Пройдя по вагонам, Джейми добрался до бара, где его отец менял линзы на камере. Тяжело опустился в кресло напротив.
— Я вел себя как кретин, — сказал он.
Саймон аккуратно убрал линзу в футляр. Затем протянул руку и коснулся плеча сына. Всего на секунду.
— Давай выпьем пива, — предложил он.
Стефани стояла в дверях, наблюдая за ними. «Один кризис предотвращен, — думала она, — по крайней мере на некоторое время».
Глава двадцать седьмая
В Инсбруке поезд остановился на полчаса, чтобы сменить локомотив. На небе не было ни облачка, воздух был свеж, и большинство пассажиров вышли прогуляться по платформе под олимпийским лыжным трамплином, который возвышался над ними.
Для прибытия в Венецию Эмми нарядилась в платье цвета морской волны, длиной до середины икры. Соломенная шляпа с широкими полями была отделана полосой шифона и брошью с кристаллами, что придавало девушке вид романтической представительницы богемы. Такие персонажи встречаются в фильмах, где события происходят в начале двадцатого века. С гордостью Арчи отметил, что на фоне Эмми у всех остальных был самый обыденный вид.
— О Боже! — проговорила Эмми. — Не смотри… Хотя бы не таращи глаза… но я клянусь, что это Сильви Шагалль.
Арчи увидел миниатюрную блондинку в ярком кашемировом свитере и табачного цвета замшевых брюках, она сидела на скамейке, подставив лицо солнцу.
Арчи покачал головой:
— Сильви Шагалль? Никогда о ней не слышал.
— Должен был.
— По части знаменитостей я абсолютно безнадежен. Джей всегда показывал мне людей, когда мы были в Лондоне. — Махнув ладонью над головой, Арчи показал, как все это его доставало. — Так кто она такая?
— Она французская кинозвезда. Идол. Ее именем даже назвали сумочку.
— А зачем нужно, чтобы твоим именем называли сумку? — с недоумением спросил Арчи.
— Понимаешь, как у «Гермес». Сумочка, посвященная Биркин или Алексе[26].
Арчи прокрутил в голове эту идею.
— Думаю, мне бы понравилось, если б в мою честь назвали пиво. Или, например, спортивный автомобиль.
Эмми не сводила с женщины глаз.
— Это точно она. О Боже, с каким удовольствием я бы с ней поговорила. Я люблю ее фильмы. Ты наверняка видел «Очарование»?
— Нет.
Эмми посмотрела на него с изумлением.
— Его снимали в Венеции. Там есть знаменитая сцена, когда она прыгает с моста в канал. — Она наставила на Арчи палец. — Я пришлю тебе подборку ее фильмов. Не выйдешь из дома, пока не посмотришь все до одного. — Эмми порылась в сумочке и достала листок бумаги. — Мне ужасно неловко, но я попрошу у нее автограф. Я знаю: это ужасно, но она один из моих кумиров. А как часто тебе предоставляется возможность встретить одного из своих кумиров?
Арчи смотрел, как Эмми идет по платформе и садится на скамейку рядом с женщиной. Он не мог представить, что просит у кого-то автограф, никогда в жизни. Но женщина засмеялась, и у них с Эмми завязалась оживленная беседа. Он невольно восхитился смелостью девушки. Он еще не встречал подобную ей — уверенную в себе, но не напористую. Во всем видящую хорошую сторону, но не раздражающую. Ей все, казалось, просто.
Через пять минут Эмми вернулась крайне возбужденная.
— Ты не поверишь!
— Чему?
— Она сказала, что ей понравилась моя шляпа. Я ответила, что сама ее сделала и что я модистка…
Она замолчала.
— И?
— Она хочет, чтобы я сделала ей шляпу к свадьбе. Она выходит замуж, Арчи. Она хочет, чтоб я сделала ей шляпу!
С сияющими глазами Эмми сцепила перед собой руки.
— Это может стать моим счастливым прорывом, Арчи. Это будет во всех журналах. Она — легенда. Легенда. И будет в моей шляпе.
— Это так удивительно.
Эмми обняла Арчи за шею, притянула к себе и зашептала на ухо:
— Она выходит за Райли. Фотографа. Они были любовниками больше пятидесяти лет, и наконец вчера вечером он сделал ей предложение, в вагоне-ресторане рядом с нашим. Никогда не слышала более романтичной истории.
После Инсбрука поезд покинул альпийское великолепие Швейцарии и пошел по Италии, мимо виноградников, поросших корявой и низкой лозой. Пышные зеленые пастбища сменились темно-красной землей. На склонах гор ютились розовые здания с красными крышами, над каждой деревней возвышалась квадратная башня колокольни.
Путешествие подходило к концу. Пассажиры испытывали смешанные чувства — сожаление о завершении путешествия и возбуждение от прибытия в Венецию. В вагонах-ресторанах царило обеденное оживление, стоял легкий гул разговоров, официанты разносили лещей, карпаччо из морских гребешков с картофельными блинами, легкими, как воздух, с цитрусовой икрой — крохотными шариками из мякоти австралийского лайма, которые взрывались во рту пикантным вкусом. Затем подали миндальное печенье с малиной и сычуаньским перечным мороженым — расплывающимся озерцом, приправленным маслянистым соусом.
Во второй половине дня, когда «Восточный экспресс» приближался к месту назначения, пассажиры находились в состоянии предвкушения чуда. Никому не хотелось покидать роскошный кокон, к которому они успели привыкнуть, однако же очарование Венеции притягивало. Вещи были уложены, распоряжения относительно дальнейшего путешествия сделаны. Бармен раздал последние счета. Роберт вручил всем паспорта и пожелал обитателям своего вагона всего наилучшего на следующем этапе их приключения. Он не любил прощаться: всегда было такое чувство, будто он обрел новых друзей.
Проводник вспомнил обо всем, что произошло в его вагоне за последние двадцать четыре часа. «Райли сделал предложение Сильви. Мужчина, приехавший, чтобы возвратить себе возлюбленную. Семья Стоунов примирилась. И эта девушка в красивых шляпах. Что будет с ней?» — размышлял Роберт. Вероятно, он никогда этого не узнает.
«Для продолжения историй у них еще есть Венеция», — подумалось ему. Венеция ускоряет события, заставляет людей проснуться и открыть глаза. Роберт уже чувствовал ее магию по мере продвижения по дамбе, пересекавшей лагуну — сине-стальную гладь воды, покрытую рябью в лучах вечернего солнца, манившую новичков, как сирена, сплетавшую сеть своего очарования. Венеция меняла людей. Заставляла увидеть будущее без прикрас.
Глава двадцать восьмая
«Поразительно, — думала Адель впоследствии, — как якобы преуспевающая и умная женщина, которой извлечь бы уроки из своих ошибок, могла счесть хорошим нечто, в сущности, дурное».
К февралю Адель убедила себя, что ей нужно поехать в Венецию, чтобы пополнить свои запасы — дела в галерее шли, на удивление, хорошо. Убеждать Уильяма не требовалось. Он бесконечно гордился своей женой.
— Делай все, что угодно, чтобы поддержать свой успех, — сказал он ей.
Адель уезжала на девять дней. Она договорилась, чтобы в ее отсутствие в галерее кто-то был: у Адели имелась небольшая группа людей, работавших на нее в таких случаях. Если кто-то хотел купить картину — цены были установлены, или человек мог подождать возвращения Адели.
О последствиях своего грядущего поступка она не думала. Думала она только о том, что получит Джека для себя в чужой стране на несколько ночей. Что он будет всецело занят ею. Встреча на Рождество, прикосновения, запах Джека снова пробудили в ней желание. Теперь Адель тосковала по нему до боли каждой своей клеточкой, разумом, телом и душой. Она не корила себя за то, что сводила на нет результаты тяжелой работы, которых она достигла, выживая без него все это время.
Они решили ехать в Венецию «Восточным экспрессом». Это само по себе превращало их путешествие в приключение. Прежде Адель никогда не ночевала в поезде, это казалось таким романтическим. Чтобы сесть в «Восточный экспресс», они встретились в Париже. Джек уже находился там, у него было назначено несколько встреч. Адель приехала самостоятельно поездом до побережья, затем через Ла-Манш на пароме, а потом снова поездом. До этого она никогда не путешествовала так далеко одна, никогда не была одна за границей. Возбуждение боролось в ней с тревогой, сказываясь на желудке, отчего он не смог принять ничего более существенного, чем чашка крепкого, очень сладкого кофе.
Встретиться они должны были на Восточном вокзале. В холодном воздухе стоял легкий туман. «Восточный экспресс» ждал у платформы с паровозом во главе состава, огромный, величественный и решительный. На вокзале царило оживление, слышался разноязыкий говор сновавших во все стороны мужчин и женщин, которые пересекали путь Адели, пока она искала Джека. Что она будет делать, если его здесь не окажется? Она находилась далеко от дома, и ей было страшновато. Если он решил ее бросить, она не знала, что предпримет. Все равно сядет в поезд? Вернется домой?
