основе, – быстро добавил Коршанский. – На раз. Посмотреть. Приглядеться. Не на спектакль даже, а так, на прогон.
– Они тоже «Мельницу» ставят? – чувствуя, как зверь внутри вновь поднял уши, уточнил Олег. Голос, как он ни старался, прозвучал высоко, слегка вибрируя.
– Да. Вот ведь какое совпадение.
– Вот и не верь в судьбу.
– Ну-ну! Я ему сказал, что ты вообще неуговариваемый и ни в какую. Но обещал с тобой перетереть. В общем, цену тебе набил. Так что можешь и за прогон просить хорошую денежку.
– Как же они хорошую денежку проведут по бухгалтерии, если зовут меня на посмотреть только?
– Это уж их проблемы, – отмахнулся Коршанский. – Ты мне скажи, сам-то согласен?
– Кеш… А тебе какая с этого выгода?
Иннокентий склонил голову к плечу, хитро изогнул губы.
– А такая. Сморчок, если дело выгорит, даст мне контакт одной прекрасной престарелой барышни, которая заведует их костюмерной… А также архивом и отделом списанного реквизита. Там уж никто ничего не блюдёт, а меня только туда пусти – уж я разгуляюсь.
Вспомнив, из какого драгоценного барахла состоял их собственный реквизит, Олег усмехнулся. Внутри всё острей нарастала нервная лёгкость; да, с первого взгляда это казалось просто случайной, потенциально удачной подработкой. Но зверь чутко поводил носом и нетерпеливо урчал, подгоняя бежать в «СтандАрт»-«Рябинку» прямо сейчас. Значит, там что-то есть… что-то можно узнать в тех чужих стенах…
– Я согласен.
Коршанский хлопнул его по спине, поболтал в стакане остатками кофе и велел:
– Тогда дожёвывай и на репку. А я позвоню Сморчку Иванычу, и он сам тебя найдёт. Ты чего? Подавился? Воды?
– Нормально… всё… кх… нормально…
«Он сам тебя найдёт». Эта фраза заставила передёрнуться.
Бред какой.
Олег вдохнул, выдохнул через рот и встал.
– Айда на репку.
* * *
«Рябинка». Идиотское название», – думал Олег, взбираясь по бесконечной грохочущей лестнице чёрного хода. Парадный оказался закрыт: сегодня никаких спектаклей не было, на дверях подновляли краску, и нацарапанное от руки объявление посылало сотрудников театра почти что лесом – неприметной тропинкой, ведущей к заднему входу.
Похоже, это вообще была здешняя фишка: диковатость и даже дикость. Разросшиеся кусты сирени, плотно укрывавшие театр; подъездная дорожка, упакованная в разномастные, засыпанные опилками клумбы; качающиеся на ветру цветные фонари… Поддувало неслабо, и желтоватый, малиновый, сиренево-синий свет пятнами плясал по сугробам, мазал по лицу и украшенному лепниной крыльцу.
– Фантасмагория.
– Именно. Олег?
Он вздрогнул, но это оказался всего лишь мужчина, слившийся с тенью стены. В закутке у чёрного крыльца мелькнул огонёк, и Олег пошёл туда – на голос и светлячок сигареты.
– Добрый вечер.
– Добрый.
Приблизившись к массивным, заляпанным краской дверям, Олег наконец разглядел встречавшего. Высокий, с заметными залысинами, в овальных очках и спортивном костюме. Ещё бы свисток на шею – и будет вылитый физрук.
– Заходи, раз пришёл.
Олег пожал плечами и независимо нырнул в холл следом за физруком. Конечно, он ждал совсем другого приёма; раз уж его персонально пригласили – могли бы поздороваться и подушевней. Но…
Физрук, не оглядываясь, наискосок пересёк пыльный полутёмный холл. Впрочем, холл – громко сказано. Скорей, это походило на большую кладовку, словно реквизит выплеснулся из хранилища и затопил помещение. Олег задрал голову, по давней привычке рассматривая потолок – в театрах они всегда необычные. И вправду: выше бледных, роскошных, но обнищавших люстр стелилось голубое небо. Пробегали облачка, а на постаментах по углам ворковали голуби. Да уж, контраст: такая барахолка внизу – знай поднимай ноги, не то запнёшься о штанги, рулоны и тюки, – и такой лазоревый небосвод сверху.
Больше половины ламп перегорело, некоторые рожки были вовсе отломаны, так что света люстры давали немного. И всё-таки Олег различил по ту сторону холла вереницу обитых плюшем дверей, а по эту – длинную, матово блестевшую стойку буфета.
Хм. Это же чёрный ход. С чего бы тут быть буфету? Может, для артистов?..
– Да, да, раньше тут была вторая половина театра, действующая. Параллельно давали другие спектакли. Тут всё как отражение парадки. Только уже сто лет как не работает, – не оборачиваясь, объяснил физрук. – Шевели батонами. Репетиция уже началась.
– Но я не на репетицию, – хмуро бросил Олег. – Я пришёл посмотреть, как вы работаете. Подхожу ли я вам. Подходите ли вы мне.
Физрук развернулся, пошёл спиной, насмешливо вскинув бровь.
– Ты нам подходишь, не сомневайся. Да и мы можем дать кое-что такое, чего тебе в твоём светленьком «Соловье» никогда не получить.
Очень захотелось плюнуть и уйти. Сбежать из этого пыльного, мрачно-роскошного зеркального дома, продраться через дикий заколдованный сад и вернуться в обетованные гнёзда.
– Ты сюда не играть пришёл.
Олег в ужасе уставился на лицо физрука, который и рта не открыл. Перестал дышать. Секунду спустя понял, что это был женский голос. Рывком оглянулся, но не увидел никого живого. Ещё спустя мгновение до него дошло: Изольда. Это просто Изольда в его голове.
– Я знаю, – не разжимая губ, ответил он.
– Вот и иди. И смотри по сторонам внимательней.
– Чего застрял? – окликнул физрук.
– Иду, – выдавил Олег, кулаком вытирая слезящиеся глаза. От пыли. Это всё от пыли.
Физрук вывел его из холла. Остановился у чёрной дверцы с витражным стеклом.
– Раздевалка тут. Куришь?
– Нет.
– Вот и славно. Переодевайся. Твоя кукла уже за сценой.
«Моя кукла».
Олег толкнул дверь и вошёл. В глубине, видимо, среагировав на движение, зажёгся слабый свет. Он кинул рюкзак на лавку, достал сменную обувь и рубашку, в которой обычно работал на репетициях. Придирчиво понюхал; пора бы постирать.
Переоделся и выглянул наружу. Физрука не было, но вдоль стены сияли зелёные стрелки с надписью «За сцену». Наверно, флуоресцентная краска. Следуя указателям, Олег миновал оклеенный светящимися звёздами коридор, прошёл узкую и длинную, как пенал или гроб, комнату с журавлями софитов, толкнул очередную дверь и зажмурился, ослеплённый огнями рампы. Свет бил в глаза, яростно выжимая слёзы. В груди горело, тяжело выстукивало сердце. По спине разбежались мурашки – но вовсе не от того, что на него, ощерившись стульями, глядел зрительный зал, не от того, что обернулись от пёстрой лоскутной ширмы актёры, все как один одетые в чёрное, словно облитые гудроном. Нет. Не от того.
В центре сцены, на крутящейся табуретке, какие бывают перед пианино, сидела куколка – немолодой уже мужчина в кружевном камзоле и широких клетчатых штанах. В одной руке он держал трубку, в другой – котомку. Лицо его, в отсутствие кукловода, расслабленно улыбалось, не выражая ни усталости, ни тревоги.
Что-то полыхнуло внутри, и Олег со всех ног рванулся к табуретке. Запнулся о
