Юрик провел пальцем по линиям, из которых уже лезла ржа.
Олешка хлопнул его по плечу:
— Ну что ж, вполне соответствует вашему виду.
Юрик вышел из процедурной и остановился у окна. Яркие солнечные пятна танцевали перед глазами, и голова слегка кружилась, как после бокала хорошего вина. Он ждал Марусю, чтобы она до конца все объяснила. Мимо пробежали две медсестрички в стильных халатиках, явно из гуманитарки.
— Стойте, — в два прыжка догнал их Юрик.
Медсестрички замахали на него рукой.
— Нет-нет, никаких вопросов. У нас пятиминутка. Вам всё Валерий Николаевич расскажет.
Стилист околачивался в коридоре больше часа и, наконец, толпа в белых халатах повалила обратно. В плотном окружении женского коллектива навстречу двигался единственный мужчина.
«Вот он и есть Валерий Николаевич», — догадался Юрик и ввинтился в толпу медиков. Приноравливаясь к шагам главного лекаря, проводящего часовые пятиминутки, спросил:
— Кровь я сдал, а что дальше?
— Дальше надо, чтобы отстоялась три дня, и сделаем переливание.
— Кому, Марусе?
— Да что ж она тебе ничего не сказала? Ну-ка, Лидочка, — окликнул он плотную блондинку, — добудь халат. Только не женский.
Через две минуты они шагали по переходу в детское отделение.
В прозрачных люльках здесь лежали торопыги, недоношенные граждане страны, которым полагалась интенсивная терапия, бережный уход, тепло, влажность и нативное молоко, то есть прямо от мамы, но через зонд, так как сосательный рефлекс у всех поголовно отсутствовал. Они напоминали игрушечных людей, вылепленных гармонично и тонко, но с некоторыми ошибками, которые срочно нужно было исправлять. Их подключали к громоздким аппаратам, доставляющим маленьким организмам то, чего им недоставало. В кювезах, несмотря на маниакальную стерильность, лежали вязаные полосатые осьминожки.
Юрик с любопытством застыл возле медсестры, которая бесстрашно вертела на пеленальном столике мальчишечку размером в батон с изюмом. Он морщился, сучил ногами и стоически терпел над собой разнообразные издевательства. Медсестра чистила ему нос компрессором, мазала животик зеленкой, делала уколы — один в маленькую сморщенную попку, другой в голову! Малыш тихонько попискивал. Похоже, на большой скандал у него не хватало силенок. Она надела на кроху подгузник и уложила его в открытый прозрачный контейнер, проверив в нем вентиляцию, температуру и влажность.
— Ну, что? — медсестра выжидательно посмотрела на Валерия Николаевича. — Опять привели. Сказано же было: не водить сюда папаш! Они только отвлекают дурацкими вопросами, пугаются и мешают работать.
— Ладно уж! — улыбнулся Валерий Николаевич. — Это Шияновский. К дитёнку мощная подмога пришла.
— Пятая кювеза от окна, — подсказала сестричка и взяла из бокса следующего малыша вместе с прицепившейся к нему самодельной игрушкой.
— А игрушки — еще не рано? Мило, конечно, но однообразно. Их будто одна бабушка вязала без особой фантазии, — удивился Стилист.
— Вот и не угадал. Молодые девчонки вяжут, волонтёры. По особой схеме: щупальца у игрушек на ощупь похожи на пуповину. Малыш трогает руками — восстанавливается кровоток, сердцебиение. Теперь осьминожков вяжут и в нашей клинике волонтеры.
— Ай да методика! — усмехнулся Юрик. Он с трудом воспринимал разноцветных уродцев, призванных восстанавливать пульс и дыхание малышне.
— Эта терапия досталась нам из Дании. Она научно обоснована, — поставила Стилиста на место строгая медсестра.
Юрик стоял над крохотным оранжево-красным детёнышем, одетым в игрушечные полосатые носочки.
Валерий Николаевич предупредил следующий его вопрос.
— Тебе жарко, а малому — холодно. У них жировой прослойки совсем нет. Шерсть согревает и стимулирует рефлекторные зоны, напоминает, что надо дышать, жить. Это немцы придумали.
Стилист прочитал на бортике кювезы: Шиян.
— Понятно. Это Марусин ребенок.
— Да, Марусин с твоей формулой крови. То есть… — терял терпение Валерий Николаевич.
— Он мой, — наконец догадался Юрик.
— Ну, наконец, началось просветление! — фыркнула сестричка. — Хочешь, дам подержать?
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})
Стилист вздрогнул. Доктор похлопал его по плечу и подтолкнул к стулу.
— Садись, расстегни халат, если есть майка — надо снять, — руководил им Валерий Николаевич.
Юрик шизел от всех этих событий: встреча с Марусей, потом с Олешкой, сдача крови, сын…
— Ты готов? — строго спросила сестра.
Юрик сглотнул набежавшую от волнения слюну. Он не понимал, что с ним хотят сделать. Звезды на небе выстроились в необъяснимый фатальный круг, испытывали его психику на прочность.
Малыша вынули из кювезы и положили Юрику на грудь вместе с вязаным осьминогом, который зацепился за крохотные пальцы.
— Это женщинам так делают! — удивился Стилист, у меня же нет молока, я не могу…
Валерий Николаевич улыбнулся:
— Конечно, меж мамкиными сиськами ему комфортнее, но так устроен маленький человек: он любит слушать ритм сердца родных ему людей, чувствовать их тепло. Успокаивается его нервная система. Мы каждый день проводим эту терапию не только с мамками, но и с папашками. Эффект потрясающий!
Стилист вдыхал незнакомый запах, идущий от крохотной макушки со следом капельницы, и даже не подозревал, что в его извилинах уже началась космическая реакция по производству дофамина, который руководит родительскими чувствами. И с каждой секундой Юрик все больше ощущал себя отцом и мужчиной. Его распирала гордость: на груди у него тихонько сопит со сжатыми кулачками маленький сын, неожиданное счастье и лучший подарок в этом мире.
Маруся, принесшая малышу бутылочку со сцеженным молоком, остолбенела.
— Ну-ну, — успокаивал ее доктор. — Пришлось все рассказать и показать. Это верный способ очистить мозги и узнать подлинность отцовства.
Валерий Николаевич вывел их из корпуса через запасную дверь в крошечный дворик
— Вам надо поговорить, дорогие родители. От вашего счастья зависит счастье вашего малыша. Не разочаруйте его.
Он быстро забежал на крыльцо, успел обернуться и помахал им рукой.
Юрик притянул к себе Марусю, и уткнулся в завитки за ухом.
— Ты не забыл, какие слова мне однажды говорил? — шепотом спросила она.
— Я их нарисовал, чтобы не забыть. И чтобы ты не забыла…
— Я ничего не забыла. Все твои рисунки сохранила. Даже те, которые ты рисовал на обоях.
— А русалку, которая тебе не понравилась?
— Она у меня на стенке висит, над кроватью, как твоё объяснение в любви.
— Я тебя очень ждал, русалка моя. Особенная и Единственная.
Маруся улыбнулась:
— На вот, позвони матери — протянула она телефон Стилисту.
Он сразу переменился в лице:
— Что я ей скажу?
— Что? Скажи, что ты с ней хочешь коляску выбрать сыну, — рассмеялась она, — и что у ящерки вырос новый хвост! А потом поедем к твоей тётке. Надо же ее обрадовать!
