дворик от солнца, в местных условиях — немалая роскошь. …Отличная еда, и красивая посуда, в которую ее накладывали. …Серебряные и золотые «кокарды» жрецов. …Внутренний интерьер помещений, обставленных неплохой мебелью. (Ну, по понятиям этого века неплохой). В общем, все в постройках вокруг Храма, говорило что это заведение солидное, почтенное, и очень-очень-очень уважаемое.
А вот тут… Для начала, низенький и узкий вход. Даже мне пришлось склонить голову, а Лга’нхи, так едва ли не вдвое сложился. А внутри — голые каменные стены, правда покрытые рисунками «а ля Альтамира»[11]. Несколько циновок на полу, и горящий посредине помещения костер.3 Судя по довольно чистому воздуху, в крыше было сделано какое-то отверстие, в которое уходил дым.
В общем, типичная хижина горского пастуха, если бы не красивый алтарь, стоящий у противоположной от входа стены помещений. Но этот алтарь и кучка стоящих на нем божков и эта хижина пещерного типа с непонятными росписями на стенах — все это создавало ощущение чего-то мистического и необычного. …И думаю не только у меня, Лга’нхи тоже как-то сразу напрягся и преобразился, едва протиснувшись сквозь двери. Обстановка давила.
…А еще, тут были три, весьма почтенного вида дедка, расположившиеся возле очага, рядом с булькающего кипятком котелка. …Угу, и особый, весьма характерный запах грибного компота, что исходил от этого котелка. Как-то мне это совсем не понравилось. Нет, не дедки, а вот именно котелок.
Признаться, всегда опасался потреблять нарко-пойло забодяженное чужими руками. Никогда не знаешь чего очередной «эксперт» туда напихал, чтобы «поглубже проникнуть в мир духов». Хлебнешь такой гадости, и прадедушки обратно тебе уж не отпустят. Так что…
Но тут, по всему было видно, отвертеться от высокой чести, перебазарить с Духами в приятной компании, было не отвертеться.
— Вот. — Торжественно произнес один из «серебряннококардиков» вошедший с нами в сараюшку. — Перед вами 1-й, 2-й, и 3-й, жрецы Пятой ступени! Это великая честь, видеть их!
— Я — Лга’нхи, Великий Вождь Великого народа Ирокезов! — Гордо выпятил грудь брательник, думаю воспринявший слова про «честь» как небольшой вызов, и по праву старшего, взявший инициативу в свои руки. — А это мой брат, Великий Шаман Дебил. Мы тоже рады вас видеть.
— И мы рады видеть и приветствовать в своем доме, таких достойных людей. — Произнес один из дедков, внимательно вглядываясь в возвышающегося над ним, наверное метра на два Лга’нхи. Потом, видно что-то для себя понял, кивнул, и вежливым жестом указывая нам на циновки рядом с собой.
Причем я заметил что голос его звучит довольно бодро, а взгляд, в отблесках костра, показался мне живым и любознательным. …Для местных стариков, да еще и злоупотребляющих грибными напитками, это было весьма нехарактерно.
Мы присели, и вежливо помолчали несколько минут. Которых, кстати мне хватило понять, что сопровождавшая нас троица, осталась тусоваться где-то у входа, прикидываясь там ветошью. Видать дедки пользовались тут авторитетом, лишь ненамного меньшим чем сам Икаоитииоо.
Дедки, тусовавшиеся на пятой ступени, и впрямь были довольно необычными. Во-первых, чувствовалось что они очень-очень старые. Я, признаться, тут таких стариков раньше не видел. Леокаю, думаю было уже за семьдесят, но и то, казалось, он мог бы быть внучком одного из этих почтенных дедушек.
И даже сложно было сказать, откуда бралось это ощущение древности, какой-то особой дряхлости или сиюминутной готовности отбросить копыта, в них явно не чувствовалось. Скорее наоборот, они излучали какую-то… пусть не яркую, но уверенную и надежную энергию, и, тем не менее, одного взгляда на них хватало, чтобы проникнуться ощущением множества прожитых, и прожитых отнюдь не напрасно, лет …Это было очень необычно.
— Что ж. — Начал один из них — высокий, худой, с по-лошадиному вытянутым лицом. А потом внезапно подмигнув нам, сказал. — Как вы уже наверное поняли, мы слишком стары, чтобы ходить вокруг да около, тратя время на пустые уловки и ненужные слова вежливости.
С тех пор как вы пришли в Храм, мы пристально изучали вас. …И в этом нет ничего необычного, ибо не каждый день к нам приходят люди, утверждающие что приплыли из таких неведомых далей.
Правда, жрецы низших ступеней, говорили про вас разное. Вы явно не совсем те, за кого себя выдаете. Иногда ваши слова не совпадают… А уж кровью, от вас «мудрецов», веет так, что холод пробегает по спине.
Однако у тебя Великий Шаман, и правда есть знания. Причем, знания необычные. Они истинны… по большей части, ибо совпадают с нашими. Но подходы, обоснования, рассуждения — все это словно бы кто-то поднялся к вершине горы другим путем, и встретил там нас.
Тут я было открыл рот, чтобы произнести какую-то вежливую чушь, развеять подозрения и довесить свежей лапши на уши. Но дедок махнул рукой… Не то чтобы властно или как-то угрожающе… Скорее, слабым усталым жестом все повидавшего и все уже слышавшего человека. И, тем не менее, я сходу заткнулся, и даже не из почтения к его возрасту, а… просто заткнулся.
— И вот, три дня назад… — Тем временем продолжил дедок. — Я уже сидел в Доме Счетных Наук и наблюдал за большим обедом что проходил во дворе, слушая разговоры гостей. …Да, ты уже понял, — обратился он ко мне. — Я наблюдал за тобой!
— Ты тогда сказал много странного и необычного. — Продолжил дедок тем временем. — Я бы сказал, баснословно странного, во что невозможно поверить. Но!
Но, я живу на этой земле, уже очень много лет. И, если не считать нескольких годков младенчества, все эти многие годы, служу в Храме Икаоитииоо. И за мой усердный труд, он даровал мне возможность чувствовать человеческую ложь. Ты не врал!
— Бывало темнил, играя словами и смыслами. Но не врал. И это повергло нас троих в изумление, но в тоже время, и дало надежду.
— Вы хотите скинуть власть аиотееков? — Прозорливо вопросил я.
— Власть аиотееков? — Дедок рассмеялся как-то очень уж по-молодому, и его товарищи к нему присоединились. — Что их власть? Не более чем власть воды в весеннее половодье. Иногда она причиняет беспокойство, но чаще лишь заносит на поля плодородный ил и увлажняет почву.
В рамках одной жизни, эта власть причиняет беспокойство. Но с точки зрения жизни Храма, она — ничто.
