– Но почему же именно ты должен это понять?
Глаша приподнялась, опираясь на локти, чтобы лучше видеть его лицо.
– Потому что Владилен Николаевич уверен, что он-то все уже понял.
– Мало ли в чем уверен ограниченный человек, – пожала плечами Глаша.
– А куда ограниченность его заведет, думать не хочется, – сказал Лазарь. – Но придется.
Он думал об этом уже сейчас, Глаша видела. Думал сердито, упорно, и потому не было ему сейчас дела до нее – до ее вины, горя, отчаяния.
Это должно было бы быть для нее обидно, оскорбительно. Но не обиду она почувствовала…
Что-то дрогнуло в ее сердце в ту минуту, когда вглядывалась она в его сердитое, отрешенное от нее лицо.
Впервые за все эти дни, которые, она была уверена, разведут их навсегда, – впервые она почувствовала жалость к нему. И жалость эта странным образом являлась частью восхищения, которое заполняло ее всю, подступало к горлу.
«Как получилось, что он со мной? – думала она, глядя на его лицо снизу, с каталки, из полумрака. – С его масштабом, с его силой, умом, волей?»…
Предвидеть, что через пять лет он бросит ей на прощанье какую-то мелкую и оскорбительную фразу и уйдет не оглядываясь, она тогда не могла.
«А надо было предвидеть, – подумала Глаша. – Не его глазами на жизнь надо было смотреть, а своими. И все у меня было бы иначе. Ну так все и будет иначе! С чистого листа».
Кленовый лист, который она машинально теребила, разорвался в ее руках с едва слышным пронзительным треском.
Но не об этом листе говорила она себе сейчас. Не о нем!
Часть вторая
Глава 1
Красные дюны слились с вечерними облаками. Это произошло к вечеру, на закате, и выглядело так, что дух захватывало.
– Еще разок, Глафира, ладно? – сказал Виталий. – Последний спуск!
– Ну конечно, – улыбнулась она. – Не спеши. Я все равно на облака смотрю.
Все три года, что они жили вместе, Виталий называл ее полным именем. В первое время он думал, что это может быть ей неприятно, и объяснял, что имя Глаша, по его мнению, совсем ей не подходит: звучит как-то растерянно, расхлябанно, а она, напротив, женщина утонченная и внутренне очень организованная. Но она без труда уверила его, что ей все равно – как хочет, так пусть и называет.
Виталий стал подниматься обратно на дюну, по колено утопая в песке. Сэндборд он нес на плече.
Вообще-то дюны здесь, в Соссувлее, были не красные – их цвет колебался от нежно-абрикосового до темно-бордового и зависел от времени суток. В сочетании с белыми солончаками, расположенными у подножия дюн, это было красиво и утром, и днем, и особенно вечером. К тому же ветры, прихотливо меняя направление много раз на дню, заставляли эти песчаные холмы изгибаться самым причудливым образом и принимать странные формы, напоминающие звезды.
Глаша никогда не считала себя любительницей экзотики, но следовало признать, что намибийский отель «Мираж» – не отель даже, а настоящий пустынный замок – является экзотикой особого рода.
Он предоставлял простор для воображения, в этом была его главная прелесть. И Глаша была благодарна Виталию за то, что он выбрал это место с таким пониманием ее характера и потребностей.
Через полчаса – все-таки подъем на песчаную гору был не из легких – он в очередной раз скатился вниз и эффектно развернулся на сэндборде прямо перед Глашей.
– Я вижу, ты довольна, – сказал он.
– Очень, – кивнула Глаша. – А ты, я вижу, все же устал. Поедем домой?
– Не устал, но можем ехать, – ответил он.
Возвращались на микроавтобусах вдоль ставших алыми дюн и таких же облаков. Глаша не отрываясь смотрела в окно, так это было красиво.
В отеле было прохладно. Конечно, работали кондиционеры, но все же казалось, что архитекторы использовали какой-то особый, не технологический только, секрет, когда строили этот замок в пустыне, оттого и был он всегда прохладен и приятен для жизни. Его мавританские колонны и башни, открывающиеся издалека, еще только на подъезде к нему, усиливали впечатление абсолютной его необычности.
– Я до ужина в велнес, – сказал Виталий, входя в номер. – Пойдешь со мной?
– Нет, – отказалась Глаша. – В саду тебя подожду.
Состоящий из широколиственных растений сад был спрятан от жарких солнечных лучей под крышу. Глаша уходила сюда, в зелень, с книжкой, когда надоедало следить из окна своего номера за изменчивой игрой песка и ветра.
В отличие от Виталия, который с удовольствием использовал все активные возможности здешнего отдыха, сэндбординг на дюнах в особенности, она с таким же удовольствием проводила время неторопливо, объясняя ему, что сама эта пустынная местность располагает к настоящей восточной созерцательности. Он не спорил.
Они вообще не спорили ни о чем. Вначале, когда их отношения только выстраивались, у каждого из них хватало такта на то, чтобы не навязывать другому любое свое мнение, а теперь, когда все установилось между ними, пошло ровным и приятным ходом, – теперь трудно было и представить, что могло бы вызвать у них спор.
Поездка в пустынный замок была подарком Глаше. Виталий оплатил ее из гонорара за крупный международный проект, в котором участвовал как лингвист.
Глаша всегда считала, что лингвистика – это отвлеченная, едва ли не абстрактная область знаний, но оказалось, что сложные лингвистические исследования каким-то образом используются в мировых стратегических разработках. Их смысл был ей не очень ясен, она понимала только, что они касаются сущностных изменений в жизни народов. Это было нечто цивилизационное, востребованное не в отечественной, а в тонко организованной европейской действительности.
Виталий закончил очередной свой проект, и они уехали в Намибию, в этот дизайнерский отель, который он преподнес ей, как пирожное на тарелочке. Предварительно он поинтересовался, не хочет ли она провести отпуск в подводной лодке, любуясь в иллюминаторы рыбами и скатами – была и такая возможность, – но Глаша сказала, что к подобному экстриму она еще не готова.
– А я готов, – заметил тогда Виталий. – Я с тобой сильно переменился, моя дорогая. Полюбил необычные развлечения.
Учитывая, что Глаша любила, наоборот, все самое обычное, ход произошедшей с ним перемены был ей не очень понятен.
В Москве Виталий ходил по выходным на какие-то экстремальные гонки, а здесь, в Намибии, сразу же отправился кататься по пустыне на квадроцикле. Увлечения такого рода выглядели, может, и смешно, но вместе с тем трогательно. Во всяком случае, Глаша в них не вмешивалась. Это было ей тем более несложно, что она привыкла не нарушать пространство чужой личной жизни.
