Степашка тарабанил про себя детский стишок:
— Мышонок подумал: — сова, пропала моя голова!
Цыпленок подумал: хорек. Он маму мою уволок!
И так они друг перед другом стоит и дрожат от испуга!
А Геля добавила:
— Дурачье вы, господа хорошие.
46. Ожидание
Валентина Петровна почему-то не обрадовалась новости о беременности: «Без мужа рожать собралась? Позорище мое!»
Маруся видела только паническую озабоченность матери тем, что их двухкомнатная совмещенная хрущевка примет еще одного жильца, и спокойствие будет нарушено криком младенца по ночам, пеленками на кухне, изменением привычного распорядка.
Отношения между дочкой и мамой порой накалялись настолько, что хотелось уйти куда глаза глядят, но на съемную квартиру у Маруси денег не хватало. Старалась дома не мозолить глаза своим животом. Ездила на занятия постдипломного образования, после нархоза хотела добавить еще одну специальность — психолога, рассчитывала до родов осилить экстерном весь курс.
Группу посещали очень разные люди: учителя, неудавшиеся бизнесмены, истеричные женщины на грани суицида. Занятия проходили в виде тренингов — решали смешные задачки, играли в странные игры, изображали героев классических пьес. Такая система обучения очень забавляла бухгалтершу и по-другому расставляла акценты в ее жизни.
Через неделю Маруся легко определяла риски общения с матерью. Иногда все шло не так, как предсказывали педагоги. В особых случаях, когда она хотела положить свою жизнь на схемы поведения, все оказывалось не таким прямолинейным. Пока ей не ясно было — почему же Стилист так сдержанно встретил сообщение, которое она сделала с подиума. Сюрприз остался запредельным для его понимания.
Мать предложила сделать к появлению малыша косметический ремонт — хотя бы обои свежие поклеить. А дочке не хотелось менять старые, с оставшимися рисунками Юрика.
Маруся каждый вечер подрисовывала к хвостатой компании на стенах спальни новых персонажей, стараясь соблюдать их родословную. Потом на стене стали появляться небольшие сюжеты, рассказывающие о Марусиной жизни. На обоях выросла большая, криво заштрихованная морковка, остриём вверх, длинная фигура человека, держащего за руку Винни-Пуха, и маленький человек с головой смайлика.
Мать бросила взгляд на эти пещерные изображения и, уронив на пол трубку новых обоев, со смехом повалилась на кровать.
— Ты бы у соседского Никитки поучилась хрен рисовать. Он вон как ловко в подъезде изобразил, как дети делаются, поганец.
— Где ты видишь здесь хрен? Это Эйфелева башня! — обиделась Маруся.
— Ну конечно, это Париж. Вот тот дрыщ — Юрка-стилист, папенька нашего рабёночка, а этот толстопузик, которого он тянет за руку в кусты, — ты, моя дочь. Так что всё равно тема хрена здесь раскрыта как никогда!
«Какой яркий материал для обсуждения на психологических этюдах», — подумала Маруся.
47. Работа
Матерый киношник Клавис Арно простоял в съемочном павильоне около часа, наблюдая, как Степан со Стилистом монтировали шарнирные декорации. Они громко обсуждали ошибки сложной конструкции и вдруг стали решительно разбирать его левую часть. Такелажники значительно осложняли им работу, потому что не могли понять «конструкторов», не знающих французского.
Клавис понимал, о чем идет разговор на съемочной площадке. В нужный момент Арно выскочил к декорации и поддержал падающее ее крыло. До вечера мужчины вместе смонтировали задник и движущуюся часть, правильно распределив шарниры, и стали настоящими друзьями.
— Еще бы! Он наш, почти беларус — мама польско-еврейских корней, — смеялся Олешка.
Арно пять лет в юности прожил в Москве, куда привез семью его отец, аккредитованный иностранный журналист газеты Liberation. Он организовал для семьи парочку экскурсий на съемочную площадку «Мосфильма», где произошло феерическое знакомство с Отаром Иоселиани. Именно этот режиссёр раскрыл для Клависа фантастический кайф от процесса рождения фильма и вызвал у него горячее желание попробовать себя в кино. Отар доверил первую роль в своем фильме «Фавориты луны» семнадцатилетнему французу — Иоселиани любил снимать вместо актеров-профессионалов своих знакомых и друзей. И когда грузинский режиссер переместился во Францию, дружба с Арно еще более окрепла.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})
Клавис боготворил Иоселиани за то, что он не ассимилировался в чужой среде, работал очень своеобразно и подавал пример для творческих поисков. Стилист с Олешкой в свободные часы пересмотрели все фильмы Иоселиани, перелопатив даже архив с документалистикой, которую тот делал до «французского периода», слушали грузинские песни и пили «Телиани» или «Киндзмараули».
По вечерам Олешка делился с Гелей новыми впечатлениями. А Стилист тосковал. Он хотел бы поговорить с Марусей, услышать ее испуганные вопросы и рассказы про погоду в Минске. Хотелось, чтобы она попросила его привезти что-нибудь. Но она была внедосягаемости. Интернет её не находил, телефон не отвечал.
Стилисту только и оставалось писать письма. Писал он, не помня точного Марусиного адреса. Письма возвращались с пометкой: «адресат не найден». Юрик складывал конверты в картонную коробку от Олешкиных слипонов, но писать свои послания не прекратил.
Письма Юрика состояли из рисунков. На гармошках-раскадровках тонким жалом ручки-роллера Латун изображал историю общения с Марусечкой. Детали, на которые он хотел обратить внимание, подмалевывались цветным фломастером или карандашами. Аппликации из оберток шоколада и конфет, билетов на Эйфелеву башню, чеков из соседнего магазина, открыток для туристов и рекламок, брошенных в почтовый ящик, несли в себе сложную и веселую информацию о жизни в Париже. Они имели суперкороткие надписи: «Хочу быть с тобой» или «Скучаю», «Это я, Юрик». Степашка угорал со смеху, разглядывая карикатуры, где друг выступал главным героем, но без всякой претензии на роль мачо.
Стилист в иллюстрациях к письму был ироничен и нежен. Изображая Марусечку, он никогда не рисовал ее уродливой или такой же смешной, как изображал себя. Пышногрудые русалки с загадочно поднятой бровью носили Марусины кудри и манили в камыши. На других рисунках она летала над крышами Парижа, как незавершенная идея Шагала — без пары. А Юрик вместе со Степашкой монтировал чудо-крылья, чтобы подняться к ней.
Стилист слезно просил Евгению Ивановну раздобыть адрес Маруси. Рисовал улицу и план дома, где она спасала его. Просил поехать в Минск, найти квартиру. Но тетка удивляла своей бестолковостью. К тому же Евгения Ивановна усердно лечила несчастного Бекона, который подхватил какую-то заразу. Его мучили тотальные судороги и чудовищный, абсолютно неконтролируемый аппетит. Он не чувствовал вкуса еды и жрал всё, что попало, на первый взгляд, совсем несъедобные вещи.
Тетя Женя очень подробно описывала страдания собаки и горе после съеденных новых сапог и силиконовых формочек для выпечки. На обследование Бекона зарплаты катастрофически не хватало. Поездки к ветеринару с огромным догом, который пугал своими припадками пассажиров в транспорте, стали невозможны. Юрик отсылал в Минск деньги, но поток слез не иссякал. Тетка не слышала просьб племянника.
— Мы уже скоро вернёмся в Беларусь. Ты найдешь Марусю сам и отдашь ей все свои послания. А еще лучше — мы пойдем в печатную фирму «Карандаш» и сделаем альбом из твоих графических эпистол. У тебя будет повод сходить к ней и повиниться в своей тупой нерешительности, — утешал Степан, глядя, как Стилист перекладывает свои письма в коробку побольше из-под вина на шесть бутылок.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})
Юрик не ходил с Олешкой на сырные вечеринки, не выходил на прогулки, не развлекался фильмами — его накрыла самая обыкновенная хандра, он чахнул возле коробки с конвертами без адреса.
— Тебя пора помещать в книгу рекордов Гиннесса. Сегодня никто в мире не написал столько бумажных посланий без помощи компьютера. Надо красиво оформить твой почтовый бокс, чтобы форма соответствовала содержанию. Ради такого случая я пожертвую тебе бактерицидную французскую пасту «Эльгидиум» с хлоргексином, — неожиданно предложил Олешка.
