Бог с ними, с подробностями. Суть. Поход корпусных политработников к рейхсканцелярии командир 9-го стрелкового корпуса генерал Рослый счел хорошим предлогом для представления участников сей операции к правительственным наградам. Ну и руководители в таких случаях награждаются тоже. Весьма хвалебные реляции дошли аж до Москвы. Начались рассуждения: за знамя над рейхстагом воины получили звания Героев, почему бы и женщину-политработника не возвысить на такую же ступень за рейхсканцелярию?! Однако объявились люди, способные различить грань между реальным подвигом, и организованной акцией. Звания Героя Никулину не удостоили. Смелую женщину наградили орденом, но главное — в историю она все же попала…
Мы с Леневым, возвратившись из подземелья, пообедали в «верхнем» кабинете Гитлера (наваристый суп с говядиной из походной кухни, пшенная каша с консервами и крепкий чай) и улеглись отдохнуть на свежих простынях, которые адъютант, позаимствовав в брошенной немецкой квартире, расстелил поверх толстого коричневого ковра. И все участники штурма тоже спали, оставив лишь караульных. А пока мы мирно похрапывали, расстегнув ремни и сняв сапоги, в рейхсканцелярию началось паломничество людей, желавших своими глазами увидеть главное фашистское логово. Сперва шли солдаты из ближних тылов, полковых и дивизионных, артиллеристы и танкисты, саперы и интенданты, затем накатилась волна из более высоких инстанций — корпусных и армейских. Многие брали себе сувениры на память, горстями черпая из ящиков различные фашистские награды. Из гитлеровского кабинета, в котором мы спали, кто-то «увел» белый телефонный аппарат, возможно из слоновой кости, ручки со стола, карты со стены. Адъютант сказал, что в кабинет после настойчивых просьб были допущены лишь писатели и журналисты. Ходили на цыпочках, чтобы не потревожить спящих. А сувениры умыкнули с ловкостью одесских жуликов.
Вторая половина дня в центре Берлина, в том числе и в районе рейхсканцелярии, прошла относительно спокойно. Спорадические перестрелки и мелкие стычки — это далеко не то, что массированные атаки и контратаки с применением всех видов оружия. Местные жители стали появляться на улицах. Но к вечеру обстановка опять накалилась. Начали вылезать из своих укрытий недобитые гитлеровцы, все еще на что-то надеявшиеся. Когда опустились сумерки, в подземельях рейхсканцелярии раздалось несколько взрывов. Вероятно — фаустпатроны. И в самом здании канцелярии начали потрескивать выстрелы. Немало, значит, уцелело фашистов в потайных убежищах. А ночь — для них.
Жутковато было от мысли, что под нами находится огромное обесточенное подземелье, еще не полностью очищенное. Там, в абсолютной тьме, разлагаются сотни трупов, теряют остатки сил сотни раненых, которых не успели вынести, там, возможно, блуждают десятки наших воинов, которые находились в фюрербункере в момент прекращения электроснабжения и оказались в беспросветной ловушке. А когда выстрелы и разрывы начали звучать в самой рейхсканцелярии, когда, оттеняя сгустившуюся темноту, вспыхнули несколько новых пожаров, подполковник Ленев принял, на мой взгляд, правильное решение: приказал личному составу своего полка покинуть рейхсканцелярию и разместиться в окружающих строениях и под открытым небом.
У главного входа в рейхсканцелярию чадило вонючим дымом огромное чудовище — из числа того «нового оружия», на которое надеялся, которым грозил Гитлер. Невиданных размеров сверхтяжелый (до 180 тонн!) танк с мощной пушкой, с броней башни чуть ли ни в метр толщиной. Крепость на гусеницах! Вокруг толпились наши воины, дивясь и рассуждая, кто и чем изловчился угробить столь мощное сооружение. Артиллеристы утверждали — снарядом. Пехотинцы — гранатами. Авиация претензий не предъявляла — летчиков поблизости не было.
Как я узнал позже, немецкая фирма Порше успела изготовить лишь три таких танка, типа «Маус» — по-нашему «мышонок». Один мы с Леневым осмотрели у входа в рейхсканцелярию. Второй тоже сгоревший, я видел в городе Цоссен, где размещался германский Генштаб. А третий, целый и невредимый, находится теперь в замечательном бронетанковом музее на территории военного НИИ в подмосковной Кубинке. Спасибо тем, кто сумел захватить это чудовище, привезти, сохранить. Чтобы не возвращаться к тем часам, которые я провел в Берлине с хорошим человеком, отважным и заботливым офицером Георгием Матвеевичем Леневым, скажу еще о нескольких связанных с ним эпизодах. Его полк, покинувший рейхсканцелярию, получил распоряжение взять под охрану находившийся поблизости так называемый «дипломатический квартал» с посольствами различных стран. Ну что же, за время войны наши офицеры привыкли к заданиям самым неожиданным, от таких, которые требовали мужества и воинского мастерства до решения национальных и политических проблем на территории различных освобожденных стран, с разными, естественно, особенностями. Все могли наши славные командиры и политработники. А я не упустил возможности «прощупать» такого осведомленного деятеля, как посол японцев в дружественной им Германии. По горячим следам, пока посол не оправился от потрясающего грохота рухнувшего Рейха. Самый подходящий момент попытаться понять, известно ли что-нибудь самураям о секретом договоре союзников, предусматривавшем наше вступление в войну со Страной восходящего солнца ровно через три месяца после капитуляции гитлеровцев? Сия задача не входила в круг данных мне поручений, но я был уверен, что Иосифу Виссарионовичу полезна любая информация по этому поводу.
Дабы не выказать особый интерес к посольству японскому, мы с Леневым для начала побывали у греков. Сообщили, что советское командование берет под защиту дипломатов в Берлине. Возле греческого особняка будет выставлен пост, улица будет патрулироваться. Естественная предосторожность… Наша информация была с благодарностью принята. От кофе и шампанского мы отказались, сославшись на срочные дела.
В японском представительстве — растерянность и уныние. Выбитые стекла окон кое-как заменены фанерой. Полуупакованные ящики. Чемоданы. Сквозняк гонял по залу пепел сожженных бумаг. Сам посол давно не брит, рубашка не первой свежести. Он сразу спросил, когда дипломатам разрешат выехать из Германии и как это осуществить? Ленев ответил, что это будут решать соответствующие органы, а наше дело — охрана и оборона, чтобы иностранцы спокойно ожидали решения своей участи.
Разговор шел через переводчика на немецком, но я, наблюдая за послом, заметил, что он понимает и по-русски, улавливает смысл наших реплик. И вообще, хоть и небритый, и костюмчик скромненький, а глаза у опытного дипломата настороженно-внимательные, и даже было такое впечатление, что не только мы его «прощупываем», но и он нас. Особенно интересовал его я: пожилой человек в форменной фуражке, в военном плаще без знаков различия. Разговаривал японец с Леневым, а поглядывал на меня. А я, вполоборота к послу, смотрел сквозь проем выбитого окна на руины, на дымившиеся пожарища. Сказал:
— Берлин был монументален. А в Токио постройки более легкие, не правда ли?
— Господин… — Дипломат запнулся, не зная, как назвать меня. — Господин бывал на Востоке?
— Не далее Маньчжурии. Наш Порт-Артур был уже захвачен вашими соотечественниками. Как и другие русские территории, куда я не смог попасть. Впрочем, надеюсь еще полюбоваться красотой тех мест.
— Конечно, конечно, — закивал посол, приоткрыв в приятно-казенной улыбке желтоватые зубы. — На Востоке своя особая красота. И океан. Наше счастье, что он такой большой.
— Но море между вами и материком… Оно ведь не очень широкое.
— Оно спокойное. Оно не столь бурное, как океан, — ответил японец, и я не заметил при этом никакого изменения в его голосе, в выражении лица.
— А неожиданные штормы, тайфуны?
— Они редки и не внезапны. Обычно они достигают наших островов, уже получив имя.
У меня сложилось впечатление, что у такого осведомленного человека, как посол в первостепенном для Японии государстве, не имеется никаких данных о нашей договоренности с союзниками вместе погасить восточный очаг войны. Обо всем этом я без промедления сообщил в Москву.
И последнее, что связано с Георгием Матвеевичем Леневым и его славным полком, а еще точнее — с двумя историческими верблюдами, с рослым невозмутимым Мишкой и нервной, злопамятной Машкой, которые дотянули-таки от Астрахани до Берлина свою пушку, которая первой ударила прямо по гитлеровской рейхсканцелярии. Согласитесь, что на счету этих тружеников войны немало заслуг, достойных быть отмеченными. Но как? Людей награждали орденами, повышали в звании, в должности, а верблюдов-то чем отблагодарить? Дать что-либо особо вкусное на обед? Так это же мимолетность, сшамали, и нету.
Помогла смекалка. В помещениях захваченной рейхсканцелярии высились штабеля ящиков с фашистскими крестами, орденами и медалями всех достоинств, от первоначальных до самых высоких. Ими был усыпан пол, они хрустели под сапогами. Ну и сообразили командир орудия старший сержант Нестеров и наводчик Кармалюк, что можно сделать. Нашли специалиста по гитлеровским наградам (каких только специалистов не было тогда в наших полках!), разыскали широкие муаровые ленты, и на каждой из них, в строго установленном порядке, по значимости, укрепили полный комплект фашистских отличий. Ни один гитлеровский вояка никогда не мог бы получить столько. Места не хватило бы ими обвешаться. Верблюды-то пообъемистей, повыносливей. Голубые ленты, свешиваясь по обе стороны горба, завязывались под брюхом. Сначала верблюдам не нравилась эта катавасия, раздражала непонятная тяжесть, действовало на нервы звяканье и бряканье при каждом шаге, но вскоре Машка и Мишка так привыкли к своим блестящим украшениям, что не желали выходить на улицу без наград. Походка у верблюдов медленная, горделивая, а с муаровыми лентами они выглядели особо торжественно. Народ расступался.
