признаков жизни…
Что я скажу твоим домашним
Как встану я перед вдовой?
Неужто клясться днём вчерашним?
Неужто клясться днём вчерашним?
Неужто клясться днём вчерашним…
Заткнись, Булат Шалвович, очень прошу, заткнись, пожалуйста…
Минут через десять дорогу перекрывают две чёрные «Волги» с маячками. Они просто выходят на меня лоб в лоб, и я довольно резко останавливаюсь. Задницу заносит и я едва не втыкаюсь в этих красавчиков.
— Фамилия! — требует человек в штатском, заглядывая в окно и охватывая взглядом безжизненную и жуткую картину, царящую у меня здесь.
— Брагин.
— Следуйте за машиной, — командует он. — Вторая поедет за вами.
Я киваю. Они шустро разворачиваются и мы едем дальше. Теперь уже не едем, а несёмся, летим на всех парах. Редкие ночные водители расступаются, разлетаются, разбегаются перед нашим чёрным кортежем, они будто чувствуют, что это поезд смерти.
В госпитале, в том же, котором я уже бывал раньше, всё происходит, как в кино, за исключением, может быть, излишнего ажиотажа. Тела быстро укладывают на каталку и везут в операционную.
Я сажусь в приёмном покое и закрываю глаза.
— С вами всё хорошо? — раздаётся участливый милый голос.
Открываю глаза и вижу молоденькую сестричку. Ночная смена, красные глаза, морщинка на лбу. Спасибо, милая, я в порядке.
— Да, — вздыхаю я. — Спасибо. Устал.
— Хотите кофе?
— Серьёзно? Кофе?
— Да, — кивает она без тени улыбки. — Я себе только что сварила, но там и вам хватит.
— Очень хочу, — говорю я. — Очень.
Она приносит мне большую кружку.
— Не знаете, что там? — спрашиваю я, кивая в сторону, куда увезли ребят.
— Операция. Приехали ещё хирурги, помимо дежурной смены. Их заранее вызвали. Не волнуйтесь, они сделают всё, что будет в их силах…
Да, не сомневаюсь. Только я волнуюсь не о том, что они не все свои способности и силы используют, а о том, что этого может оказаться недостаточно.
— У вас точно нет никакой информации из операционной? — спрашиваю я.
— Нет, — печально пожимает она плечами. — Я думаю, информация нескоро будет, если…
Если всё не слишком худо, да?
— Хотите, вы прилягте здесь, — участливо говорит она. — А я вас разбужу, как что-то прояснится. Или, ещё лучше, поезжайте домой. Оставьте телефон и я или другая сестра вам позвоним и сообщим.
— Спасибо, — благодарно киваю я. — Как вас зовут, милая?
— Аня, — отвечает она, чуть смутившись.
— Спасибо вам, Аня. Вы большая молодец. Правда, спасибо.
Я оставляю свой телефон и беру номер отделения, а потом выхожу на крыльцо. Снег стал мелким и редким, будто скрыв следы ночной битвы, он посчитал, что дело сделано и пошёл на убыль.
Я вдыхаю влажный холодный воздух полной грудью и иду к машине. Чуть в стороне, за площадкой перед больницей замечаю старую покосившуюся церквушку. Белые оштукатуренные стены, чёрные луковки куполов… Чёрные и припорошённые снегом. Внутри что-то ёкает и я решаю подойти.
Наверняка, закрыто, но всё равно иду туда. За оконцем теплится тусклый свет. Я нажимаю на ручку, и дверь подаётся. Осторожно открываю её, заглядываю внутрь и замечаю священника. Он испуганно оборачивается на звук отворяющейся двери.
— Простите, батюшка… — останавливаюсь я. — Можно мне войти?
Он молча кивает и отворачивается, обращаясь к иконе, перед которой стоит. Я осторожно захожу. Чувствую себя разбойником, пропитанным кровью и пропахшим порохом. Стою посреди крошечного храма и крещусь на почерневшие от старости иконы. Густо пахнет ладаном.
Священник выглядит довольно молодо, ему лет тридцать семь, а впрочем, во мраке особо и не разглядеть. Он заканчивает молитву и оборачивается ко мне.
— Что с тобой случилось? — спрашивает пристально оглядывая меня.
Да так и не объяснишь… Чего только не случилось…
— Можно молебен заказать о здравии? — поёживаюсь я.
— Можно, — кивает он.
— А вы можете… Можете прямо сейчас?
Он опять кивает.
— Имя назови.
— Дарья и Павел…
Он начинает читать молитву, а я вытаскиваю несколько купюр и, положив на полку рядом со свечками, выхожу в ночь. Снег совсем прекратился…
Я сажусь в машину и звоню Айгюль. Она снимает трубку сразу. Похоже, ждёт звонка.
— Рекс в госпитале, — говорю я. — Состояние тяжёлое, идёт операция. Запиши номер телефона.
— Что случилось? — ахает она.
— Сейчас говорить не могу. Приезжай утром ко мне, я всё расскажу.
Кое-как нахожу дорогу до Дьяково. Ворота во двор оказываются открытыми и из них торчит голова «Камаза».
— Ну что там? — спрашивает меня взмыленный Скачков.
— Не знаю, — качаю я головой. — Операция идёт.
Они выгружают тяжёлые ящики. Сначала им пришлось вытащить из машины шёлковую нить, которая в соответствии с накладными отгружена и должна быть доставлена на фабрику. Лучше это сделать завтра, вернее, уже сегодня утром. А теперь вот ворочают ящики с железом. Первая машина почти разгружена.
Я включаюсь в работу. Скидываю куртку, засучиваю рукава и вперёд. Закончив разгрузку, мы закидываем обратно в кузов товар для фабрики. Водители вкалывают вместе с нами. Приходится оплатить их участие по повышенному разряду.
— Видели, что случилось? — спрашивает их Скачков.
— Нет, — дружно мотают они головами.
— Если вдруг кто-то из вас вспомнит, то что вы не видели или этот вот адрес…
— Нет, мы ничего не видели, — начинают клясться они не давая ему договорить.
Страх страхом, да только и он совершенно ненадёжный хранитель тайн. Хорошо, что мы переезжаем в другое место. Здесь же в Дьяково мы приобрели большой дом на отшибе и оборудовали в нём настоящий бункер. Оба дома приобретены на разных хозяев, жильцы тоже разные и связь проследить можно только, когда мы будем перевозить «вещи». Ну, кто же знал, что всё сложится именно так…
Вторая машина оказывается значительно меньше. Вернее, не сама машина, а её содержимое. Ввосьмером мы справляемся за два часа. Расплачиваемся с водителями и отпускаем их восвояси. Они, кажутся совершенно счастливыми от того, что мы их тут не только не похоронили, но ещё и баблишка подкинули.
Я загоняю тачку во двор. Места, заставленного ящиками, едва хватает. Машину тоже придётся оставить здесь, поскольку ездить по городу на «Волге», прошитой автоматной очередью очень плохая идея.
Я остался без водителей, телохранителей и без машины. Отличный результат работы за отчётный период. Просто прекрасный. Очень поучительная ситуация, не правда ли…
— Как выбираться будем? — спрашивает Скачков. — Так, Ахтырский, ты остаёшься здесь. Не ешь, не спишь, на толчок не ходишь, не спускаешь глаз вот с этого добра. Завтра пацаны прилетят, тогда сменишься. Считай в караул заступил.
Ахтырский — это Шурик, тот, что сидел между мной и Семёном, когда мы ехали на встречу.
— А ты, Мальцев, теперь становишься тенью Брагина. Будешь
