Малыш развивался правильно, и чем скорее приближалось время рожать, тем лучше стирались ненужные воспоминания с дурацкими надеждами на семью. Всё Марусино состояние подчинялось чудесному ожиданию. И только во сне она вспоминала его, всегда очень несчастного, с забинтованной головой.
Оставалось два месяца до великого события, когда мать молча сунула ей трубку телефона. Маруся услышала совсем незнакомый женский голос:
— Вы Маруся Шиян? У меня для вас есть пакет. Я могу переслать его по почте или сами придёте?
— Кто говорит? От кого пакет?
На том конце провода замялись, и в следующую секунду ошарашенная Маруся вцепилась в спинку стула, который пододвинула ей мать.
— Вам пакет от Олешки Степана. Когда в его комнату заселили новых жильцов, мы обнаружили конверт. По адресу нашли ваш телефон.
— Господи, что там случилось с Олешкой?
— Ой, вы не знаете? В июле он поднялся на воздушном шаре, чтобы испытать какой-то свой аппарат.
— И что случилось?
— Шар взорвался.
«Привет, красавица Маруся. Наверное, ты ещё больше похорошела, потому что женщины в таком положении всегда прекрасны! Ты не представляешь, как же мне тяжело скрывать твою тайну. Я всё надеюсь, что ты встретишься с Юрасем где-нибудь на проспекте, и он увидит, как он изменил твою фигуру в самую прекрасную сторону. Мне кажется, что он классный мужик. Ни разу за это время он не дал мне повода сомневаться в этом. Вспоминал тебя очень часто. Жаловался, что твой телефон не отвечает и даже ездил к тебе разок. Но побоялся зайти. Думает, что ты его ненавидишь за безрезультатную поездку в Париж. Вообще, его настроение мне не очень нравится, хандрит. Сходи обязательно, если получится, на его выставку, она откроется в сентябре, если, ты сможешь прийти. Это замечательное событие придаст ему силы для ожидания, когда ты вспомнишь о нём, хотя бы как о верном друге, но мне хотелось, чтобы у него сохранился шанс почувствовать себя отцом. (И не один раз! Хе-хе!) Поверь, ему про алешничек надо петь по три раза в сутки. Я тут задумал одно очень креативное выступление, но проверить эффект могу только я. Это будет нечто грандиозное. Без тебя нет мочи вспоминать наше выступление в Париже. Хочется повторить его. Ты как? Ну да, пока не готова, я знаю. А помнишь мой номер телефона? Думаю, это большая ржавая жесть — уничтожить все контакты с нами. Стилисту не звонишь, но я же не виноват в ваших отношениях. Ты мне тоже нужна.
Твой верный друг Степашка.»
Маруся приняла два таблетки но-шпы и прилегла на диван. Но через два часа схватки стали более частыми, и стало ясно, что надо вызывать «скорую».
52. Переговоры
Утомившись за бессонную ночь от боли, грубости и страшных мыслей, Маруся потеряла все свои эмоции. Ребёнка сразу унесли, и она ещё не понимала, радоваться или горевать — мальчишечка родился с весом чуть больше батона с изюмом. Врачи успокаивали, что даже доношенные дети порой рождаются с низким весом. Выправится. На третьи сутки Марусю стали спрашивать об отце ребёнка. Она нагрянула в ординаторскую с громкими вопросами и слезами. Среди медицинских терминов о билирубине, эритроцитах, которые указывают на раннюю желтуху, молодая мама поняла лишь одно: требовалось заменное переливание крови. Марусина кровь для переливания не подходила — ребёнок наследовал кровь отца.
Она вспомнила про жениха от бабушки. Валерий приехал через час, позвал в ординаторскую и спокойно предложил:
— Лучший выход из положения — искать донора. Ведь мы предполагаем, кто это может быть? Звони, сообщай ему, что надо спасать сына. Завтра я тебя с малышом заберу в Институт охраны детства и материнства. Переливание будем делать там. И вот еще — возьми. Пригодится, — и он протянул Марусе старенький, видавший виды «Самсунг»
Она не могла вспомнить мобильный номер Юрика, а телефон в доме Евгении Ивановны не отвечал целый день, и только в девять вечера она услышала её усталый голос:
— Машенька, да разве ж можно так пропадать навсегда?
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})
Модуляции голоса Евгении Ивановны то взбирались высоко вверх и входили в резонанс с космическими пространствами, то падали вниз и становились почти неразличимы из-за шумного дыхания, шмыганья носом и шумных трагических вздохов.
Юрик после приезда впал в тяжелейшую депрессию, и в этом, конечно, виновата Маруся. Почему внезапно пропала, именно тогда, когда он нуждался в поддержке! Стёпа так задурил ему голову своими фантастическими идеями, что работать в «Карамели» не пошёл. Вообще перестал заниматься дизайном. Устроился в крохотную парикмахерскую при Доме быта. Просто чтобы чем-то заняться…
Маруся слушала и пыталась вставить в этот непрерывающийся горький поток слов свой важный вопрос: «Как найти Юрика?» Тетка без передыху приступила к новой теме: начался рассказ о несчастном Беконе, его щенячей юности и долгой мучительной собачьей смерти.
Драгоценное время иссякало, надежда на помощь перерастала в страх, и зудящее раздражение ломало представления о спокойствии, тактичности и хорошем воспитании.
— И в самом деле, там у вас полная жопа! — перебила Маруся теткины изливания. Но Евгения Ивановна не обратила внимания на Марусину грубость и продолжала свой скорбный монолог:
— Теперь я одна-одинёшенька! Наверное, Юрик с этим Степаном… Все проблемы вернулись, — и Евгения Ивановна сделала небольшую паузу, чтобы взять новый носовой платок.
— Телефон! Мне срочно нужен номер телефона Юры!
— Он не отвечает на мои звонки, не открывает дверь, — жаловалась тетка.
— Евгения Ивановна! Продиктуйте мне номер телефона Юрика! — чуть не плача просила Маруся. — Да, я его не помню, не знаю. У меня его нет. Ради бога, просто номер телефона! Можно с адресом.
Тетка заставила два раза повторить номер, который продиктовала и выпускать телефонную трубку не собиралась.
— Я не могу больше говорить! Я спешу, — повторяла Маруся, но после «до свиданья, ну все, до встречи» — следовал новый вопрос.
Она выбрала удобный момент, чтобы отключиться. Но не тут-то было. Вопросы у Евгении Ивановны не кончились. Она звонила каждые пять минут, извинялась и переспрашивала одно и то же.
«Вот так, наверное, выглядит телефонный терроризм», — нахмурилась Маруся и решительно отключила мобильник.
Часы показывали около двенадцати — близилось кормление.
Малыш мог выпить только 15–20 граммов молока. Его следовало сцедить и, завернув бутылочку в тёплую пелёнку, занести в другое отделение, где находились проблемные дети. Если получалось быстро заснуть, то для отдыха оставалось всего пять часов.
Она вышла в час ночи в больничной рубахе в тёмный коридор и набрала заветный номер. Он сразу поднял трубку. Юрик будто ждал Марусиного звонка.
— Говорите, я вас внимательно слушаю, — медленно и четко произнёс он каждое слово.
— Это я, Маруся! — выпалила она и замолкла. — Мне очень надо тебя видеть! — добавила, запинаясь, и затаила дыхание.
— Я занят, — прозвучал в ответ бесцветный голос.
— Юрик, ты помнишь, как я тебя из дурки спасала? — кричала она в трубку.
Неопределенность и отчуждение, холодное чувство безысходности сквозили в ответ.
— Сегодня я нуждаюсь в твоей помощи! Орловская, седьмая больница. Я тебя встречу на входе. В восемь. Пожалуйста. Ты придёшь?
Ей показалось, что она недостаточно убедительна — он проспит или не захочет приехать. Она слышала его дыхание в трубке. Пауза затянулась, как петля.
— Ладно, я возьму такси и сама приеду за тобой. Завтра в семь.
Он молчал.
— Скажи что-нибудь! — срывалась Маруся.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})
Дежурная медсестра тронула её плечо:
— Долго будешь нарушать режим? Все отдыхают, а ты орёшь, как на улице! И что такие нервы? Молоко перегорит!
В этот момент трубка ожила, и она услышала:
— Приедь за мной сейчас. Я не могу ждать до утра. Приедь немедленно.
Да, конечно, она должна ехать. Только в чем? На ней рубашка со штемпелем больницы и кособокие тапки. Гардероб закрыт.
