довезёт, а дальше ты сама. Здесь никто особо не знает, что ты имеешь ко мне отношение. Студентка да студентка. Если что будет нужно, звони. Я тебе сейчас рабочий телефон напишу в ЦК. Телефон казино знаешь. Там можно сообщение оставить. Машины пока под рукой нет, так что и телефона мобильного тоже нет. Вот такие делишки. Если замдекана или староста… В общем, я им ноги повырываю, можешь сразу предупредить.
— Все уже предупреждены. Ладно пошла я. Если что, нужно будет подтвердить, что я по поручению ЦК ВЛКСМ ночь вне гостиницы проводила. Ездила, например, ветеранов навещать, а там машина сломалась.
— Ладно, — киваю я. — Подтвердим, конечно. Наташ, ты о другом думай, поняла? Крепко думай.
— Вообще, я всё уже придумала, но если ты хочешь на месяц убрать меня с глаз, ладно, я подожду. Привет Еве.
— Передам. Если увижу. Смотри, чтобы без сюрпризов с перемещением в пространстве. И сейчас, в Москве, будь постоянно со своей группой. Одна никуда, даже в туалет — с соседкой. Ясно?
Как только уходит Наташка, звонит Злобин. Время ещё половина седьмого, но сегодня все на ногах.
— Обедаем сегодня, — говорит он, — с Евой в «Метрополе». В час дня. Подойди к двенадцати. Поговорим с тобой до её прихода. Ты сам-то живой после вчерашнего?
— Нормальный, — отвечаю я. — В двенадцать буду.
Закончив со Злобиным, поднимаюсь в казино. Прошу сделать мне двойной кофе и бутерброды. Сажусь за столик и пролистываю, лежащий здесь «Крокодил». В этом гнезде буржуазного разврата советский сатирический листок выглядит откровенно чуждо.
На обложке остро модные офисные работницы, забравшись на стол, устроили дефиле, а их менее продвинутые сослуживицы с завистью разглядывают заграничную одежду.
— Кажется, вместо НИИ я попал на демонстрацию мод, — говорит посетитель.
— Да нет, — отвечает уборщица. — Просто сотрудники показывают свои обновки.
В общем, не об импортном тряпье надо думать, а о работе. Вот такой императив. Не сказать, чтобы смешной, но, какой есть…
Появляется Ферик. Он идёт, всем своим видом демонстрируя, какую непосильную ношу тащит. Скорбь, сожаление, горечь утраты и всё такое прочее. Честно говоря, он действительно кажется постаревшим за сегодняшнюю ночь. Идёт, переваливаясь и преодолевая невидимые барьеры.
Я поднимаюсь ему навстречу и подаю руку. Он отчаянно её трясёт и мотает головой, типа вай-вай-вай. Ой-вей, короче.
— Здравствуй, Егор. Я слышал, твой парень в тяжёлом состоянии, но жив. Надеюсь, он выкарабкается. Организм сильный, молодой, должен поправиться.
Ага, точно. В который раз его корёжит, не считая Афгана?
— Как там Айгюль? — спрашиваю я. — Поспала хоть немного?
— Нет. Совсем не спала.
— Фархад Шарафович… — я замолкаю, ожидая, пока бармен поставит перед ним чашку кофе и уйдёт. — Я с наркотиками принципиально не собираюсь иметь ничего общего.
Вообще-то я же знал, что он в эту сторону смотрит. Блин. Лучше всего было бы просто прекратить с ним все контакты.
Он скорбно кивает.
— Это вообще не моя история, — тихонько продолжаю я. — Знаю, к чему этот бизнес приводит всех, кто в нём участвует, как производитель, посредник, продавец и покупатель. Ни в одной из этих ролей я себя не вижу. Более того, я уверен, что каждый, кто связан хоть какими-то узами с представителями этого бизнеса, рано или поздно оказывается в беде. Я уже дважды по вашей милости…
Я не заканчиваю и поворачиваю голову туда, откуда несутся довольно громкие звуки приближающейся суеты и малоприятного шума.
— На ловца и зверь бежит! — громко и развязно восклицает кто-то.
Да, собственно, не кто-то, а Зура Белый.
— Дай, думаю, зайду, — паясничая, продолжает он, — завершу ночку выигрышем, а тут нате вам, господа хорошие, хозяева жизни. Вот они!
Он подходит к нашему столику и, не дожидаясь приглашения, опускается на стул.
— А вас мне и надо. Ферик, ранняя пташка. Я ещё не ложился, а ты уже встал.
Он громко ржёт. Его свита подхватывает этот весёлый и заразительный смех.
— И Бро ранняя пташка, — зло смеётся Зураб. — Две пташки. Голубки в натуре. Чё вы тут шушукаетесь, а? Гнездо вьёте? Крысы шерстяные. Лавэ моё делите? Залёт, Ферик. В натуре залётище. Надёжный партнёр, да? Можно верить, как самому себе? Ну, ты и учудил, старый. И капусту забрал, и товар не отдал, и пацанов моих всех унасекомил. И чё? Как рамсить теперь будем? Скажи, если есть чё. Пока можешь…
18. Промахнулся ли Акела
Ферик явно чувствует себя не очень комфортно и, прямо скажем, не в своей тарелке под напором этого довольно наглого наезда. Он бросает взгляд на меня, а потом быстро опускает глаза, но я успеваю заметить вскипевшую ярость, и чёрную бездну, куда, судя по всему, он хотел бы погрузить нашего собеседника со всей его шоблой.
Немощный старик, разбитый горем, которого он изображал несколько минут назад, уступает место кровавому султану. На кол, четвертовать, обезглавить — вот что кричат его глаза. И это самое мягкое из того, что я успеваю прочесть. Но, надо отдать ему должное, он берёт себя в руки и, когда поднимает голову, на губах его играет холодная улыбка, а глаза источают сладкий мёд.
Он делает знак бармену, чтобы тот принёс ему ещё кофе.
— Зураб, — говорит Ферик, — ты человек молодой, горячий, можешь и голову потерять. Когда выпьешь, да? Но, наверное, тебя учили тому, что ты не должен забывать даже когда напьёшься, как свинья, правда? Как нужно со старшими…
— Это всё, что ты пробухтеть можешь? — хохочет в лицо Ферику Зура Белый.
Я скрещиваю руки на груди и откидываюсь на спинку стула. Я тоже очень хочу и посадить на кол, и четвертовать, и обезглавить этого урода, и много что ещё. Удивительно, каким кровожадным я могу быть. Мне, честно говоря, даже хочется разорвать его на части, но меня, в отличие от этого куска навоза, учили уважать старших, поэтому я предоставляю Ферику вести этот диалог, конструктивный, вежливый и даже утончённый, в каком-то смысле.
Бармен приносит большую кружку американо.
— Ну, тогда, — пьяно улыбается Зураб, покачиваясь на стуле, — я тебе мигну. Брат мой откинулся. Пермяк! Приехал сегодня, сечёшь фишку? Догоняешь? Он тебя объявит негодяем. Тебя и огрызка твоего.
Он кивает на меня, имея в виду, что огрызок это я. Он кивает, и я киваю, но не ему, а начальнику смены. Тот всё ловит на лету и идёт за парнями.
— И все, кто твоему Дымку очко лизал, — веселится Зура, вальяжно качаясь, — побегут ему перстни целовать. А тебя из законников знаешь куда пошлют? На*уй.
Это слово он произносит с большим удовольствием и смаком.
— Я тебя
