— Вот что, Роб, — прервал мои мысли Заславский, — сам я кашу заварил, сам ее и расхлебывать буду. Сейчас пойду к Максу и скажу, что будущий ребенок, которого он считает своим, не от него. Мой, скажу. Будь что будет. Все равно я бодро иду ко дну. Прямо расскажу как все было, признаюсь на что я рассчитывал и что в результате получилось. По-мужски посоветую скорей бежать к Кристине да хорошенько просить у нее прощения.
Я был растроган и снова подумал: “Чертова Мархалева, как хитроумно она манипулирует людьми. Очень опасная дамочка”.
— Виктор, не надо никуда идти, — радостно воскликнул я. — Макс уже знает, что ребенок не от него. И девицу твою он уже выгнал, и у Кристины прощения попросил…
О дальнейшем я умолчал — зачем расстраивать друга? Он растерялся:
— Это правда, Роб?
— Чистейшая. Все открылось, кроме того, что ты отец будущего ребенка. Об этом, кажется, Максим не знает.
Заславский возликовал:
— Какой груз ты с меня снял, дружище! Даже не представляешь! Клянусь, места себе не находил. Ты не сердишься?
Я с доброй улыбкой покачал головой. Заславский кинулся меня обнимать.
— Роб, Варька права, ты классный мужик! — кричал он. — Классный!
Я отбивался:
— Да ладно тебе, ладно…
Вдруг он отстранился, серьезно посмотрел на меня, вернулся на диван и сказала:
— Роб, знаешь что я решил: лучшего мужа ей не найти. Женитесь, как отец я не против.
Это был удар ниже пояса.
Глава 32
Он разрешает мне жениться на Варе?!!!!!!!!! Пока я беспомощно хватал ртом воздух, не представляя, что на это сказать, Заславский энергично продолжил:
— Роб, Мария пока не согласна, но ее я беру на себя. Как-нибудь уговорю. И Варька уговорит. Женитесь, дело хорошее. Ты хочешь сына, а Деля вряд ли захочет рожать. Оставь Аделину мне. Тебе она безразлична, а для меня она много значит. Клянусь, Роб, и в молодости так не влюблялся. На все готов, лишь бы ее сохранить.
Я окончательно растерялся:
— А как же Мария?
Он махнул рукой:
— А что — Мария? Ее я давно не люблю. Она мне, как мать. И куда она денется? Покричит, пошумит и смирится. Варька родит, пеленки пойдут, распашонки. Марии будет не до меня. Вряд ли она заведет мужика. Даже с тобой у нее вышла промашка.
— Но как же так? — поразился я. — Вы столько лет прожили, друг другом пропитались… Сам же говорил про метаболизм.
— Говорил, — согласился Заславский и принялся нервно теребить обручальное кольцо, на поверхности которого были затейливо выгравированы инициалы жены. Это кольцо когда-то надела ему на палец Мария — я был свидетелем. С тех пор он его никогда не снимал. Двадцать лет.
— Кто знает, может потом и затоскую по Маше, — вздыхая, сказал он. — Но если вдруг меня к ней потянет, уж Машу всегда уговорю. Как протоптать дорожку к сердцу жены соображу, и вдоль и поперек ее знаю. Я очень расстроился, но как помочь, как исправить не знал. Семейное дело такое — только руками разводи.
— Вижу, Виктор, ты все хорошо продумал, — мрачнея, сказал я.
Он вдохновился:
— Да Роб, я долго размышлял и решил сделать сильный ход: предложу Аделине выйти за меня замуж. В ее возрасте женщины не часто такие предложения получают. Как думаешь, согласится?
Меня волновало другое: что делать с Варей? Не жениться же и в самом деле на ней. Очень хотелось задать этот вопрос Мархалевой, тем более, что больше некому было его задавать. Я пожал плечами:
— Не знаю, Виктор, попробуй. Может Аделина и согласится выйти за тебя замуж.
— А ты, Роб, не против?
— Я же ей не отец.
— Но она рассчитывает от тебя получить предложение.
Я покопался в душе: к Аделине нет уже ничегошеньки. Пустота. Качая головой, сказал:
— Нет, Виктор, Делю я не люблю. И Марию твою никогда не любил. Это ваше общее заблуждение. Любил, конечно, но только как друга. И Светлану как подругу любил. Любимая женщина у меня одна. Видимо, я однолюб.
Разумеется, я имел ввиду ту девчонку с коленками. Заславский, конечно же, ничего не понял, да ему и не нужно было понимать. Он обрадовался и, энергично жестикулируя, закричал:
— Роб, дружище, дай я тебя расцелую! Такой груз с меня снял! Сейчас же бегу делать предложение Деле!
Так вот почему он так вырядился. Я перехватил его руку, кивнул на обручальное кольцо и посоветовал:
— Сними. Там же Машины инициалы.
— Рад бы снять, Роб, да как? Оно вросло. Нужно спиливать, а мне страшно, — смущаясь, признался Заславский. “То-то и оно, — грустно подумал я, — странные мы, люди: кольцо вросло в палец — боимся спилить, а душа вросла в душу — не страшно, можно рвать по-живому”.
— Неужели так и пойдешь? — спросил я. — Делать новое предложение со старым кольцом?
— Роб, прекрати, — рассердился Заславский, — самому противно, но что я могу поделать? Люди слабы и грешны. Я не исключение.
И он убежал. А следом пришла Мария. Убитая, несчастная… Она не захотела проходить в квартиру, остановилась в прихожей и так посмотрела в мои глаза, что сердце сжалось и едва не разорвалось. Я едва не вскрикнул от боли.
— Роберт, — прошептала Мария, — неужели я никому не нужна?
Огромная слеза медленно катилась по ее щеке. Мое молчание выглядело преступлением, но что здесь можно сказать?
— Роберт, неужели Варя права? Я противная? Некрасивая? Глупая? Смешная? Старая?
— Нет, Маша, это не так, — сказал я, понимая, что слова мои звучат неубедительно.
Разве ей нужны слова? Я бережно взял ее под локоть и провел в гостиную, усадил на диван. Сам присел рядом, собираясь объяснить, что совсем не хочу жениться на Варе, что к ее будущему внуку тоже не имею отношения, что это игра, такая глупая игра, не мною придуманная… Чертова Мархалева! Где она? Пускай придет и сама объяснит!
— Ах, Роберт, — всхлипнула Мария, — ты разбил мне сердце, ты меня уничтожил. Вот и тебя, как моего Виктора, потянуло на молоденьких.
Вдруг лицо ее исказила гримаса ненависти.
— Но, Роберт, знай: ты не получишь Варю, — зло прошипела она. — Пока я жива — не получишь. Сначала убей меня. Убей! Убей!
Мария рассмеялась диким смехом. Это была истерика. Напуганный, я помчался в кухню за водой и вот тут-то на мой мысленный зов явилась Мархалева. Я успел набрать воды и бежал в гостиную, когда раздался ее звонок. Я открыл дверь. Увидев в моей руке стакан, она деловито спросила:
— Для кого вода?
— Для Марии, — ответил я, с ужасом осознавая, что этим двум женщинам встречаться нельзя. Особенно сейчас, когда одна из них так далека от спокойствия.
— Для Марии? Прекрасно! Интриганка у вас, — обрадовалась Мархалева, решительно направляясь в гостиную.
Я преградил ей путь:
— Нет-нет, лучше вам не общаться. Маша не в лучшей форме, да и вы возбуждены.
— Я всегда возбуждена, — заявила Мархалева, хотя мне она казалась вершиной спокойствия. Уверен: придумывая невозмутимость, Бог Мархалеву имел ввиду. Вот уж кого ничем не проймешь. Именно про таких говорят в народе: хоть писай в глаза, все божья роса — простите за грубость, но точнее сказать нельзя, так безразлично относится она к оскорблениям. Разумеется, я не боялся за Мархалеву. Я боялся за Марию.
— Софья Адамовна, не могли бы вы посидеть в другой комнате, пока не уйдет Мария, — с униженной вежливостью попросил я. Она мгновенно заинтересовалась дома ли Кристина и, получив положительный ответ, сказала:
— Хорошо, я к ней и пойду.
Вздохнув с облегчением, я отправился к Марии. Она уже не рыдала, а озабоченно закрывала свою сумочку. Увидев меня со стаканом в руке, вздрогнула и испуганно вскочила с дивана.
— Спасибо, Роберт, мне уже лучше, — воровато пряча глаза, сказала она. — Пойду, не стоило к тебе приходить, уже жалею.
Я проводил ее ошеломленным взглядом. Изумление относилось к состоянию Марии: мне показалось, что она чем-то смущена. “Разве это не удивительно? — подумал я. — Только что на меня нападала, считала своим врагом, кричала “убей!” и вот уже странно отводит глаза, спешит, смущается…” Не найдя объяснения, я отправился на поиски Мархалевой. Нашел ее в своем кабинете. Она и Кристина в едином порыве обсуждали нечто, что не для моих ушей: когда я вошел, обе мгновенно замолчали. Моему приходу явно не обрадовались.
— Роберт, могу я пройти в гостиную? — вскакивая, спросила Мархалева.
— Уже да, — ответил я.
Она не прошла — помчалась. В гостиной повела себя странно: влетела, рухнула на пол, сунула руку под диван, потом туда заглянула, вскочила на ноги, снова рухнула на пол, опять под диван руку сунула, снова туда заглянула и вскочила на ноги. Торжествуя, воскликнула:
— Так я и знала!
Мне не понравилось ее поведение, но от комментариев я воздержался. Мархалева, тем временем, без всяких причин погрустнела, задумалась и спросила:
— Роберт, вы здесь ничего не брали?
Я усмехнулся:
— Может и брал, здесь все мое.
— Да, вы правы, — согласилась она и задала еще более странный вопрос: — А моего вы ничего не брали?
