Минуту спустя раздался обиженный визг:
— Так нечестно! Ты подкрался сзади!
До родителей донесся рассудительный голос А-сака:
— Почему это нечестно, О-миц? На то и охота чтобы подкрадываться! Ты что думаешь, добыча будет сидеть и ждать, пока ты ее поймаешь? Головой надо работать, поняла, дуреха? Ты должна угадать, что задумала добыча, и перехитрить ее!
— Какой он глупый, этот А-сак, да, А-кам?
— Не знаю, — пробурчал А-кам. — Я занят. Муху поймал.
— Где она, где? — всполошилась О-миц.
— Улетела. Я же раскрыл рот.
— И еще зовут меня глупым, — торжествовал А-сак. — Да вам вдвоем и улитку не поймать, не то что кролика. Ой, недоумки, смотрите лучше, как я...
Целыми днями они играли, ссорились, спорили, порой разрешая недоразумения при помощи зубов. Однажды, когда лисята возились, кувыркаясь и перепрыгивая друг через друга, А-кам угодил в какую-то дырку, которая оказалась трубой с загнутым концом. Только через несколько часов О-ха и Камио сообразили, как им перевернуть трубу и вытащить незадачливого лисенка. Тревога за жизнь детеныша — ведь не освободи они А-кама, он умер бы с голоду, — сблизила их еще больше. В тот день обоих посетила одна и та же мысль: смерть неотступно крадется за ними по пятам, точно так же, как они сами крадутся за своей добычей. В другой раз их заставил поволноваться А-сак — он пропал на целый день. После долгих поисков родители обнаружили беглеца за пределами свалки, в обществе матерого ш а л о п у т а.
А-сак проснулся поздним утром. Хотя солнце светило вовсю, его родители, брат и сестра крепко спали. Лисенок вылез из машины и отправился на поиски воды.
После того как он утолил телесную жажду, им овладела жажда странствий и открытий, и, попетляв в узких проходах между ржавых обломков, он оказался на краю свалки. А-сак сидел и моргал, потрясенный великолепием мира, как вдруг увидел чужака — крупного лиса.
Незнакомец не отличался упитанностью, но был мускулист и, несомненно, силен, его сухой, жесткий мех, казалось, выгорел на солнце и распространял запах дыма. Глубоко посаженные глаза так и рыскали вокруг. Этот видит насквозь, подумал А-сак, пожалуй, заметит, как пчела крылом взмахнет. Лис неторопливо шествовал по тротуару, пощелкивая по бетонным плитам когтями. На спине его тут и там поблескивали залысины, словно ему частенько приходилось подлезать под проволочные изгороди, морду пересекал глубокий шрам, который лис нес гордо, как знак доблести.
Подойдя к А-саку, незнакомец остановился
— Эй, малый, что вылупился? — рявкнул он. — Дырку хочешь просмотреть в А-горке?
Грозный окрик нагнал на лисенка страху.
— И... и... извините.
— Что?
— Я... я просто смотрел на ваш шрам.
Лис вперил в А-сака недобрый взгляд:
— Этот шрам получен в честном бою.
— Я так и подумал, — пробормотал А-сак.
«Если кого и стоит бояться, так не этого грубияна, а того, кто наградил его шрамом», — пришло на ум лисенку.
— А вы ш а л о п у т, да? — добавил он, вспомнив родительские уроки.
— Может быть. Очень даже может быть. А что ты имеешь против нас, странников? И с чего ты взял, что я ш а л о п у т, а? Я что, грязный или, может, у меня потрепанный вид? Что язык проглотил, отвечай!
— Нет, что вы. Просто я заметил, когти у вас круглые. На концах они сточены сильнее, чем у моих родителей. Вот я и решил, что вам приходится много ходить. А много ходят только лисы... путешественники.
Ш а л о п у т с интересом взглянул на собственные лапы:
— Ишь ты, хоть и белый, умен не по годам! А где они, твои родители? Ты еще слишком мал, чтобы жить самостоятельно. Что ты здесь делаешь? Потерялся? Или, может, родители выгнали тебя за то, что ты уродился белым?
Говоря это, лис тревожно озирался по сторонам, словно проверяя, не следит ли кто за ним.
— Нет, ничего подобного, — поспешно возразил А-сак. — Я вовсе не потерялся. Я живу здесь, совсем рядом, на свалке. Отец у меня здоровенный лис, сильный-пресильный. — И лисенок раздулся от гордости. — Он души во мне не чает, — продолжал он хвастать. — И знаете, однажды он победил А-магира, а тот тоже очень сильный и...
Ш а л о п у т понимающе кивнул:
— Предупреждаешь, что с твоим отцом лучше не связываться? Не волнуйся, я не краду мелкоту вроде тебя. — И лис растянулся на тротуаре рядом с А-саком. — Просто любопытно с тобой поболтать. Забавный ты малый. И соображаешь неплохо, и на язык остер. Сразу видно, далеко пойдешь. Хочешь, расскажу тебе про одну необыкновенную лисицу? Она живет на болотах, далеко отсюда.
— Зачем? — недоверчиво спросил А-сак.
— Зачем-зачем, — передразнил бродячий лис. — Затем, что тебе стоит о ней узнать. И запомни, никогда не следует перебивать тех, кто умнее и старше тебя. Я обошел весь мир и такого навидался, что тебе и не снилось. Если начну рассказывать, у тебя глаза на лоб полезут. А уши станут длинными, как у зайца. Да, и пронзительный запах смерти ударит прямо в твою сопелку. Слушай же...
И ш а л о п у т поведал изумленному лисенку о лисице-вещунье по имени О-толтол, которая удалилась от шумного суетного мира и жила в уединении, окруженная лишь учениками. Лисица эта, наделенная неведомой могущественной силой, поселилась в древнем кургане посреди непроходимых топей. Никто не может сравниться мудростью с этой пророчицей, в глазах которой полыхает священный огонь. Многие годы она живет отшельницей, сообщил А-горк, ибо общение с заурядными лисами осквернит чистоту дарованного ей знания.
— Но тебя, малый, она наверняка допустила бы к себе, — заявил ш а л о п у т. — Я сразу смекнул — ты не чета обыкновенным лисам. Не сомневаюсь, О-толтол даже сделала бы тебя своим учеником. Да уж, можешь мне поверить. Если, конечно, ты сам захочешь удостоиться подобной чести. По-моему, твои способности не должны пропасть зря.
Глубоко посаженные острые глаза и размеренный голос ш а л о п у т а словно гипнотизировали лисенка.
Рассказав про О-толтол, ш а л о п у т перешел к притчам и чудесным историям. Завороженный А-сак слушал затаив дыхание и про себя негодовал на родителей, которые не удосужились открыть ему, что в мире столько удивительного и необычного. Правда, Камио рассказывал ему о Стране Львов, о слонах и тиграх, но эти диковинные края так далеко. А чудеса, про которые говорил странствующий лис, случались здесь, совсем рядом.
К исходу дня ш а л о п у т окончательно пленил А-сака.
— Ну, — произнес бродячий лис, вставая и потягиваясь, — идешь со мной?
— Но куда?
— Как куда? В гости к лисице-вещунье.
В этот момент из-за груды хлама выскочила О-ха. Она бросила на чужака свирепый взгляд и оскалилась. Вслед за ней показался Камио. В ту же секунду незнакомца словно ветром сдуло. А-сак оглянулся, почуяв запах родителей, а когда он вновь повернул голову, ш а л о п у т а по имени А-горк, лиса в потрепанной шубе, пропахшей сухими травами, и след простыл.
— А кто были твои родители? — спросила как-то у матери О-миц.
Маленькая шоколадно-коричневая лисичка уже начала линять, и на мордочке ее виднелись пятна ярко-рыжего меха.
— Родители? — переспросила О-ха. — Ну, они были достойными лисами и жили к северу от Леса Трех Ветров, знаешь, того, где сейчас люди устроили парк. А в пору моего детства все было иначе: нору нашу окружал с в о й и вся земля была в нашем распоряжении.
— Мне больше нравится город, — заметила О-миц. — Камио рассказывал мне об улицах, домах, мусорных бачках и всякой всячине.
Камио, который, лежа поодаль, прислушивался к разговору, вскинул голову.
— Им ведь придется жить в городе, по крайней мере поначалу, — принялся он оправдываться. — И я решил, прежде всего им стоит узнать о том, что их окружает, а не о том, что было когда-то.
— Да, разумеется, только... — хотела возразить О-ха, но О-миц перебила ее:
— О-ха, давай рассказывай о своих родителях!
— Ну, что тебе еще рассказать? Мать моя погибала под гусеницами трактора — он переехал ее, когда она спала в поле. Это вышло случайно, фермер не собирался ее убивать. Вскоре после этого отец куда-то ушел, и больше я его не видела. Все, больше рассказывать нечего.
— Что до моих родителей, — начал Камио, — то они были огромные...
— Ты ври, да не завирайся, — поспешила остудить его пыл О-ха.
Камио, казалось, смутился.
— То есть я хотел сказать — они были не особенно огромные лисы, — поправился он. — Да, они были не столь высоки, как дубы. Мех моей матери уступал в яркости закату, что полыхает на вечернем небе. Отец мой не наводил трепета на окрестных медведей и не перепрыгивал через горные ущелья и реки, грохочущие по камням...
Тут О-ха, которая раскусила его хитрость, предостерегающе кашлянула, и Камио осекся.
— В общем, мех на их спинах серебрился, как у меня и как, вполне возможно, будет серебриться у вас, дети мои.
