бегущих к баррикаде с автоматами солдат. Они падали, но опять вскакивали, уже совсем близко… Но вдруг попятились
— ударила наша батарея, на этот раз шрапнелью. Гитлеровцы, как ни кричали офицеры, кинулись по кюветам назад.
— Вот батарея! — радовался Малахов.
Только лейтенант Нестеров тревожно думал: если эту батарею переведут на другую позицию, выдержит ли наша рота наступление фашистов вместе с танками?.. На другой день было тоже самое: мчались танки с крестами, бежали за ними солдаты с автоматами, но загрохотала всеми орудиями батарея Инкермана, гитлеровцы отступили за каменные скалы.
Но Нестеров чувствовал, эти бои были отвлекающие. Главный удар усиленная группировка войск противника сейчас направляла в сторону Северной бухты. День и ночь там гремели орудия. Вражеская авиация волнами налетала на разрушенный город, сбрасывала фугасные бомбы. И прорвались фашисты к северному берегу главной бухты Севастополя. Отсюда видно весь город, как на ладони. Орудийный и минометный огонь плотной завесой повис над Севастополем. Немецкие и румынские дивизии, напрягая силы, шли напролом. И там, где приходилось отходить частям
Приморской армии, на каждом метре севастопольской земли лежали отвоевавшиеся фашисты.
В это время из Ставки Главного командования за подписью Сталина в Севастополь пришла телеграмма, в ней были слова: «Вами гордится вся Красная Армия».
— Прислали бы нам сюда хоть сотню самолетов, — говорил Малахов, прочитав эту телеграмму в газете. — А то и головы здесь не поднимешь, всюду «юнкерсы».
В то очень трудное время на обороне Севастополя оставалось только несколько истребителей, продырявленных в бою, и четыре штурмовика — «Илы». Ежедневно под вечер они вылетали из подземного аэродрома, на большой скорости низко мчались над фронтом, из орудий и пулеметов расстреливали вражеские батареи и фашистов в окопах. Враги называли этот самолет — «летающий танк». Да, сила у него была севастопольская… А когда «Илы» возвращались назад, поднимался весь наш фронт из окопов, каждый считал: «Один… Два… Три… Все!» — вырывался радостный крик от Северной бухты до Балаклавы.
— вот бы нам еще десятка два таких самолетов! — говорил Малахов, выражая желание всех защитников Севастополя.
Но в то время Большая земля не могла дать даже самого нужного осажденному Севастополю. Сколько уже подтоплено кораблей, все труднее доставлять через море подкрепления, боеприпасы, продукты питания. А после того, когда наши войска потерпели неудачу под Харьковом и оставили Керченский полуостров, положение на юге страны резко обострилось. Началось наступление немецких войск, они с боями двигались на восток. Гитлеровской армии очень мешал Севастополь. Его продолжала штурмовать большая, сильно вооруженная армия генерала Манштейна. Гитлер торопил его, но фашистские войска уже много потеряли здесь убитыми и ранеными. И все же гитлеровцы все сильнее вгрызались в нашу оборону, отодвигая к берегу моря из последних сил сражающихся севастопольцев.
В роту Нестерова пришел приказ из штаба полка: послать разведку в тыл противника, определить его силы на этом направлении и взять «языка». В разведку вызвался идти Малахов. С ним — трое из его взвода. Петров советовал разведчикам:
— Осмотрите себя, чтобы ничего не стукнуло, не брякнуло. Будет проволочное заграждение, не лезьте туда, где меньше проволоки, там могут быть мины.
— Ну, ночка темная, выручай, — прошептал моряк и первый шагнул из окопа. Так же бесшумно исчез™ и другие разведчики.
Лейтенант смотрел им вслед. Прислушивался к каждому звуку, думал, сейчас там загремят выстрелы… Но было тихо. Только со стороны Северной бухты доносилась стрельба, там все еще оборонялись в подземельях моряки из береговых батарей… Подумалось о том, где сейчас брат Коля? В какой дивизии? Всюду сейчас самые ожесточенные бои… Казалось, увидел маму, отца. И не мог вспомнить, послал им отсюда письмо?.. Все эти дни, как в лихорадке.
Позади чьи‑то шаги, подошел Петров.
— Не спишь, лейтенант?
— Думаю, как там ребята…
— Вроде тихо.
— Петров, а ты откуда родом?
— С Урала.
— Я так и думал: сибиряк или уральский. Закаленный ты человек.
— Здесь меня закалили, под Одессой и Севастополем… Что‑то долго наших нет, — беспокоился Петров.
… Разведчики, ползком пробравшись через передний край немецкой позиции — колючей проволоки не оказалось, — в темноте подкрались к блиндажу, в нем слышались голоса. Кто‑то вышел оттуда и направился в сторону затаившихся разведчиков. Кинулись к нему, заткнули рот, скрутили руки, заставили шагать. Толстый немец сделал три — четыре шага и повалился, гремя сапогами.
— Ах, ты, гад… — прохрипел матрос. — Хочешь, чтобы тебя услышали… — Взвалили фрица на плечи — он тяжелый — и понесли.
Лейтенант в предутреннем тумане увидел фигуру матроса, за ним еще трое. Зашли за баррикаду, скинули с плеч толстяка, еле дух переводили.
— Какой‑то большой начальник, — определил моряк
немца.
Развязали толстого, он испуганно оглядывался. А погоны у него солдатские, даже ефрейторских угольников на рукавах нет.
— Кто ты? — спросил Нестеров по — немецки.
— Их арбайт кюхе, — испуганно ответил немец. Все ясно: повара принесли.
— Тьфу! — плюнул с досады Малахов. — Такую даль тащили. А по вид)' — полковник и даже генерал…
Пришел из штаба полка переводчик. Повар оказался словоохотливым. Рассказал: вчера ему было приказано готовить в два раза больше. А из прежней роты осталось совсем мало в живых: «аллее капут» от советской артиллерии.
— Не стреляйте меня! — просил повар. — Гитлер капут!
Увели немца в штаб полка. А фрицы, наверно, хватились своего повара и, не поевши, натощак, пошли с такой злостью в наступление, забросали гранатами каменную баррикаду, но откатились назад, когда батарея Инкермана шарахнула по ним шрапнелью.
Все меньше оставалось защитников на симферопольском шоссе. Раненых отправляли недалеко отсюда, в госпиталь Инкермана.
— Выстоим! — ободрял всех моряк, хотя уже был два раза ранен, рука перевязана бинтом и сильно хромал.
Ночью со стороны Инкермана послышались шаги. Все взялись за винтовки — шаги затихли. Но кто‑то один тихо подходил сюда.
— Стой! — крикнул лейтенант.
— Где здесь командир? — голос из темноты показался Нестерову знакомый.
— Идите сюда, но осторожнее, камни под ногами, — преду предил Нестеров
— Ну и замаскировались, пройдешь мимо и не заметишь, — говорил подходивший. Он опустился в окоп и представился: — Командир роты младший лейтенант Родин.
— Зорька! — вскрикнул Виктор и обхватил товарища.
— Вот не ожидал! — радовался Зорька. — Сейчас я приведу всю роту.
Оттуда, из ночной темноты, зашагали солдаты. Они все подходили и подходили, спускались в окоп, встречали их радостно, потеснились в окопах, заговорили, кто‑то уже нашел своих земляков. Немцы, услышав здесь движение, бросали ракеты.
— Спасибо за освещение, — Родин взглянул на своего товарища. — Похудел ты, одни глаза горят.
— И ты не лучше, — отозвался Виктор и позавидовал. — Большая у тебя рота.
— Прежняя рота почти вся полегла у Северной бухты, — вздохнув, сказал Родин. — И фрицев там немало уложил! — Эти, кого привел, почти все из нового пополнения.
— Откуда они?
— Наши кубанцы. Но никого нет из Геленджика, из твоей станицы гоже нет, я их всех расспросил.
— А откуда они?
— Из Армавира, Кропоткина, из Тихорецка.
— Рабочий народ. Но здесь мы все — севастопольцы, — задумчиво сказал Виктор. — Наверно, после войны пригласят нас сюда? Или не пригласят?..
— Извини, Зорька, тебе надо отдохнуть, а я к тебе с разговорами. Соскучился по тебе, по всем товарищам из нашего Краснодарского училища, вот и дую речи. Пойдем в землянку, там даже матрац есть.
