даже пересдать на зачётной неделе не дадут, сразу уйдёшь на комиссию! Хочешь?
– Да мне плевать, – пробормотал я, отворачиваясь лицом к стене.
– Ты ни за что не сдашь Пейни, – сурово заявила Катя. – Она тебя завалит в два счёта. А если ещё и сегодня не придёшь, она тебя просто четвертует на месте.
– Отвянь, Кать…
Хотелось спать. Хотелось уснуть и вернуться в тот восхитительный сон про ветер, свободу и скорость. Это была одна из тех минут, когда я искренне жалел, что эконометрика у нас вместе со вторым курсом, вместе с Катей.
– В театр тоже не пойдёшь? – хитро спросила она.
Я со вздохом подтянул колени к груди, обхватил руками, покачался в позе зародыша и сел на кровати.
– Знаешь, чем меня достать.
– А то. Одевайся быстрее, и в институт.
– В институт я не пойду. И тебе не советую… У меня куда интересней мысль.
– Олежек…
– Айда со мной на Исмаильскую ярмарку? Там целый кукольный павильон. Если выйдем сейчас, как раз успеем погулять там до вечерней репетиции. И даже где-нибудь перекусить.
– Сначала на колок. Успеем на твою ярмарку.
– Так я не готовился…
– А это причина? – фыркнула Катя.
– Здравый взгляд на вещи, – пробормотал я. – Ладно. Через десять минут встречаемся на крыльце.
– Через семь, – посмотрев на часы, велела Катя. – А то не успеем.
– Педантка.
– Кукловод.
– Топай уже.
– Одевайся уже, чучело.
– Через семь минут.
– Через семь минут.
Катя, улыбнувшись, хлопнула дверью, а я начал натягивать рубашку. Глянул на себя в зеркало. Ну и вид… Ладно, пока можно одеться как попало, но придётся заскочить в общагу после колка. К куклам – пусть даже незнакомым – неловко идти неприбранным.
* * *
На колке мне повезло дважды: во-первых, я оказался в одной группе с Катей, во-вторых, мы попали к нашему семинаристу, а не к лектору с другого потока. Народ мандражировал, где-то у окна раздавали глицин. Я ощущал лишь нетерпение – скорее бы со всем этим развязаться! – и лёгкое недоумение: как, ну как можно волноваться из-за оценки, когда в мире существуют куда бо́льшие силы, куда более важные вещи? Оценки… Как это мелко по сравнению с универсумом.
Наша семинаристка, Пейни, – немолодая, полная, с восточными глазами, плохо прокрашенными чёрными волосами и хитрой ухмылкой – открыла длинный, пыльный кабинет, поставила сумку на стол и принялась выкладывать билеты. Длинный стол для студентов стоял перпендикулярно короткому преподавательскому; получалась буква Т. Мы с Катей сели поближе к концу, я устроился на самом последнем стуле. Удобно, если Пейни усядется смирно и не станет гулять по кабинету. А если начнёт – тут, конечно, пиши пропало, надо было садиться поближе к серединке… Да ладно, что уж теперь.
– Чего расселись, эр двести один? Берём билеты!
Как на базаре. Я вздохнул, дождался своей очереди и подошёл к учительскому столу. Никак не избавлюсь от школьной привычки – называть преподавателей учителями. А ведь это неверно. Декан ещё первого сентября заявил: в школе у вас были учителя, и они учили. А тут у вас – преподаватели, от слова преподавать. Точней и не скажешь.
– Чего зависли, Крылов? Берём и отходим!
Как на базаре.
Мне достались временны́е ряды – и лёгкая тема, потому что много чего можно рассказать, и скользкая, потому что попробуй не перепутай такие похожие формулы. Кое-что я помнил с лекций, кое-что – из рассказов Кати, когда она объясняла нам с Яриком лабы. Но в целом в голове царило смятение.
Дождавшись, пока Катя, на ходу грызущая ноготь, усядется передо мной и, хмурясь, начнёт чиркать в черновике, я аккуратно выглянул из-за её плеча. Пейни всё ещё раздавала билеты – группа у нас, даже поделённая пополам, немаленькая.
Улучив момент, я осторожно откинулся на спинку стула, нашарил за спиной молнию рюкзака, потянул, открыл…
Пейни подняла голову, и я притворился, что потягиваюсь. Когда она снова отвернулась, я завершил манёвр: запустил руку в рюкзак и вытащил тетрадку. Временные ряды проходили в самом начале семестра. В ту пору у меня ещё не было ни «Соловья», ни «Рябинки», и я вёл записи довольно тщательно.
Так и оказалось. Вот они, временные рядики… Худенькой Катиной спины оказалось достаточно, чтобы скрыть меня от преподавательского ока. Сыграло и то, что чуть впереди вздыхал Ярик – а уж он-то был весьма массивным. Я не вдумываясь скатал всё про ряды, спустил тетрадь на колени и замер в ожидании, пока Пейни начнёт вызывать. Записывать в ведомость билеты она уже закончила и теперь зорко оглядывала группу: не лезет ли кто за шпорой, ни шевелится ли каким-то неподобающим образом…
Наконец наш староста, Максим Марсов, бросился на амбразуру – вернее, просто, как всегда, вызвался первым. Про него говорили: Макс не учит доказательства теорем. Ведь зачем учить доказательство, если можно его вывести?
У них с Пейни завязалась оживлённая беседа, и под шумок я вернул тетрадь на место.
– Ты списал? – обалдел Ярик часом позже, довольный как слон своей законной тройкой. – У Пейни? У неё никто не списывал! Никогда.
– А я не знал, – усмехнулся я.
– «Все с детства знают, что то-то и то-то невозможно. Но всегда находится невежда, который этого не знает. Он-то это и делает»[22], – процитировала Катя.
– За вашими спинами, между прочим, списал, – воздел палец я. – Спасибо, ребят.
Развёл руками, помахал тетрадью. Из неё высыпалось несколько листочков, в том числе мои театральные заметки. Сквозняк тут же разнёс бумажки по коридору.
Катя покачала головой, посоветовала:
– Собери. А то Пейни выйдет и решит, что шпаргалки… Ну, теперь живём до сессии!
– Кто живёт, а кто хвосты подтягивает, – протянул Ярик.
– Ой, не смеши, – отмахнулась Катя. – Ты до зачётной недели и не почешешься больше.
– Но ты ведь мне дашь свои шпоры отсканировать, правда?
Катя выразительно пожала плечами. Обернулась ко мне. Дёрнула головой в сторону дверей:
– Мы едем или так и будешь списывание своё праздновать?
– Куда это вы едете? – влез Ярик.
– Туда, где криминальным типам не место, – отбрила Катя.
– Ой, не надо, у самой рыльце… – поморщился Ярослав, но тут из кабинета вышла Пейни, он замолк на полуслове, и в следующее мгновение мы хором выпалили:
– До свидания, Ольга Васильевна!
А когда Пейни скрылась за углом, захохотали в голос.
– Мы на Исмаильскую ярмарку, – примирительно объяснил я, обращаясь к Ярику. – В кукольный павильон.
– А… – Он тут же потерял всякий интерес. – Паппеты ваши… Хряйте.
Катя, кивнув в знак прощания, пошла к лестничному пролёту. Я чуть задержался, собирая с пола бумажки, и поймал хитрый взгляд Ярослава.
