Снаружи следов борьбы заметно не было. В глаза бросались лишь распахнутые двери избы, амбара и кузницы да валяющееся на пожухлой траве возле колодца ведро, все еще привязанное веревкой к деревянному валу. Будь хозяева дома, они бы не допустили подобного беспорядка. Значит, им пришлось в спешке бежать. Это в лучшем случае. Чтобы проверить худшие подозрения, Фокдан вошел в избу.
Его взгляд сразу же упал на стены, старые бревна которых во многих местах покрывали бурые пятна и подтеки. Сладковатый запах выветрился, однако Фокдан и без него определил, что это кровь. Очень много крови. Забрызганы ею были не только стены, но и в беспорядке разбросанные по полу одеяла с подушками. Воображение без труда нарисовало картину произошедшего. К ним ворвались ночью, когда все домашние спали. Перебили прямо во сне, не встретив ни малейшего сопротивления. Мертвые тела забрали с собой. Странно. Зачем они понадобились шеважа? Дикари и свои-то трупы хоронить толком не умеют. Фокдан представил себе лица тех, с кем надеялся здесь встретиться, и ему, бывалому воину, впервые за многие зимы стало нехорошо. Пришлось даже выйти обратно на улицу и постоять некоторое время, тупо глядя на голубое небо и невозмутимо плывущие по нему кучевые облака.
Кузнец, насколько он помнил, жил с двумя женами и четырьмя детьми. Два мальчугана ни на шаг не отходили от Шигана и все просили, чтобы тот показал им, как правильно стрелять из лука по плетеным крышкам ведер и рубить мечом вязанки соломы. Маленькая девочка с интересом наблюдала за ними и хлопала в ладоши. Одна из жен готовила им вкуснейший обед, тогда как второй, младшей, муж поручил затачивать наконечники стрел для гостя, пока сам он, запершись вместе со старшим сыном в кузне, колдовал над старым мечом. «Неужели он опоздал, и всех их больше нет?» Фокдан заглянул в кузницу. И здесь царило запустение. А самым поразительным было то, что бесследно исчезло не только оружие, старательно развешанное хозяином по стенам, но и все орудия его нелегкого труда, включая тяжеленную наковальню. Она-то кому могла помешать? Или понадобиться. Тем более среди шеважа, не умеющих самостоятельно ковать железо и предпочитающих до последней булавки обирать побежденных врагов. Теряясь в догадках, Фокдан еще раз осмотрел весь дом. Вернулся в кузню. Ничего. Заглянул в амбар. Ни лошади, которая, он отчетливо это помнил, была тут в прошлый раз, ни телеги. Неужели шеважа прихватили даже их? Ну разумеется, иначе как бы им уволочь по земле все ту же наковальню?
Постепенно возбуждение, охватившее его после страшного открытия, стало затихать, и Фокдан осознал, что делать ему здесь, увы, нечего. Он опоздал. Может быть, на день. Может быть, чуть больше. Но все равно не настолько, чтобы попытаться сейчас хоть что-то исправить. Ничего иного не оставалось, как продолжить путь — это почти что бегство от дикарей, от недавних товарищей по оружию, от себя самого — и рискнуть напроситься на постой к карлику. Тэрлу. Конечно, его ведь звали Тэрл! Откуда вернулось к нему это имя? Фокдан готов был поклясться, что по дороге к кузнецу не помнил его. Хотя значения это обстоятельство не имело, все же куда как удобнее обращаться к человеку, от которого ожидаешь помощи, по имени. Вот только поможет ли он? Захочет ли подвергать опасности своих подопечных-фолдитов ради опасного беглеца? Расчет Фокдана был прост: Тэрл наверняка сделает выбор в его пользу, причем не столько памятуя о дружбе с Шиганом, сколько ради того, чтобы подкрепить свой тун достойным воином. Как аол он не мог не понимать той опасности, что грозила сейчас всем жителям близких к Пограничью окраин Вайла’туна. И не знать, что в момент самой отчаянной нужды замок, не задумываясь, замкнется в себе и оставит всех своих «братьев», от застав до тунов и торнов, вне оборонительной черты — пусть защищаются сами, а там, глядишь, дикари захлебнутся в крови фолдитов и до Стреляных стен не доберутся.
Возвращаться на опушку смысла не имело. Внутри тернового ограждения туны и торпы соединялись вполне удобными дорогами или, на худой конец, тропами, которые, правда, не всегда удавалось быстро отыскать, поскольку они не предназначались для чужих глаз. В поисках выхода Фокдан думал о том, что в подобном отношении к дорогам и «чужим глазам» прослеживается интересная закономерность, ставшая наиболее отчетливой именно сейчас, когда враги и друзья, во всяком случае, в его собственном понимании, перемешались между собой: то, как возводился торп, как отгораживался зарослями от Пограничья, как маскировалась уходящая от него тропа к другим жилищам вабонов, — все это свидетельствовало о желании его недавних обитателей оставаться в недосягаемости со всех сторон. Если с такими же намерениями возводились и прочие постройки в этой местности — а Фокдан по опыту предыдущей своей жизни знал, что так оно и есть, — видать, доверия к внутренним собратьям местным жителям всегда недоставало.
Результаты недолгих поисков, однако, опровергли его сомнения. Прямо за амбаром начиналась изрытая колесами телеги дорога, превратившаяся из-за недавних дождей в еле проходимую топь. Чем уж точно лучше Пограничье, так это почти полным отсутствием грязи: под ногами всегда трава, а когда ее не оказывается, то корни и россыпь листьев или сосновых игл. Чистота и человек несовместимы. Даже на заставе водилась грязь, хотя в самых проходных местах обычно клали мостки из досок.
Недолго раздумывая Фокдан ступил в кляклую жижу. За ним потянулись предательски отчетливые следы. Он впервые не стал обращать на них внимания. Вокруг было немало таких же, затоптанных и передавленных телегой, в основном крупных, мужских, идущих как в одну, так и в другую сторону, самые свежие из которых все-таки сопутствовали Фокдану. Из этого наблюдения он сделал вывод, что до него в торпе побывали жители соседнего туна. Может быть, они уже обо всем знают. Это было бы хорошо. Ему бы не хотелось при первом знакомстве становиться злым вестником.
Путь ему быстро-быстро пересекла серебристая змейка. Грязь почему-то не приставала к ней, и она не без гордости несла над лужами свою маленькую, языкастую головку. В отличие от серебристого тельца головка была черной, как уголек. Сходство усиливали два выпученных красных глазика.
Фокдан живо представил себе, как этому бедному червю, пытающемуся сейчас сохранить былую стать и прыть, тоже пришлось пройти, вернее, проползти, опережая свой ужас, через жадные языки огня. Ему даже захотелось поймать змейку и прихватить с собой, но та уже сверкнула хвостом и ускользнула восвояси.
Проведя шершавой ладонью по вспотевшей от быстрой ходьбы голове, Фокдан почувствовал колкую щетину. Давненько он не брал в руки скребок. Сколько же времени прошло с гибели заставы? Хотя нет, последний раз он успел побриться в Вайла’туне, перед самым выступлением в поход. Старый скребок остался гореть на заставе, так что с непривычки он поцарапался и вынужден был выслушивать беззлобные шутки спутников про некую «когтистую бабенку». Кстати, костяной скребок случайно нашелся на пепелище, однако пожар привел его в такое негодное состояние, зачернив и снабдив острыми зазубринами, что Фокдан лишь повертел его с грустью в руках и бросил обратно в угли. Прошлого не вернешь. Так, может, к нему и вовсе не стоит стремиться? Не стоит избегать нарождающегося нового. Волосы так волосы. К тому же для него теперь они могут стать лучшей личиной. Ведь прежний Фокдан умер. Для всех. И в первую очередь, для себя самого. Да и зимой голове будет все ж таки теплее…
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
