— Куда те черти гонят!
— Труба ерихонская!
— Эка медведь какой, легче!
— Не бухти, станица, — отшучивался Макар, — мне к самому главному по срочному делу. — А сам, работая плечом как клином, раздвигал толпу. Следом за Макаром устремились вперед Погодаев и Егор с Молоковым. Так и пробрались они до самых передних рядов, где увидели сидящих за столом прапорщика Киргизова из шестой сотни, бритоголового Новикова и незнакомого бородатого человека в черном штатском пальто и в очках. Откинувшись на спинку стула и поворачиваясь боком, бородач что-то тихонько говорил стоящему позади Богомягкову, тот, слушая, согласно кивал головой. Неподалеку, прислонясь широченной спиной к печке, стоял Фрол Балябин, рядом с ним среднего роста, стройный, подтянутый есаул Метелица.
— А это кто такой? — теребя Погодаева за рукав шинели, допытывался любопытный до всего Молоков. — Во-он в углу-то стоит, за Метелицей?
— Вахмистр Кожевников из Первого Верхнеудинского, нашей руки держится.
— А энтот вот, возле стола-то сидит, бравый такой, по усам-то на вахмистра походит?
— Вахмистр он и есть, Янков по фамилии, и тоже Первого Верхнеудинского полка. Молодчина парень, большеви-ик.
— А смотри-ка, на офицерах и погонов-то нету, и ленты красные понацепили.
Егор обвел глазами офицеров и в самом деле ни на одном из них не увидел погон. Писавший что-то Киргизов выпрямился, и на груди его увидели алый бант. Такой же бантик, только поменьше, краснел на шинели Богомягкова и на серой папахе Балябина, вместо офицерской белозубчатой кокарды.
— Это оно чего же такое-то? — не унимался Молоков.
— Чудак ты, Митрий, мы же теперь в Красной Армии состоять будем, а там погон не полагается.
— Вот оно что-о! Слушай-ка, Федот Абакумыч, а энтот вон батареец с седыми усами…
Ответить Федот не успел, потому что очкастый бородач постучал карандашом, призывая к тишине.
— Товарищи! — начал он и помолчал, выжидая, когда в зале уляжется шум. Казаки уже немало слышали на митингах об Октябрьской революции, о советской власти, о партии большевиков, тем не менее этого оратора слушали внимательно. И хотя многие новые слова: аннексия, Антанта, пленум, аграрный вопрос и пр. — казаки слышали впервые, главное для них было понятно: капитализм не сложил оружия, в стране началась гражданская война, на красных и белых разделились враждующие стороны. Надо быть готовым ко всему.
— Ты смотри-ка, как чешет! — не сводя с бородача восхищенного взгляда, шепчет Молоков. — Больших, видать, наук человек!
— Гомелевский Совет депутатов, — продолжал оратор, — выслушав просьбу ваших полковых комитетов, решил: помочь революционным казакам Первой Забайкальской дивизии освободиться от власти царских сатрапов-офицеров, разоружить их, отстранить от командования и взять под стражу. Революционный трибунал, в соответствии с постановлениями советской власти, решит дальнейшую судьбу ваших бывших начальников. Вам же, товарищи казаки, мы посоветуем на своих собраниях самим выбрать себе командиров, наиболее способных, достойных и преданных делу Октябрьской революции людей.
Потом слово взял Фрол Балябин. Он разъяснил, кто куда пойдет выполнять решение об аресте. Для этого собравшиеся казаки должны разделиться на четыре группы по тридцать пять — сорок человек. С одной из этих групп Киргизов и Новиков пойдут арестовывать офицеров 1-го Аргунского полка. Со второй Богомягков и представитель Совета депутатов отправятся в 1-й Верхнеудинский. Кожевников и Метелица пойдут с третьей группой во 2-й Верхнеудинский. Балябин и Янков с остальными казаками арестуют командира дивизии и членов его штаба. Кроме того, Балябин предложил всем участникам снять погоны, кокарды и все воинские знаки отличия царской армии.
— Сегодня нам это нужно для того, — пояснил он, — чтобы в темноте не спутать своих с чужими. А потом и вообще у нас не будет погон. Мы казаки Красной Армии, и форма одежды у нас будет другая.
Погодаев одним из первых сорвал свои урядницкие погоны и вместе с георгиевским крестом кинул их под стол. Казаки последовали его примеру, иные делали это неохотно, хмурились, другие с шутками:
— Вот она, слободушка-матушка! Сразу сравняла нас с начальниками.
— А вопче-то ни к чему это, — сердито ворчал Каюков, шашкой отпарывая погоны, насмерть пришитые к шинели. — Мне-то на свои наплевать, а вон Бахметьеву-то каково с вахмистерскими расставаться?
— Не бухти, балабон.
— Нет, верно, ить жалко небось. Старался вон как, заработал серебряные лычки — и на тебе! Сравняли с нашим братом Савкой!
— Отвяжись смола!
Егор, сняв погоны, швырнул их в угол, а кресты подержал в руке: жалко стало. «Пусть лежат на память», — подумал он и сунул их в карман шинели.
Когда все вышли на перрон, Балябин отобрал себе тридцать человек, отвел их подальше в сторону и там пояснил:
— Офицеров, которых мы будем арестовывать, двенадцать человек и с ними шесть вестовых казаков; само собой разумеется, что казаков мы не тронем. Проводник там наш, надежный товарищ, он нам выдаст фонари, откроет двери купе. При аресте их в первую очередь надо обезоружить, действовать решительно, но без грубости. Оружие применять только в самом крайнем случае: обороняясь или при побеге арестанта. Понятно?
— Понятно…
— Чего ж тут не понять-то…
— А ежели он, к примеру, зашебаршится, — широкоплечий здоровяк Добрынин, сдерживая рокочущий бас, перешел на хрипловатый полушепот, — так, поди, можно его и кулаком приласкать разок-другой?
Все вокруг засмеялись, Балябин предостерегающе поднял руку:
— Тише! Можно-то можно, Добрынин, но только не очень-то сильно. Ну все! Действуй, Погодаев!
Федот построил казаков, как было приказано, в две шеренги, Егора отозвал из строя, сказал ему:
— Передовым пойдешь к штабному вагону, часового там предупреди и то же самое проводника.
— Слушаюсь!
— То-то же. — И шепотом на ухо: — Пропуск — Антабка, отзыв — Аткарск. Повтори!
Егор так же тихо повторил.
— Шпарь, — приказал Погодаев, и Егор, придерживая шашку, чтобы не путалась под ногами, быстро пошагал вперед.
Крепким предрассветным сном спал князь Кукуватов, когда в купе к нему пожаловали незваные гости; проснулся он лишь после того, как Балябин тронул его за плечо:
— Потрудитесь встать, господин генерал, вы арестованы!
Седые кустистые брови князя удивленно вскинулись кверху, когда, проснувшись, он столкнулся взглядом с Балябиным.
— Что это значит? — спросил он, медленно приподнимаясь на локтях.
— Вы арестованы! — повторил Балябин.
— Почему? Какое вы имеете право! — Князь сел, опустив ноги на пол, натянул на себя одеяло и тут увидел, что адъютант его, сотник Зуев, бледный как полотно, сидит на своей постели, натягивает сапоги, а по бокам его стоят два казака.
Все понял князь и, кинув на Балябина взгляд, полный ненависти, процедил сквозь зубы:
— Мерзавец!
Фрол кивнул головой Молокову:
— Позови вестового, пусть поможет князю одеться.
Арест не везде произвели быстро, без шума. В пятом купе, где со своим адъютантом находился полковник Синицын, произошла небольшая заминка. Полковник проснулся, едва в купе появились казаки. Мгновенно сообразив, в чем дело, он сунул руку под подушку, и в руке его матово блеснула вороненая сталь нагана, но тут на него ястребом налетел Янков.
— Но-но, ты! — прикрикнул Янков, ухватив полковника за руку. На помощь Янкову подоспел Добрынин, медведем навалился на Синицына.
— Подлецы, негодяи! Как вы смеете! — дико вращая глазами, хрипел полковник, пытаясь вырваться из рук казаков. Присмирел он лишь после того, как Добрынин поднес к его носу увесистый кулак, посоветовал:
— Заткнись, стервуга, а то как двину, так прильнешь к стене-то.
Хуже получилось в соседнем эшелоне, где Киргизов с казаками арестовывал офицеров Аргунского полка. В первом купе сопротивление заговорщикам оказал сотник Куклин, в которого еще на фронте стреляли казаки, да неудачно. Он, очевидно, еще не спал, когда казаки вошли к нему в купе, успел два раза выстрелить в них и ранил в плечо урядника Чупрова. Тут на него накинулись казаки, обезоружили.
— Ты ишо стрелять, свола-а-ачь! — хрипел Афонька Суетин, ухватив сотника за грудки и вытягивая его в коридор. — Мало поиздевался над нашим братом…
Пятясь задом, Суетин выволок сотника в тамбур, на ступеньки вагона и уже спрыгнул наземь, когда кто-то из казаков ахнул Куклина прикладом по голове. Вылетев из тамбура, сотник чуть не сшиб с ног Суетина, грудью и лицом ударился о мерзлую землю и, вскочив на ноги, завопил диким голосом:
— Бра-а-т-цы! — и сразу же смолк, падая навзничь: как лозу на ученье, срубил его Суетин шашкой.
