— Мне придется ампутировать половину хвоста, так что, может быть, тебе стоит выйти на улицу, пока я это сделаю.
Он имел в виду меня. Папу вряд ли побеспокоит это зрелище.
— Я хочу остаться, — сказала я.
Доктор посмотрел на папу в поисках подтверждения, и папа кивнул.
— Почему ты убила его?
Я поджала губы, пытаясь определить причину своих действий. В тот момент, когда я швырнула зажигалку в мужчину, я не думала о многом. Я действовала от ярости и отчаяния.
— Я не знаю, хотела ли я убить его. Я хотела причинить ему ту же боль, которую он причинил собаке.
Папа кивнул.
— Но, поджигая кого-то, ты принимаешь во внимание его убийство.
— Да. — Я знала, что он умрет. Это было следствием моих действий, но не их целью.
— Я не расстроена тем, что он мертв.
Отец продолжал молчать.
— Но ты сожалеешь о применении насилия?
Я кивнула.
— Мне все еще не нравится насилие. Я все еще не хочу причинять боль другим... Я...
— Вот в чем разница, mia cara. Ты действовала из доброты, даже если твои действия были чем-то иным.
— Я сожгла кого-то, потому что хотела, чтобы он испытал боль, которую причинил другому существу.
— В следующий раз, когда ты захочешь наказать кого-то, кто обидел животное или человека, скажи мне, своему брату или одному из твоих дядей, и мы с ними разберемся. — Он поцеловал меня в лоб.
Я кивнула, потому что знала, что папа хотел именно этого. Он думал, что должен защитить меня и не дать мне сделать то, чего я не хотела. Но в тот момент я хотела причинить ему боль самым ужасным образом. А сейчас? Я надеялась, что больше никогда не испытаю такого желания, но я знала, что не попрошу папу или дядей вмешаться вместо меня. Я не хотела, чтобы на их руках было больше крови из— за меня.
Мой взгляд остановился на руке. Она все еще была слегка розовой. Рубашка Невио не успела оттереть все следы крови.
— Мое лицо? — спросила я.
Папа повернулся к Савио.
— Дай мне мокрое полотенце.
Савио подошел к раковине и вернулся с мокрым полотенцем. Папа осторожно вытер лицо, затем его рука замерла. Он коснулся моей щеки.
— Что там случилось?
— Человек, которого я убила, ударил меня.
— Ты проявила к нему милосердие своим поступком. Я бы сделал его конец гораздо более мучительным, чем тот, что он пережил.
Я знала, что это правда. Я также знала, что это не уменьшает моей вины.
— Мама знает? — спросила я. Мама всегда беспокоилась о
Невио. Если бы она узнала, что я кого-то сожгла, у нее было бы разбито сердце. Я не хотела, чтобы она страдала из-за меня.
— Пока нет, — сказал папа. — И я не уверен, что скажу ей.
Я обняла свою середину.
— Ты не должен лгать маме. Она будет в ярости, если когда-нибудь узнает.
— Я предпочитаю ее ярость ее беспокойству.
— Она будет волноваться, если узнает. Но если она узнает позже, она тоже будет волноваться. — Ты хочешь, чтобы я сказал ей?
Я сглотнула.
— Я не хочу этого, но я знаю, что ты должен ей сказать.
— Я не скажу. — Он кивнул в сторону Дотти. — Ты, наверное, хочешь усыновить и эту собаку?
— Да. Я должна оставить ее у себя как напоминание о том, на что способны люди, в том числе и я.
Папа коснулся моей щеки.
— Это больше не повторится. Я знаю, что ты какое-то время страдала молча и ни с кем не разговаривала. Сегодняшний день был результатом этого.
Я надеялась, что папа и остальные не заметили, что со мной что-то не так, но, видимо, мои страдания были слишком сильны, чтобы скрывать их. Мои чувства к Амо не исчезли за несколько недель или месяцев, моя сердечная боль была все такой же сильной, как и в самом начале. Это не имело смысла.
— Ему нужно оставаться под наблюдением еще один день, прежде чем он сможет пойти домой, — сказал мне врач, как только перевязал хвост и две сломанные задние лапы собаки.
— Будет ли она снова ходить?
— Да, но, скорее всего, она будет сильно хромать.
Собаки были живучими. Я сделаю все, что в моих силах, чтобы помочь ей выздороветь, и не только физически.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})
— Я останусь с ней.
— Отведи их домой, — сказал папа
Савио, указывая на Невио, Массимо и Алессио.
Невио направился к нам, качая головой.
— Я остаюсь. — Он остановился прямо перед папой, с вызовом в глазах. Папа опасно улыбнулся.
— Он мне нужен. — прошептала я.
Папа вздохнул. Невио опустился рядом со мной, обнял меня и я положила голову ему на плечо, но не нашла утешения, в котором нуждалась.
19
Грета
Вернувшись в свою комнату на следующее утро, я свернулась калачиком на кровати, чувствуя пустоту, которую никогда не испытывала раньше. Потолок казался слишком низким и приближался с каждым вдохом. Моя кровать была слишком мягкой, мое тело все глубже погружалось в матрас, одеяла обволакивали меня.
Момо тявкнул. Он и Медведь свернулись калачиком на кровати рядом со мной. Медведь пыхтел, моя нервная энергия явно передавалась ему и я сглотнула. — Все в порядке, — утешила я их, но
Момо заскулил.
Я не могла заставить их поверить в то, что было неправдой. Они могли сказать, что со мной не все в порядке.
В конце концов, мне стало трудно дышать. Я не понимала, почему это происходит. Я не жалела о смерти того человека. Но почему-то зная, что я способна на такое насилие... Я не могла понять, как такое возможно.
Я презирала насилие больше всего на свете. Я всегда отказывалась брать уроки борьбы именно по этой причине, а прошлой ночью, одним движением руки, я без раздумий поджег человека. Может быть, я потеряла больше, чем сердце, когда отказалась от Амо, может быть, во мне проснулась часть страдания от его потери, которая должна была оставаться скрытой.
Я изо всех сил зажмурила глаза, но отчаяние и тоска, такая мучительная, что перехватывало дыхание, овладели мной. Я знала, что мне нужно, кто мне нужен.
Что стоило сегодня совершить еще один грех?
Впервые в жизни я хотела, чтобы меня утешил кто-то за пределами моей семьи.
Не раздумывая, я подняла трубку и позвонила тому, от кого поклялась держаться подальше.
Амо.
Амо
Щелк-щелк, когда Крессида набирала сообщение на своем телефоне, заполнил тишину, сводя меня с ума. Она настаивала, чтобы мы ужинали вместе, даже если нам не о чем было говорить. Чтобы вывести меня из себя, она весь ужин болтала со своими подругами, не забывая при этом включать звук, чтобы я слышал, как она набирает сообщение. Мне было все равно, что она не разговаривает со мной, но фоновый шум после чертовски напряженного дня вызывал у меня желание выбросить телефон в окно — вслед за
Крессидой.
— Какого хрена мы здесь делаем? Почему ты настаиваешь на этом? — спросил я, когда мое терпение иссякло.
Она ненадолго подняла глаза от своего телефона, как будто забыла, что я здесь.
— Мы женаты, Амо. Женатые люди ужинают вместе. Они делают что-то вместе. И мужья трахают своих жен.
Мой рот скривился, и мне пришлось сдержать очень неприятный ответ, не подходящий для той, кто была моей женой, по крайней мере, на бумаге. Мой отец обращался с мамой как с королевой, а я с трудом собирал в кулак все приличия, которыми обладал рядом с женой.
— Я трахал тебя, если я правильно помню.
— Может быть, несколько раз за год! — шипела она. — И каждый раз это был злой трах!
— Если ты надеешься на занятия любовью, то ты выбрала не того мужа.
Крессида крепко сжала винный бокал. Я мог сказать, что она хотела бросить его в меня, но поскольку она видела чертову бездну в моих глазах после того, как я пришел к ней в нашу брачную ночь, она знала, что лучше не провоцировать меня, хотя я никогда не причинял ей вреда. Она наслаждалась яростным трахом, так что это не в счет.
