К счастью, на ней была надета расклешенная юбка и блузка, обе из материнского шкафа. Вид более или менее приличный, если не замечать потрепанных швов. Внимание женщин — членов совета сразу привлекла груда костей. Брайан еще не вставал с постели, отсыпался после бурной ночи. Он повадился каждый вечер ходить в заведение Джека Строу и возвращался на рассвете.
— Так это ты рассказала брату про «Вольво»? — обратилась Луиза к Аллегре.
— Ну, я. А что?
— Не вижу резона. Никакого.
Музейные дамы сообщили Луизе, что, поскольку находка, сделанная на ее земле, представляет потенциальную историческую ценность, они хотели бы выставить скелет на всеобщее обозрение в постоянной экспозиции музея.
— Я не знаю, — ответила Луиза. — Вообще-то археологическую экспедицию финансировал Гарвард.
— Все, что найдено в Блэкуэлле, принадлежит Блэкуэллу, — заявила Аллегра Мотт. — Уж кому-кому, а тебе следовало бы это понимать.
Это прозвучало как скрытая угроза. Если честно, всякий раз, когда Луиза проходила мимо костей, разложенных на крыльце, и еще раньше, когда она слышала клацанье лопаты Брайана Алтера, у нее сосало под ложечкой. На самом деле она была рада, что череп так и не нашли.
— Я буду иметь в виду вашу просьбу, — ответила Луиза.
Вскоре позвонил профессор из Гарварда, он разыскивал Брайана. Доктор Сеймур, профессор, отвечал за экспедицию Брайана. Брайан не связался с ним, не прислал в срок отчет.
— Я уверена, в ближайшее время он объявится, — заверила профессора Луиза.
Брайан же целыми днями спал, к вечеру просыпался и шел прямиком в бар Джека Строу. Луиза думала, что у нее на руках оказался алкоголик с большим будущим, может, даже без пяти минут законченный пьяница. Однажды ночью она услышала шум на крыльце. Сбежав вниз в ночной рубашке, она столкнулась с Моттами, Джонни и его отцом Фрэнком, который тоже служил в полиции. Они принесли пьяного в стельку, сопротивляющегося Брайана, который еле стоял на ногах, но рвался обратно, в таверну, чтобы сделать последний глоток.
— Простите, что побеспокоили вас, — сказал Фрэнк Мотт Луизе. — Этот джентльмен сообщил, что живет у вас. Мы можем проводить его до кровати, если вам угодно.
— До чьей, до его или до твоей? — уточнил Джонни Мотт у Луизы.
— Джон, — предостерег отец.
— Когда увидите бардак, значит, это его комната, — проинструктировала Луиза Фрэнка Мотта. — Бросьте его там на матрас.
Луиза вышла на крыльцо. Уже наступил конец июля. Пели цикады. В Блэкуэлльском музее стояли пыльные витрины с цикадами, среди них имелся самый большой экземпляр, когда-либо найденный на востоке Соединенных Штатов, как значилось на этикетке.
— Ну, и что твой эксперт говорит насчет этих костей?
Джонни вышел вслед за Луизой на улицу, пока Фрэнк вел Брайана вверх по лестнице в спальню, на ходу по-отечески увещевая. Фрэнк сказал, что Брайану больше не будут наливать у Джека Строу, и если Брайан не прекратит напиваться и пьяным разъезжать по городу, то он распрощается со своими правами.
— Дай-ка угадаю, — продолжал Джонни. — Он понятия не имеет, что это такое.
— С чего ты это взял? — горячо возразила Луиза.
Она пришла в ярость. Мало того, что она сама написала в Гарвард, так еще и ее сад уничтожен, загублен. Все растения погибли. Даже бедная сирень, выкопанная и пересаженная в безопасное место, желтеет и теряет листья.
— Чего ты хочешь? — спросил Джонни. — Что я должен сделать?
Луиза посмотрела на него, с ужасом осознав, что стоит в ночной рубашке матери, с волосами, заплетенными в косы. Ничего особенного, она оплакивает свой погубленный сад. Она хотела ответить, но язык вдруг прилип к небу, обычный напор покинул ее.
Фрэнк Мотт вышел из дома и пожал Луизе руку, извиняясь за беспокойство, причиненное среди ночи. Он предложил отправить ее жильца на собрания общества анонимных алкоголиков, которые проходили в городском совете по четвергам и воскресеньям с восьми до десяти вечера.
Той ночью Луиза почти не спала. Вспоминала последний день, который ее мать прожила на земле. Она лежала маленькая, как птичка, в больничной кровати, дрожала и терпеливо ждала конца. Она говорила: «Может, он все еще ждет меня». Луиза не знала, о ком говорит мать: о своем муже, который умер много лет назад, о боге или об ангеле. Между ними осталось так много неясного, невысказанного. Луиза не знала о матери самого главного, а теперь было слишком поздно.
Проведя ночь без сна, Луиза под утро заснула, и когда проснулась, было почти десять часов. Она спустилась вниз и, пока заваривала кофе, заметила на крыльце какие-то изменения. Она распахнула дверь и увидела, что кости выложены в порядке, образуя полный скелет огромного существа, а венчает его череп.
Она взбежала вверх по лестнице и стала трясти Брайана. Полусонный, с заплывшими глазами, он ковылял вслед за ней по ступеням. Он только что видел себя во сне на обложке журнала «Ньюсуик» и не обрадовался, когда его разбудили. Еще ему снилось, как он занимается любовью со всеми женщинами, встреченными в баре Джека Строу, — не по очереди, а со всеми сразу, такая огромная, упоительная, шевелящаяся женская масса.
— Черт подери, — сказал он, увидев скелет.
— Правда же, здорово? — спросила Луиза.
Она представила себе, что Джонни провел в саду всю ночь, копая и перекапывая красную землю. Она представила себе, как он сидит на корточках у нее на крыльце в темноте и сосредоточенно выкладывает кости, словно головоломку. Она немного замерзла и пожалела, что не надела платье.
— Здорово? Ты что, издеваешься? Мы искали динозавра. Доисторическое животное. А это всего-навсего сраный медведь. Большая сраная медведица.
Теперь у Брайана Алтера не было никаких оснований задерживаться в Блэкуэлле, он позвонил профессору, сообщил, что их разыграли и они напрасно потеряли время. Он упаковал кости в коробку, чтобы предъявить в Гарварде как доказательство того, что занимался делом и сделал все, что мог. Может, ему удастся заработать на этой дурацкой затее хоть какие-то очки. Он сел в свой «Вольво» и сказал, что ему надо ненадолго съездить по делу, а коробки он заберет, когда вернется. Умирая от желания выпить, он поехал в бар при «Хайтоп Инн», потому что в баре Джека Строу его больше не обслуживали.
Луиза вышла посмотреть на скелет. Было жарко, в воздухе пахло сеном. Череп, найденный Джонни, был огромным и печальным. Вместе с черепом скелет сделался совсем настоящим и стал вызывать сочувствие. Луиза поняла, что они нашли могилу, а не просто кучу костей.
Она надела джинсы и футболку. Об обуви даже не подумала. Она взяла тачку и принялась за работу. Лучше бы мать и тетка объяснили ей, почему не хотят возделывать старый сад, почему предпочитают его не трогать. Животное, похороненное там, было кому-то дорого, кем-то любимо. Луиза положила все кости туда, где они лежали, даже маленькую косточку, которую носила в кармане. Особенно аккуратно она обошлась с черепом. Остаток дня она провела, засыпая кости землей и размышляя о том, как смотрит на нее Джонни Мотт.
Когда Брайан вернулся, она сидела на крыльце в любимом плетеном кресле матери, с ружьем, которое обычно висело над камином, на коленях. Он напился, поэтому сомневался, видит эту картину наяву или ему мерещится. Было первое августа, и многие горожане говорили, что в этот день Луиза Партридж окончательно спятила, а другие, наоборот, утверждали, что в этот день к ней вернулся рассудок.
— Что ты сделала с костями? — заорал Брайан, осознав, что они исчезли.
— Это частная собственность, — сообщила ему Луиза. — И я имею право пристрелить тебя.
Брайан подобрал камень и швырнул его. Камень угодил как раз в окно гостиной. Посыпались осколки стекла, а Брайан сел в машину и поехал прочь, свернув на Хаббард-стрит. Луиза пошла в дом за совком и шваброй. Она скажет музейному комитету, что ученый из Гарварда сбежал ночью вместе со скелетом. Может, со временем, когда шумиха утихнет, она признается, что найденное в Блэкуэлле осталось в Блэкуэлле.
Осиный король
Появление на свет Джеймса Мотта оставалось под большим вопросом. Когда он наконец явился после восемнадцати часов родовых мучений, его тельце было синим и бездыханным. В палате для рожениц стояла зловещая тишина, и присутствующие не чаяли, что он оживет. Но он вдруг содрогнулся, сделал глубокий вдох, огласил палату криком и начал жить. Это произошло в родильном отделении Блэкуэлльской больницы. Он никогда не плакал, только внимательно смотрел на докторов, которые поздравляли друг друга, и первое впечатление, которое он получил от окружающего мира, — слезы матери.
Он рос крупным, красивым ребенком, нрав его оставался таким же спокойным, но он питал острый интерес к миру, приход в который сопровождался для него риском для жизни. В четыре месяца он уже ползал, а пошел, когда ему не исполнилось и года. Другие дети сидели перед телевизором, а Джеймс брал каждый день штурмом. Где бы он ни появился, он умудрялся навлечь на себя опасность. Родители глаз с него не спускали, но уследить за ним было трудно, если вообще возможно. В возрасте двух лет он исчез, и нашли его в Угорьной реке. Нашел отец. Джон Мотт состоял в должности шефа полиции, которую раньше занимал его отец, и, может, поэтому ему в голову пришла мысль пройти по крошкам печенья, просыпанным Джеймсом. Когда Джон увидел, что его сын плавает в холодной мутной воде, он прыгнул к нему. Ему невольно вспомнилось Привидение — призрак маленькой девочки, который, как говорят, бродит по берегу реки. Это все лишь легенда, не более того. И все равно Джон подумал: «Не сейчас. Не со мной».
