– Что еще за фокусы, Бифштекс? Почему ты не обратился с таким предложением к Варужану?
– Обратился, он отказал, сказал, что без твоего согласия не получится. Мари, скорее всего, откажется со мной поговорить, к тому же обязательно расскажет тебе. Более того, он предупредил, что у меня возникнут с тобой проблемы. А я этого искренне не хочу.
Слова фарцовщика привели меня в бешенство.
– Но ты же врешь, мразь, хочешь меня вокруг пальца обвести. Почему то же самое не предлагаешь Терезе? Ишь, какую сказку сочинил! Да я прямо сейчас позвоню домой, и мамочку твою, спекулянтку, заберут в милицию. Пошел вон, крыса! Еще раз возникнешь, пеняй на себя. Проваливай!
– Я не думал никого обманывать, надеялся, что Мари может согласиться! – заорал Бифштекс. – Я же недаром такой вариант предлагаю. Заработать перед отъездом какие-то деньги, притом неплохие, никому не помешает!
– Пошел, пошел, сукин сын, твою мать! Все хочешь в этой жизни купить и продать?
– Оставь в покое мою мать! Что ты знаешь о жизни, счастливчик, цэковский сынок? Мой отец погиб на войне. Ты знаешь, каких трудов стоило маме вырастить меня? Не от хорошей жизни я стал фарцовщиком. Кто будет содержать меня в Москве? Как на восемьдесят пять рублей мама проживет в Ереване? Я рискую, работаю, а ты? Не все же могут стать членами партии и прокурорами. Ничего, придет наше время – тогда поменяемся местами. Охранником у меня будешь работать, если я, конечно, захочу. Мама родная, как же я ненавижу вас всех!
– Вот ты как запел, торгаш! – я ухватил его за воротник.
– Ты не осмелишься меня бить на глазах у стольких людей! Тебя заберут в милицию, и конец твоей карьере тупого наглого прокурора-взяточника!
– Ладно, фарцовщик, живи пока, руки пачкать не буду. Когда-нибудь наши дорожки пересекутся. Запомни это.
«Вот как, значит! Мари и ее семья обсуждают за моей спиной варианты эмиграции, а мне ни слова? – лихорадочно размышлял я по дороге в гостиницу. Внутри у меня все кипело. – Ну ладно, семью оставим. Но как Мари умеет притворяться! Какова артистка! А меня держит за дурака… Нет, не может быть. Мари не способна меня обмануть. Она такая честная, искренняя. И почему я должен верить фарцовщику?»
* * *
Сестры были у себя в номере. Мари открыла мне дверь и встревожилась, увидев мое мрачное лицо.
– Что случилось, Давид? Плохие вести из дома? Или здесь что-то произошло? – она только что закончила сушить волосы, и у нее был такой счастливый вид… Весь ее облик излучал спокойствие, чистоту и здоровье. Нет, такое бесконечно родное существо не может обмануть меня, сказать неправду…
– Мари, ты меня обманула, да? И все твои родные – тоже обманщики?
– Что за чушь ты несешь, Давид? Кто сумел так быстро настроить тебя против нашей семьи?
– Бифштекс, фарцовщик, узнал от Варужана, что вы получили официальное подтверждение, разрешающее вам уехать, и скоро собираетесь во Францию. Он даже собирался предложить тебе фиктивный брак. А мне ты не сказала ни слова. И кто ты тогда, если не искусная лгунья? Что ты смеешься? Я серьезно говорю!
– Какой же ты доверчивый, мой будущий следователь. Как быстро ты усомнился в моей честности, более того, в моих чувствах к тебе… Уже четыре года мы общаемся почти ежедневно, но ты все равно сразу, не выяснив, что к чему, клеймишь меня и мою семью лицедеями, обманщиками!
– Тогда скажи мне, когда намечается ваш отъезд, а точнее, ваша эмиграция?
– О чем ты говоришь? Какая эмиграция? Это только приглашение посетить Францию. Да, родители очень хотят вернуться обратно, но официальная эмиграция связана со многими обстоятельствами. Чтобы все уладить, нужно определенное время, может, год, может, больше.
– А ты? Ты как поступишь?
– Я не верю, что наша эмиграция скоро состоится и что она состоится вообще. Кроме того, я ведь уже говорила, что без тебя никуда не уеду.
В дверь постучали. Вошел Варужан.
– Добрый вечер, ребята. Мне удалось вас устроить – пока на две недели, а потом постараюсь продлить бронь уже из Еревана. Немножко дороговато получается, поскольку вы с Мари не можете жить в одном номере. Придется занять два отдельных, зато рядом. Ну как, подходит?
– Спасибо, Варужан, конечно, подходит. Пойду вниз, все оформлю и оплачу. Давайте паспорта, девушки.
– Кстати, Давид, деньги у вас есть? Если что, могу одолжить, дома вернете.
– Спасибо, Варужан, все в порядке, – соврал я.
Мы договорились встретиться с Варужаном позже и вместе поужинать. Химик распрощался с нами и пошел к себе отдыхать, а мы занялись переносом моих вещей в новый номер. Мари предпочла остаться в старом – все равно через несколько дней Тереза должна была улететь.
* * *
– Давид, я долго думала, сказать тебе или нет, – тихо сказала Мари, когда мы закончили раскладывать вещи.
– Не знаю, о чем речь, но, судя по твоей интонации, ты хочешь сказать что-то серьезное.
– Помнишь, несколько дней назад ты спрашивал, почему мы с Терезой смеемся?
– Конечно, помню, просто пока не получилось об этом поговорить. И почему? Наверняка из-за какой-нибудь ерунды.
– Не совсем. Несколько дней назад я встретилась с Генрихом.
– С каким Генрихом? Бифштексом, что ли? Фарцовщиком?
– Успокойся, дай договорить. С Генрихом – бывшим аспирантом. Кстати, он защитил диссертацию и уже кандидат экономических наук.
– Очень радостная новость. Хочешь, чтобы я его поздравил, букет отправил? Или мне надо лично засвидетельствовать свое почтение? Интересно, а как вообще вы нашли друг друга? Это точно ваша первая встреча? Или вы тайком от меня встречались все время, пока я ходил в прокуратуру на стажировку?
– Ты можешь говорить без обвинений и необоснованных подозрений? – повысила голос Мари. – Или уже репетируешь роль прокурора? Так вот, на главпочтамте, когда я спрашивала, есть ли на мое имя письма или переводы, неожиданно нашлась открытка от Генриха, где он просил позвонить ему по очень важному и срочному делу и оставил номер телефона. Я долго колебалась. Но когда вторично получила открытку, где он уже умолял меня ответить, решила позвонить. На встречу с ним брала с собой Терезу, чтобы не было никаких недомолвок. Не торопи меня, мне еще многое надо тебе рассказать. Мы впервые оказались вдали от дома, на чужбине, и я еще раз убедилась, что ты надежный человек. Господи, что я говорю? Ты самый родной, единственный… Короче говоря, Генрих защитился…
– Ты уже сказала. Что, он и докторскую защитил?
– Дай договорить. Ему предложили хорошую работу в советском торгпредстве в Брюсселе.
– Конечно, у него же папа директор «Интуриста». Друзей, знакомых пруд пруди.
– Через три месяца он должен уехать, сейчас оформляет дело. Но ты же знаешь, его не выпустят, если он не женится до отъезда.
– И ты предложила кандидатуру Терезы?
– Он хотел жениться на мне. Я отказалась. Он очень расстроился.
– А где его подруга, генеральская дочь с квартирой в Москве и дачей в Подмосковье? Или он все это меняет на тебя? Ну что ж, он вырос в моих глазах. Какой великодушный, я бы даже сказал, романтик! А ты окончательно отказалась? Если сожалеешь, может, еще не поздно? Кто я такой по сравнению с этим торгпредом?
– Послушай, юморист, может, нам следует пожениться, и все сомнения исчезнут? Генрих на пять лет старше тебя. Ты тоже добьешься немалого успеха в его годы. Я не просто на это надеюсь, я уверена.
– Мари, мне, конечно, всего двадцать два года, и я, может быть, слишком много шучу, но, по-видимому, ты не понимаешь последствий нашего брака.
– Объясни. Просвети меня, ты же юрист, светлая голова.
– Мы живем не в вакууме, а в обществе. И у тебя, и у меня есть семья, родные, близкие. Мы должны считаться с их интересами и желаниями. Согласна?
– Все правильно. Что дальше?
– В вашей семье бурно обсуждается возможность эмиграции. Предположим, через какое-то время вы получите разрешение и твоя семья уедет. Ты, как замужняя женщина, не сможешь уехать без согласия мужа. Но я уже не раз говорил тебе, что не уеду ни в коем случае. Моя родина здесь, плохая или хорошая, но она моя. И моя семья, родные, друзья тоже здесь. Мое решение окончательное. Более того, я не дам согласия на твой отъезд. Тогда у тебя останется одна возможность – развестись и только потом уехать. Но может быть, ты все-таки рассматриваешь для себя возможность остаться здесь, ведь ты много раз говорила, что без меня не уедешь? Тогда все будет именно так, как нужно, по-человечески и по закону.
– Да, говорила и сейчас говорю. Надеюсь, что, когда придет время, ты будешь думать иначе… Посмотри вокруг! Разве эти люди смогут в корне измениться даже через десять, двадцать или тридцать лет? Бессердечные, жестокие, готовые за любой пустяк друг другу горло перегрызть, посадить, навредить, донести. Ты бы хотел, чтобы твои дети жили в таких же условиях, как ты?
– Мари, у тебя обостренное восприятие всего негативного. А я все-таки надеюсь на какое-то будущее на ненавистной вам родине. Кто знает, каким будет лет через тридцать любимое занятие строителей коммунизма? Я молодой человек, живу сегодняшним днем, и все мое внимание сконцентрировано на моем ближайшем окружении – это мы с тобой, наши семьи, друзья. Вырвать меня отсюда, превратить в жалкого эмигранта, не имеющего ни профессии, ни денег? Я не согласен.
