— Чушь! — не согласился Павел. — Я бы с удовольствием…
— Что ж, остается только тренироваться, — приветливо усмехнулся Зот. — Вестибулярный аппарат ориентирует нас, где верх, где низ, когда мы лежим, когда шагаем, а когда качаемся на качелях… Точно так же есть в нас механизм совести, тоже своеобразный аппарат, который подсказывает нам особым способом, когда мы хитрим, боимся, угодничаем, жадничаем, обманываем… И механизм невозможно ввести в заблуждение. Начни крутиться на чертовом колесе — и закружится голова, стошнит… То же самое с совестью, мы пытаемся обмануть себя и других, но за это расплачиваемся впоследствии…
— На что намекаешь? — Стрелецкий ударил кулаком по столику. — На Дашу? А сам ты с нею гулял как друг, товарищ и брат?
Перед станцией Ягодной поезд затормозил. В вагон ворвался бойкий малорослый Цесарский, начальник отделения временной эксплуатации дороги, по прозвищу Голова, за его любимое выражение: «Тебе зачем голова дана? Шапку носить?» Он сопровождал поезд, чтобы ночью нигде не было задержки: зычный голос Головы знают на всех разъездах. Подергивая черненькими усиками-шнурочками, Цесарский заматюкался, объясняя Павлу и Зоту, что на перегоне балластировка пути, не убрана путерихтовочная машина.
— Оставайся в составе ремонтной бригады, — приказал Павел физинструктору, — можешь мне понадобиться.
Умывшись, взбодрившись вместе с Цесарским в салоне крепким чаем, Стрелецкий встал у окна. Доносилась сухая пулеметная дробь электромолотков, внизу у насыпи темнели намокшие телогрейки: рабочие вели сборку шпальных звеньев. «Значит, путеукладка готовится», — порадовался Павел и вышел из вагона. Брызги дождя ударили в лицо. Улыбнулся смуглолицым девушкам, раскладывавшим на шпалы подкладки и костыли; заметив, что широкоплечий курчавый парень хочет о чем-то сообщить, кивнул ему. Тот поднялся по насыпи, преданно глянул Павлу в лицо.
— Товарищ главный инженер, путеукладка захлебнулась! Платформы и склады завалены нашей продукцией.
— А вы кто? — спросил Павел, с удивлением отмечая про себя, что парень подражает его интонациям.
— Бригадир Драчунов!
— Одиннадцать километров полотна соберете в звенья до шестого августа?
— Соберем, товарищ главный! Поможет городская бригада…
Плутовские взоры девиц смущали и взбадривали Стрелецкого. Узнав, что людям дали бригадный наряд, что заработки хорошие, Павел заверил: выяснит причину затора и устранит. И стал подыматься на приступку вагона. Ему отлично известно, почему простаивает путеукладочный агрегат. Коридор просеки впереди дрезины занавешивался мутью дождя. Возвратившись в салон, почувствовал, как качнулся под ногами пол, будто поезд полз по круче битого кирпича или бетонных плит. Цесарский великолепно распоряжался движением вагона. Ехали по выемке карьера. Сузгунского холма как не бывало, его разгрызли экскаваторы, выплюнув песок в короба самосвалов, оставив утоптанную гусеницами площадку да кое-где бугорочки почвы у балластной призмы. Ни самосвалов, ни людей в карьере уже не было.
Завиднелись в окне облупленные вагончики, два гусеничных трактора, грузовик, возле которого группа людей. Павел узнал хромовое пальто, перепоясанное ремнем, фуражку и щеголеватые сапоги Бородая, тот ритмично помахивал обтянутой кожей перчатки рукой подходящему вагону. «Демонстрирует радушие». Переместил взгляд на бороду и брюхо соседнего человека: громадный Кваша в брезентовом плаще, в рабочих сапогах и с непокрытыми кудрями рассеянно шарил взглядом по окнам остановившегося вагона.
Генподрядчика и субподрядчика Павел принял у себя в салоне, усадил обоих на диван, заговорил официально, как если бы это было в кабинете управления. Спросил, где Дудкин, уехавший инспектировать головной участок. Объяснили: старик с амулетом остался в Искере.
— Докладывай! — кивнул Бородаю.
Бородай поднялся с дивана, разгладил смятую полу пальто, сдернул фуражку, обнажив большое, полированное яйцо бритой головы; утомленное, с желтоватым отливом непроницаемое лицо с левым глазом, косящим в переносицу, с правым мерцающим прямо, качнулось; Бородай шагнул, уперся чуть ли не грудью в кромку стола.
— План по генподряду за второй квартал — на сто два и три десятых процента…
— О чем барабанишь? — Павел отвернулся от него к стенке. — Говори о путеукладке.
В висках громко пульсировала кровь. Он вспомнил о том, что сейчас, в момент возбуждения, в кровь выделяется то ли адреналин — гормон кролика, то ли норадреналин — гормон льва, эти недавние объяснения физинструктора мешали сосредоточиться. Показалось, что мясистые яркие губы мужа Сонечки передернула усмешка. Павлу почудилось, будто четко и гулко простучали по полу женские каблучки и хрупкая Сонечка в красной косынке легкой тенью скользнула к столу. Стрелецкий тряхнул головой, отгоняя непрошеное наваждение, заскрипел зубами: это мельтешил красными корочками записной книжки Бородай и гудел о дожде, о круглосуточной работе…
— Сколько звеньев уложено на ночь? — прервал его Павел конкретным вопросом.
— Ни одного. — Бородай поскреб пальцем переносицу. — Грунт ползет как тесто, путеукладочная машина ломается…
— А вручную? — Павел почувствовал, как в нем вместо крови и нервов начинают функционировать интегральные микросхемы, сплетения проводов, щелкают переключатели.
Курчавая голова Кваши покоилась на спинке дивана: разинув рот, начальник мехколонны богатырски похрапывал. «Жалкие людишки!» — отметил робот и рявкнул:
— Ночью вы в карты, что ли, играете?
Кваша ухватился обеими руками за бороду, чихнул, потряс слипшимися космами, набрал в грудь воздуху, кашлянул, пожевал губами, поежился и, не снимаясь с места, пробормотал:
— Ух, тепло у вас, сморило…
— Почему экскаваторы не работают? — обратился к нему робот.
— Холм израсходовали, нашли другой карьер, а небеса дорогу размыли…
— Едем на путеукладку! — скомандовал робот, встал, вынул из-за дивана сапоги, начал переобуваться.
Спустились со ступенек вагона. Над глухо шумящей тайгой громоздились слоистые, скрученные и непрестанно клубящиеся тяжелые тучи, моросил дождь. Следом за толстым Бородаем в кабину гусеничного трактора влез робот, а потом Кваша. За мокрым ветровым стеклом красной косынкой Сони трепыхнулся на радиаторе флажок. Трактор проваливался в глубокие ямы, наполненные желтой жижей, выбирался на тряские бревна слани. Качка сотрясала металлические части, полупроводниковые кристаллы робота, прерывала контакты. На просеке, на площадке земполотна, плохо выровненной, мокрой и вязкой, где трактор остановился и робот вышел к полнолицему в комбинезоне рабочему, из него сам собою вылетел вопрос:
— Небеса работать запрещают? Так, что ли?
— Так точно, товарищ главный… Трактор не тянет, — согласился рабочий.
— А если укладывать звенья двумя тягачами?
Дождь щедро орошал голову робота. Сергей Афанасьевич отстегнул брезентовую накидку от своего дождевика, заботливо накинул ее на голову роботу.
— Лучше бы заботился о вверенной тебе технике, — презрительно отреагировал тот.
Из дощатого сарая-курилки рабочие расходились по насыпи к тракторам, к путеукладочному агрегату и к платформе с пакетами звеньев.
— Грунт напитался водой, как губка, — прокричал в ухо роботу Сергей Афанасьевич. — Мы технику бережем.
Широким взмахом робот отстранил Квашу от себя и гулко крикнул мастеру:
— Где второй трактор?
Подогнали второй тягач, дрогнули натянутые струны троса, гусеницы, перемалывая вязкий грунт, все глубже проседали в насыпь, но не сдернули путеукладчик с места. Лишь когда по распоряжению робота «запрягли» третий трактор, от тройной тяги агрегат подался вперед. Дождь не переставал штриховать даль просеки, стену леса, рябил воду болотца. В сером мареве длинное тело путеукладочной машины с прицепленными к нему с одного конца тягачами, с другого — платформы с пакетом звеньев, будто гигантский краб, шевелило клешнями, гребло под себя шпалы и рельсы, подстилая их, медленно ползло. Вдруг гул моторов оборвался. Тишина. В той стороне, где тракторы, пробежал человек. Туда же метнулась коренастая фигура Бородая. «Что случилось?» Робот зашагал по липкой, цепляющейся за сапоги насыпи. Голос Сонечки, как дятел по ели, застучал в голове: «Я твоя совесть! Твоя совесть! Тебе верно говорил физинструктор! Я — в тебе!» Лапа не срезанного бульдозером придорожного куста щелкнула робота по очкам, чуть задев щеку. Вытянув шею, он заглянул через чье-то плечо и увидел в луже окруженного рабочими стонущего человека.
— Порвался трос, захлестнуло по ногам, — втиснулся между роботом и людьми Бородай. — Ноги перешибло…
