института, отдал честь и сообщил, что на правах директора намерен немедленно приступить к обязанностям. Забрал ключи от производственного помещения и ушел.
Уходя, спросил вскользь:
– На счету фирмы есть средства на приобретение сырья?
– Да, – подтвердил Платон, обескураженный незапланированной деловой хваткой Костылева, которому полагалось мычать и туго соображать.
На следующий день Платон явился в институт с опозданием. Он до четырех часов утра ворочался и не выспался, чего с ним отродясь не случалось.
В приемной Наталья спросила о Тальберге. Его несколько дней никто не видел, хотя на проходной зафиксировали, как он вошел в институт, но уже не вышел.
– Потом разберемся, – махнул рукой Платон. – Запиши его на военно-полевые сборы на следующей неделе. Не явится – получит выговор.
В производственном помещении кипела жизнь. Во дворе стояли два новеньких грузовика. Платон приблизился и увидел, как Алеша и Клещ под руководством Луки разгружают ящики с перцем и яблоками, укладывая их в штабели. Лука сидел на одном из таких штабелей и с переменным успехом грыз зеленый плод вставными челюстями, застревающими в сочной мякоти. Платон взял мелкое яблочко из ящиков, вытер платком и откусил. Кислое.
– Почему такая кислятина? – спросил он у раскрасневшегося от работы Клеща.
– Главный технолог одобрил. Ни шагу в сторону от утвержденной программы.
– Где Костылев с Пеплом?
– На переговорах с молокозаводом.
– Каких переговорах? – не понял Платон. Развитие событий происходило экспоненциально, но почему-то без него. Откуда взялся какой-то молокозавод? Они же не молоко собрались делать.
– Я почем знаю? – Клещ вытер рукавом пот и продолжил таскать ящики. – Мы люди маленькие, нам сказали, мы выполняем.
«Что-то знакомое», – подумал Платон и прошел внутрь помещения, где трудилась оставшаяся часть команды. Они разгребали завалы и выстраивали невостребованные баки и прочий хлам вдоль дальней стены, освобождая основную площадь под производственные нужды. Удивительно, но все были трезвы, выбриты и работали слаженно, словно занимались этим всю сознательную жизнь. Платон не мог никого вспомнить ни по имени-фамилии, ни по кличке. Некоторых он видал впервые.
– Добрый день! – хором поздоровались они.
– Что происходит? – в который раз удивился Платон.
Какой-то малый лет сорока пяти, даже в трезвом виде выглядевший непросыхающим пьяницей, катил бочку рядом с Платоном. Услышав вопрос, он остановился и пояснил:
– Расставляем имущество по плану.
Он показал сложенный вчетверо листок бумаги в клеточку, на котором каракулями трех разных почерков показывалось, что и где должно находиться в окончательном варианте.
– Тут про оборудование говорится… – Платон судорожно пытался вспомнить, не сообщал ли ему что-то Костыль по этому поводу.
– Как же без него? – пожал плечами работяга и покатил бочку дальше. Она скакала по неровностям бетонного пола и издавала жалобные поскрипывающие звуки, от которых у Платона кровь пульсировала в висках.
– Оборудование откуда? – спросил он, обращаясь неизвестно к кому. В свободном пространстве оказалась замечательная акустика, разнесшая эхо по всему помещению.
– Да будет вам оборудование! – заявил тридцатилетний детина с широкими плечами и атлетическим телосложением. Он без труда тащил на себе нечто, напоминавшее кабину самолета. Как Платон не силился, он не помнил этого товарища среди прочих доминошников.
– Откуда оно возьмется?
– Костыль найдет, договорится, – уверенно сообщил детина, продолжая шагать в выбранном направлении и не замечая тяжести на плечах. Геракл, не иначе.
«Что они задумали?» – разволновался Платон, надеясь, что эти манипуляции не станут ему в копеечку. Зря он Костылеву дал доступ к счету. Причем сам не понял, как это произошло. Он словно находился под гипнозом.
Работа кипела и явно двигалась в нужном направлении. При сохранении указанных темпов через неделю можно и готовую продукцию выпускать. С другой стороны, Платон привык самолично составлять план и контролировать выполнение пункт за пунктом. Сейчас он не чувствовал власти над происходящим. Это выводило из себя.
За воротами раздался шум подъезжающей машины. Платон ринулся на выход, прикрывая рот платком от пыли, стоявшей в помещении, и наткнулся на Костыля с Пеплом.
– Какое оборудование? – встретил он их вопросом.
– Хорошее, иностранное, – гордо сказал Костылев. – Новехонькое, почти не пользованное.
– Бюджет не предусматривает дорогостоящих покупок! – категорично заявил Платон, готовый перейти на начальственный крик, полный праведного гнева.
– Зачем покупать? – удивился Костыль. – В современном мире все берется в аренду. Правильно, Пепел?
Пепел рассеянно кивнул, думая о своем. Под мышкой у него торчали большие тетради, судя по всему, представлявшие бухгалтерию новоявленного предприятия. Свободной рукой он почесывал кончик носа.
– Вам так легко отдали в аренду?
– Почему нет? Главное, выглядеть представительно, – молодцевато ответил Костыль. – У меня представительности – хоть отбавляй!
С этим трудно было не согласиться.
– Не переживай, – подбодрил Костыль, – я тебе и производство, и оборот, и окупаемость организую. Можешь в кабинет идти и дремать в удовольствие. У нас тут фирма, если надо, и веники будет вязать. Лицензия есть.
– Было бы неплохо, – у Платона в который раз за сегодня ухудшилось самочувствие, и он плохо соображал. – В смысле, никаких веников, и без них забот полон рот, – спохватился он.
Уже уходя, вспомнил:
– Что за переговоры с молокозаводом?
– Отличные переговоры, провели на высшем уровне, руководство молокозавода счастливо и готово немедленно приступать к сотрудничеству, – прихвастнул Костыль и пояснил: – У них есть выведенная из эксплуатации линия разлива в стеклянную тару. Ради нас запустят, чтобы разливать по пузырям наш продукт.
Платон об этом еще не думал, и не знал, расстроиться или обрадоваться. «Если все такие умные и предприимчивые, – подумал он, – почему район депрессивный?»
– Я ушел, – сказал он устало. – В конце дня приду и проверю, – добавил для острастки, не представляя, что именно нужно проверять.
– Сделаем по высшему разряду, – пообещал Костыль и отправился раздавать мотивирующие подзатыльники Клещу, задремавшему на коробках из-под яблок. – Не спать! Кто будет выдергивать из ящиков ржавые гвозди?!
– Ингредиент номер шесть, – вздохнул Платон.
33.
«Так не бывает», – думал Тальберг, разглядывая рельефный потолок над террариумами Шмидта. Лепнина по периметру была выполнена весьма небрежно и для виду. Взгляд цеплялся за изъяны и геометрические неправильности.
– И не такое бывает, – возразил Олег, раскуривая сигару в кресле Карла. – Уж я-то насмотрелся.
– Как я сюда попал? – удивлялся Тальберг, силясь вспомнить это невероятное событие, но в соответствующей ячейке памяти наблюдалась абсолютная пустота, не поддающаяся заполнению. – Меня в институт не пустили бы пьяного.
– Моя работа, – похвалился Олег. – Я за тебя автопилотом руководил и беседы с охраной вел. Чертовски сложно, когда у тебя язык едва ворочается. За твои нечленораздельные звуки до сих пор стыдно.
– Стыдно – это хорошо, – Тальбергу было плохо и поэтому безразлично. – Протрезвею, будем стыдиться по очереди, а пока хочу тишины и покоя. Кстати, ты кто такой?
Заяц глубоко и со знанием дела затянулся сигарой Don Pedro, и прошептал:
– Твое подсознание.
– Понятно. Значит, пора лечиться.
– Не обязательно, я не болею, в отличие от некоторых.
– Зачем мне подсознание? – поинтересовался Тальберг. – Мне и без него неплохо живется.
– Угу, – буркнул Олег. – Как бы ты без меня заметил, что Саня к твоей Ольге неровно дышит?
– Пусть дышит, куда хочет.
