ужаснуться, крови на мне много.
— Это не моя, — отвечаю я.
Она встаёт с постели и, подбежав к выключателю, зажигает свет. Потом подходит ко мне и внимательно осматривает. Я действительно весь в крови.
— Это не моя кровь, — повторяю я.
Она опускается на пол, поджимает ноги и складывает руки на коленях.
— Когда ты ушёл, я думала над твоими словами, — тихонько произносит она и опускает голову. — И… я хочу сказать. Да, я хочу ответить на твой вопрос.
Я смотрю на неё, а в голове снова оживает Окуджава со своей шинелью.
…с войной покончили мы счёты,
Бери шинель пошли домой…
17. Как рамсить будем
Я забираюсь на кровать поглубже и опираюсь спиной о стену. Сейчас посижу немножечко, а потом, как пойду-пойду… да как сделаю-сделаю…
— Егор… — шепчет Наташка. — Ты спишь что ли?
Кто, я? Да, вроде того…
— Иди, — подмигиваю я и хлопаю ладонью слева от себя. — Посиди со мной. Чуть-чуть…
Она поднимается с пола и, забравшись на постель, послушно подползает ко мне и усаживается рядом.
— Ну-ка, дай-ка я тебя обниму.
Я просовываю руку между её спиной и стеной, обнимаю за плечи и привлекаю к себе. М-м-м… как от неё пахнет. Зарываюсь лицом в тяжёлые густые волосы и вдыхаю аромат.
— Егор, — немного напряжённо говорит она. — Всё-таки мы должны…
— Тише-тише-тише-тише… — шепчу я ей на ухо. — Давай пять минуточек так посидим. Ничего не говори только, ладно?
Она молча кивает, коротко и послушно. Видать, выгляжу я так себе, страшненько, что со мной даже и спорить не стоит.
Я прижимаю её покрепче и закрываю глаза. Знаю, что не надо закрывать, но так хочется полноты кайфа. Вот, у меня в объятиях любимая, которую я не хочу и не захочу выпускать из рук. А ещё… а ещё я живой. И меня даже не подстрелили. И оружие выгрузил. Сплошные плюсы.
— М-м-м… Наташка, а как ты придумала этот трюк с передником, а?
— Что? — удивлённо спрашивает она.
— Ну, ты что, сама что ли надумала про передничек?
Она качает головой и её волосы рассыпаются и смешно щекочут мне лицо, попадают в нос и рот.
— В журнале увидела, — тихонько говорит она. — Тебе не понравилось?
— Ты что! Понравилось, ещё как понравилось. А в каком? В «Работнице»?
— В «Крестьянке», — отвечает Наташка, и я слышу по голосу, что она сейчас улыбается. — В порнографическом, в каком же ещё. В немецком.
— О, ты подписалась? — ободряюще говорю я. — Молодец какая.
— Ага и на «Пионерскую правду» по старой памяти. Нет, у однокурсницы брат из Польши привёз. Она приносила на занятия, поприкалываться.
— Это хорошо, что ты все полезные вещи замечаешь, — хвалю её я.
Она прыскает и хлопает меня по ноге.
— Егор… Ну, ты же сам велел думать про другое, а теперь…
А теперь, а теперь, а теперь…
— А теперь, — говорю я и высвобождаю руку. — Ты меня прости, Наташ, я тебе всякой хрени наговорил вечером, требовал от тебя чего-то. Дурак старый. Осёл перезрелый. Прости, короче. Вот, смотри.
Я сползаю с постели, встаю под люстру и развожу руки. Се человек, Наталия.
— Посмотри на это, — говорю я. — Со мной не всегда такое. Но, как видишь, иногда случается.
Она смотрит широко раскрытыми глазами.
— И самое страшное то, что это и с тобой может случиться. И хорошо, если это будет кровь твоих врагов, а не близких и родных. На мне сейчас кровь друзей.
Она ничего не говорит, но я вижу, что ей страшно.
— Я сказал себе, не сейчас, раньше, что должен держаться от тебя подальше, но не справился с управлением и вошёл в пике, в штопор и куда там они входят без возможности выйти. В общем, я решил, что смогу обеспечить тебе безопасность и прекрасную яркую, красивую и полную жизнь.
— А разве мне это… — пытается вставить она, но куда там, Остапа несёт.
— Главное безопасную, — продолжаю я. — Проблема в том, что рядом со мной ты в опасности и кто знает, когда это изменится и изменится ли вообще. Оставаясь со мной ты лишаешься обычной, простой жизни и очень плохие люди будут рассматривать тебя, как средство сделать мне больно, добраться до меня, забрать то что мне принадлежит. Это постоянная угроза и опасность. Это постоянная охрана, это ограничение свободы, это жизнь с оглядкой. Подумай, согласна ли ты на такую жизнь.
— Ты меня гонишь? — хмурится она.
Гонишь… Может быть, мне никого больше и не надо, кроме тебя и необитаемого острова с глинобитной лачугой.
— Нет, я тебя не гоню, — говорю я. — Просто посмотри на эту кровь и хорошенько подумай, оно тебе надо?
— А тебе? — тихонько спрашивает она. — Зачем это тебе?
Зачем это мне? Надеюсь, причина не в том, что я просто не могу остановиться…
— Я хочу изменить будущее. Хотя бы немножко. Для нас для всех…
Она смотрит, не понимая.
— Знаю, звучит тупо… Но оно будет получше того, что есть, правда для этого надо потрудиться и, хотя бы, элементарно дожить. Если ты решишь остаться со мной…
— Но у меня уже есть решение, — говорит она.
— Нет, — оно не окончательное, потому что… — я поднимаю указательный палец, не давая ей продолжить. — Потому что, я тебе не говорил… Нас всех могут убить. Или только меня. И каждый день ты будешь бояться, не случилось ли этого. И ещё… потому что ты не сможешь делать сюрпризов. С фартуком да, а с внезапным появлением нет. И не сделаешь ни шагу без охраны и без моего ведома. И не потому, что я такой самодур. Просто я дерево, под сенью которого тебе кажется безопасно, но молния бьёт прямо в меня. Вот и всё. Молчи и ничего не говори. Тебе нужно всё взвесить. Спокойно, без давления и без… без угрызений совести.
Она хмурится.
— Да-да, без разъедающего чувства долга. Ты дала мне обещание. Оно мне очень дорого, но я тебя от него освобождаю. Правда. Ты можешь делать всё что хочешь.
— Всё? — прищуривается Наташка.
— Кроме нарушений режима безопасности.
— Значит, не всё?
— Пока не всё. Но со временем, если ты решишь, сможешь вернуться к обычной жизни. В казино ты ходить не будешь. Доделывай всё в теории, никаких реальных цифр, никаких сведений. За тобой будет закреплена машина и телохранители. Ты переедешь в другую квартиру. Игорь тебе всё расскажет. Сейчас последняя возможность, и я хочу тебе её дать, подумай, прислушайся к себе и прими решение. А я подожду, не переживай, за другими юбками не побегу.
