Он поднялся, и я последовал его примеру, чуть мне поклонился, и я проделал то же самое. Протянул руку, и я ее пожал.
– Извините, что пришел и вывалил все на вас.
– Не за что тебе извиняться. По-моему, ты все сделал правильно. Дай мне несколько дней, чтобы хорошенько все обдумать. А пока, как говорят детективы в романах, тебе лучше залечь на дно.
Он направился к двери в огромный цех, я – к выходу, но он меня позвал. Мы встретились в центре приемной.
– В этой истории есть недостающее звено.
– Вы не про получеловека-полуобезьяну?
– Нет, я не про эволюцию, а про того, кто может связывать твоего отца, Фиону Кэссиди и Лукаса Дрэкмена. И предлагаю тебе какое-то время избегать мистера Реджинальда Смоллера.
Уже собравшись защищать мистера Смоллера, я вспомнил, как мой отец иногда уходил к технику-смотрителю с шестибаночной упаковкой пива. Вроде бы для того, чтобы развязать ему язык и услышать от него нелепые версии всяческих заговоров, которыми он позже делился со мной и моей мамой.
– Я нисколько не удивлюсь, – продолжил мистер Иошиока, – если люди с черными сердцами, о которых он упоминал, понятия не имеют о том, что мисс Кэссиди бесплатно жила в квартире 6-В.
На моем лице отразилось разочарование.
– Я всегда думал, что он хороший парень.
– Очень возможно, что он – хороший парень. Но ручаться за это жизнью я бы не стал.
Мистер Иошиока вернулся к работе, и когда за ним закрылась дверь, я подошел к стойке и поблагодарил милую женщину, которая вызвала его из цеха.
– Надеюсь, у него не будет неприятностей из-за того, что он прервал работу.
Она мне мило улыбнулась, и ее улыбка меня порадовала: я не думал, что она стала бы улыбаться, если бы я навлек на портного неприятности.
– Не волнуйся, Иона, мистера Иошиоку здесь высоко ценят.
– Я тоже его высоко ценю, – ответил я. Когда произносил эти слова, произошло странное. Они словно распухли в горле, и я стал задыхаться. И милая дама вдруг расплылась перед глазами.
Снаружи дул холодный ветер и ярко светило солнце. На этой шумной улице, среди больших грузовиков и множества занятых своими делами людей, в окружении множества городских кварталов, я почувствовал себя ужасно маленьким, даже хуже, чем маленьким. Внезапно я почувствовал себя совсем одиноким.
41
Я прошел четыре длинных и два коротких квартала, которые отделяли «Столичные костюмы» от нашего многоквартирного дома, а потом еще два длинных квартала до ближайшей библиотеки.
Эта библиотека не шла ни в какое сравнение с центральной, расположенной напротив Музея естественной истории, и пол в ней выложили плитами известняка, а не разноцветным мрамором со сложным рисунком, но книг в ней тоже хватало.
Пользоваться каталогом я умел, но не знал, в каком разделе искать нужные мне книги. Поэтому обратился к библиотекарю и уже через пять минут сидел за читальным столом с четырьмя книгами. В трех Манзанар упоминался походя, в четвертой речь шла только о нем.
Так назывался городок – Manzanar на испанском произносился как «Мансанар», что означало «Яблоневый сад». Находился он в двухстах двадцати пяти милях от Лос-Анджелеса, в долине Оуэнса. Его основали в 1910 году, но в 1930-м забросили, после того как Лос-Анджелес приобрел в долине более шести тысяч акров для своих нужд.
После бомбардировки Перл-Харбора 7 декабря 1941 года страх домашних диверсий захлестнул страну, и в начале 1942 года президент Рузвельт подписал Указ 9066, согласно которому почти сто двадцать тысяч японо-американцев в западных штатах отправились в десять центров для перемещенных лиц, расположенных на изолированных территориях. Спор, имел ли на это Рузвельт конституционное право, продолжается по сей день.
Но даже до Указа 9066 все отделения японских банков закрыли. Большинство тех, кого Военное управление перемещений отправило в лагеря, потеряли свои дома или продали их за бесценок. Принадлежавшие им предприятия также продали за гроши или закрыли без компенсации.
Даже японские сироты, жившие в приютах под присмотром монахинь или Армии спасения, тоже отправились в Манзанар, где для них организовали лагерный приют. Белых приемных родителей, усыновивших или удочеривших японских детей и даже полукровок, заставили отдать их под опеку Военного управления перемещений.
Манзанар, как все остальные центры, существовал на основе самообеспечения. Здесь были – больница, почта, несколько церквей, школы, детские площадки, футбольные поля, бейсбольные ромбы, теннисные корты…
Казармы делились на маленькие помещения, шестнадцать на двадцать футов, не обеспечивающие уединения, что особенно тяжело отражалось на женщинах. Правительственный подрядчик использовал самые дешевые материалы, строили бараки неквалифицированные рабочие. Летом температура зашкаливала за сорок градусов, зимы были морозными и снежными. Интернированные пытались улучшить условия жизни, но давалось это нелегко. Забор из колючей проволоки и восемь сторожевых вышек, окружавшие пятьсот сорок акров лагеря, не позволяли ни на минуту представить себе, что это обычная жизнь.
Интернированные украшали территорию розариями и каменными горками, прудами, ручьями и водопадом. Когда владелец питомника подарил лагерю тысячу вишен и вистерий, они создали парк приличных размеров.
Со временем им предложили подписывать клятву верности и согласие на службу в армии Соединенных Штатов, если возникнет такая необходимость. Те, кто это делал, могли покинуть лагерь, если им удавалось найти работу и место учебы на Востоке или на Среднем Западе. Около двухсот интернированных в Манзанар ушли служить в вооруженные силы, а одного из них, Садао Мунемори, посмертно наградили медалью Почета[39].
В лагерях никто не подвергался физическому насилию, и им платили за труд, пусть и не очень много. Двое интернированных в Манзанар погибли от пуль, протестуя против их заключения в лагерь, но этим насильственные смерти в Манзанаре и ограничились.
В четвертой книге, посвященной исключительно Манзанару, я нашел в Индексе фамилию портного, а на указанной странице – информацию, касающуюся смерти матери и сестры мистера Иошиоки.
Каждый из тридцати шести бараков располагал собственными столовой и кухней. Кику Иошиока и ее дочь, Марико, работали на кухне своего барака. Утечка из баллона с пропаном привела к взрыву. Загорелось кулинарное масло, которое вытекло из разбитых осколками емкостей. Только они двое не смогли вырваться из огня. Марико было семнадцать, на два года больше, чем брату, ее матери – тридцать восемь.
Оми Иошиока и его сын, Джордж, ели ланч в примыкающей к кухне столовой, когда произошел взрыв. Все, кто работал на кухне, выскочили из дверей, преследуемые языками пламени. Еще до того, как Оми и Джордж смогли определить, что Кику и Марико среди спасшихся нет, они услышали знакомые голоса, которые просили Бога спасти их. Попытались проникнуть на кухню, но в лицо ударил дикий жар, сопровождаемый клубами черного дыма. В итоге их самих пришлось спасать уже из столовой.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
