– И у меня не получится ее разбудить, – признается Этли, накинув себе на лицо шелковый полог как свадебную фату.
– Что ты имеешь в виду? – нехотя спрашиваю, не горя желанием знать ответ. Уж лучше бы по дому летали феи из мультика.
– Поцелуй принца, – отвечает Этиэль с важным видом мировой всезнайки.
– Кир на выходных помогает отцу в гараже, и я не могу его сейчас позвать, к тому же, еще очень рано, – отвечаю, совершенно не желая во всем этом участвовать. Добровольно смотреть на то, как Кир и Дея будут разыгрывать финальную сцену из «Мертвой царевны» Александра Сергеевича? При таком раскладе спектакль сменит жанр, став кровавой драмой «Мертвый принц».
– А Кир не нужен, – невозмутимо выдает девочка.
– Как это? – удивляюсь я.
– Он не ее принц, – Этли продолжает играться с пологом.
– Этли… – с нажимом произношу, будто бы недовольные нотки в голосе смогут убедить девочку в том, что я не имею никакого отношение к ее «спящей красавице». – Я тебе уже говорил, что мы с Деей – всего лишь друзья, а в сказках поцелуй не просто принца, а любимого человека, разрушает чары. Если я ее поцелую, она не проснется.
С минуту девочка изучающе смотрит на меня, словно пытаясь найти подвох в моих словах, а после отвечает.
– Ну... Тогда она будет спать вечно, потому что когда мы с Велли сотворили заклинание, я думала, что ее разбудишь ты, а про Кира я даже не вспомнила.
– А мне что делать? – интересуюсь я. Ясно дело, девочка могла бы расколдовать Дею сама, если бы искренне не верила, что только поцелуй разрушит чары. Это ее колдовство, и я уж точно ничего не смогу сделать, кроме как...
– Не знаю, – Этли, хитро улыбнувшись, выходит из комнаты. Видимо, опять пошла совершать набег на беззащитные конфеты.
Вновь поворачиваюсь к спящей Дее: ее грудь мерно вздымается, а лицо за шелковой завесой кажется неестественно бледным. Откинув полог, присаживаюсь на край кровати, продолжая смотреть в знакомое с детства лицо. Она давно престала быть той испуганной девочкой, что не могла самостоятельно спуститься с огромного дерева, и все же я не мог перестать беспокоится о ней. Помнится еще тогда, будучи ребенком, я сказал ей, что буду рядом. Хотя в тот раз имел в виду, что спущусь с ней винный погреб, куда она случайно впустила Кара.
Со временем те слова приобрели другой смысл. Вот что мешает мне позвонить Киру и попросить его прийти? Если бы Дея не была сейчас похожа на Аврору, а кровать – на королевское ложе, позвал бы я его? Ни в жизни. На секунду, представляю, что будет, если я оставлю все как есть. Дея будет мирно спать, сияя красотой, а значит, перестанет бегать на свидания. Мы не стареем, поэтому смерть нас не разлучит. Одно интересно, когда упрямство и гордость отступят, мне ведь все равно придется ее разбудить. А если я сделаю это, скажем, лет через сто, Дея убьет меня – и даже не за то, каким образом я ее разбужу – а за то, что я не сделал этого раньше, когда ее Кирюсик был жив. Поэтому, если будить, то сейчас или никогда.
Пока мысли скачут из крайности в крайность, наклоняюсь ближе. Теперь ее лицо находится всего в нескольких сантиметрах. Длинные ресницы отбрасывают тени, от чего кожа под глазами покрывается едва заметными полосками. Стараюсь не смотреть на манящие губы, иначе контроль полетит ко всем чертям. Да и спешить некуда, ведь как только я это сделаю, уже больше не смогу вот так смотреть на нее. Смогу ли потом справится с соблазном? Или я буду – подобно тем, кто сидит на диете, а ночью тырит колбасу из холодильника – приходить к ней и под покровом ночи красть поцелуи? Передергивает от одной мысли о том, насколько у меня может быть слабая воля. Что ж, Этли не сказала, как я должен ее поцеловать. Я всего лишь на секунду коснусь ее губ и все, всего лишь на секунду. Глубоко вдохнув, закрываю глаза, словно собираясь прыгнуть в пропасть.
– Теон? – слышу тихий голос, прежде чем успеваю исполнить свою миссию. – Что это ты делаешь?
– А? – резко открыв глаза, вижу, что Дея проснулась и сейчас подозрительно щурится. Резко выпрямляюсь. – Уже неважно.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})
– Что неважно? – спрашивает она, изумленно оглядываясь вокруг. – И что с моей кроватью?
– Хи-хи, – сзади раздается чей-то приглушенный смех.
Повернувшись, вижу Этиэль, трясущуюся от смеха с ладошкой у рта. Ей весело: она ведь смогла обдурить меня. Я же чувствую себя полным идиотом: стоило мысленно послать зов Дее, как она бы тут же проснулась.
– Так, значит, Дея не была заколдована? – спрашиваю у девочки, изогнув бровь.
– А-а, – в ответ чертенок мотает головой.
– Что?! – Дея резко присаживается на кровати. – Вы хотели меня заколдовать?
– Спрашивай не у меня, – кидаю я, вставая: не хочется снова поворачиваться к ней лицом и встречать взгляд сине-зеленых глаз.
Выхожу из комнаты, оставив Дею на Этли, а зайдя в зал, падаю на диван. Уставившись в потолок, пытаюсь не думать о том, каково это снова коснутся ее губ. До боли прикусываю губу, стараясь изгнать из сердца воспоминания о ее поцелуях. Может, если бы я все-таки поцеловал ее, мне бы не было так больно на душе.
В реальность возвращает телефонный звонок.
– Да? – смотрю на незнакомый номер на экране.
– Здравствуй, Дима. Это Алла Николаевна. Не могли бы вы с сестрой прийти сегодня в школу? – голос учительницы немного искажен телефонными помехами, но все же это, без сомнения, она.
– Зачем? – почти машинально спрашиваю я.
– Скажу на месте. До свидания, – отвечает учитель и бросает трубку.
– Кто звонил? – спрашивает Дея, войдя в зал.
– Алла Николаевна. Просит нас прийти, – и тут же добавляю, – Зачем – не знаю.
– Понятно. Тогда пойду собираться. Этиэль возьмем с собой.
Я киваю.
Через час мы уже идем знакомым маршрутом, а Этли бежит впереди, скользя по дороге, словно по катку. Никому из нас не хотелось тащиться в школу в воскресенье, поэтому мы тянули до последнего, пока учитель снова не позвонила.
– Этли, смотри не упади! – окликает Дея девочку.
– Хорошо, мама! – отвечает та, и тут же останавливается, встревожено посмотрев на девушку, но Дея лишь улыбается. Она уже привыкла к тому, что малышка иногда называет ее мамой. Мне кажется, ей это даже нравится.
У гардероба сталкиваемся с Киром и Машей в окружении ребят из нашего класса. Обменявшись приветствиями, а кое-кто и поцелуями, направляемся в кабинет русского языка и литературы. Оказывается, никому из присутствующих Алла Николаевна не сказала, зачем мы ей нужны. Петя – фамилию, хоть убейте, не вспомню, – решил, что нас собрали обсуждать оценки за успеваемость. Да уж, избитая версия. А что еще мог придумать закоренелый двоечник? Но мне ли судить? Количество моих прогулов равно количеству его двоек. Так что в каком-то смысле мы на одной волне. Конечно, мне на это плевать. Когда учительница начинает отчитывать меня за плохие отметки, я просто отключаю переводчик у себя в голове и начинаю размышлять о чем-нибудь на родном языке.
Когда захожу в класс, первым, что, попадается на глаза – большая коробка из-под совкового телевизора.
– Мы будем украшать актовый зал, – сообщает Вика, как только мы входим.
– Но Новый Год только через неделю! – возмущается Петя.
– Алла Николаевна сказала, что каждый раз перед Новым Годом одиннадцатиклассники пытаются увильнуть от какой-либо работы. А она хочет нарушить эту традицию. Поэтому декорировать актовый зал мы будем раньше.
– Хорошо, – кивает Вера, сестра Пети и – по иронии судьбы – отличница. – А где остальные?
– Это все, до кого смогла дозвониться Алла Николаевна. Так что пойдем, – Вика берет в руки небольшую коробку с канцелярскими принадлежностями.
Остальные гуськом и с недовольным видом плетутся следом. Одной только Этли не терпится скорее начать, и она буквально тащит Дею вперед. Хотя, быть может, так она пытается увести ее от Кира. Дея не сопротивляется, ведь Этиэль всего лишь маленькая девочка. И где этот ребенок был двести лет назад?
Мы с Виталиком замыкаем процессию, неся коробку с украшениями. Местный очкарик заметно возмужал за эти несколько месяцев, глядя на него, можно поверить, что любовь творит чудеса. Кто бы мог подумать, что он станет парнем этой высокомерной дурочки Вики, которая в последнее время все меньше и меньше напоминает напыщенное бревно, постоянно пилящее свои ногти. Интересно, кто-нибудь еще заметил, что как-то одновременно они преобразились? Если бы я собственными глазами не увидел, никогда бы не поверил. Эти двое, конечно, держат свои отношения в секрете, но они даже не могли предположить, что напротив фонаря, у которого они целовались, находится окно в мою спальню. Мне, в принципе, все равно, что они там вытворяют, но знание чьей-либо тайны открывает новые пути. К примеру, если знаешь секрет директорской дочки, можно, в случае необходимости, применить шантаж. Хотя мне это и не нужно. И все же забавно наблюдать, как они общаются друг с другом в школе. Неужели, так же фальшиво выгляжу я, когда пытаюсь строить из себя друга своей винны?
