Раньше ей это действительно было интересно. Глаша помнила, как дотошно она его однажды расспрашивала, что такое брэнд-дженерики, которые выпускает его «БигФарм», и что означает сильный патентный режим в области фармпрепаратов.
Лазарь тогда приехал к ней в Петровское и, сидя на веранде, два дня писал доклад для какой-то конференции, на которую собирался в Париж. Она прочитала кусок из этого доклада у него на мониторе, вот и стала расспрашивать, и он стал объяснять, и увлекся, рассказывая ей о том, что разработка нового лекарства стоит минимум полмиллиарда долларов, а это значит, что патентная охрана должна быть очень жесткой, но такое требование мало кому нравится, потому что люди склонны чужое считать своим на том лишь основании, что оно им зачем-либо понадобилось, а в современном мире вожделенным куском, который все хотят считать своим, является новая информация, и в мире лекарственных технологий тоже, да тут еще всяческие шарлатаны несут отвратительную чушь, что якобы акулы фармацевтического бизнеса – вот лично он то есть – всячески гнобят прекрасные естественные методы лечения, потому что от них прибыли нет, а ведь именно с их помощью человечество издревле лечило все болезни…
– В общем, никаких патентов на лекарства быть не должно, – сердито говорил он. – Да и лекарств тоже быть не должно. А лечиться предлагается мочой и целебными корешками, как мудрые неандертальцы. И если бы я в силу моей безграничной алчности не производил лекарства, то ни рака, ни туберкулеза, ни прочих простеньких недомоганий давно бы уже не было, а было бы всеобщее счастье и вечная жизнь.
– Но это же бред какой-то! – воскликнула Глаша. – Неужели люди в здравом уме могут такое говорить?
– В мире не так уж много людей в здравом уме, – усмехнулся он. – Зато слишком много завистливых нищебродов, которые хотят стать хозяевами жизни, не обладая для этого никакими способностями. Ну чему ты удивляешься? – добавил он, заметив недоверие в ее глазах. – Октябрьский переворот кто совершил? Именно они. И думаешь, они перевелись? Да хоть сейчас снова то же самое совершат в одночасье, только дай слабину.
Он сидел на ступеньках веранды и сердито грыз травинку. Глаза его сверкали. Глаша слушала не дыша. Солнечные зайчики плясали на его губах, подпрыгивали вверх, и седина у него на висках серебрилась так молодо, будто и не седина это была, а солнечные нити.
И, конечно, ни тени раздражения против нее не было тогда в его голосе.
Теперь блеска в его глазах не было. При дневном свете, на открытом воздухе еще сильнее, чем в спальне ночью, заметно было, как он переменился. Тяжесть появилась в его лице, физическая тяжесть, из-за нее опустились книзу уголки губ и лицо стало выглядеть одутловатым. Да и пить он стал больше, чем когда-либо; Глаша еще перед своим отъездом в отпуск это заметила. К ней он, правда, старался совсем уж пьяным не приезжать, но коньяком от него пахло всегда.
И вот сейчас, сидя рядом с нею на скамейке в осеннем сквере, он смотрел на Глашу мрачно, тяжело, и она ясно видела, что думает он вовсе не о ней, а о каком-то монополизме в фармацевтической отрасли и недоволен, что она вызвала его сюда, что отвлекает, досаждает посторонними разговорами.
«Что ж, это даже лучше, – подумала она. – У него нет времени выслушивать мои объяснения, а у меня нет желания их ему давать».
– Лазарь, – сказала она, – я уезжаю.
– Куда?
– В Москву.
– В командировку?
– Почему обязательно в командировку?
– Потому что в отпуске ты только что была.
– Ну да, в командировку, но это так, предлог. То есть не предлог, мне действительно нужно по работе, но дело не в этом…
Все-таки она говорила сбивчиво, выказывая тем самым волнение. Но оно не было связано с тем, что она сомневалась в правильности своего решения. Не было у нее никаких сомнений. Не было! И тяжелая мрачность его взгляда, и его досада на нее, и бестактность, с которой он напомнил, что ей не надо сидеть на мокром, – все это лишь укрепляло ее уверенность в своей правоте.
– Я встретила человека, к которому хочу уехать, – сказала Глаша.
– Ты его любишь?
– По-твоему, я могу жить с мужчиной по какой-нибудь другой причине? – рассердилась она.
– Извини. Когда-нибудь это должно было случиться.
Она ждала, что он скажет ей что-нибудь. Хоть что-нибудь, кроме этой пошлости несусветной. Но он сидел молча. Потом поднялся со скамейки.
– Когда ты едешь? – спросил он, глядя на нее сверху.
– Сегодня.
– Будешь жить у него?
– Наверное. Во всяком случае, он это предложил.
– Я не знаю, что сказать, Глаша. Я был к этому готов.
– Ну и хорошо.
– Мне можно уйти?
– Конечно. Зачем ты спрашиваешь?
– По привычке.
Она хотела сказать, что у него не может быть такой привычки. Да, он спрашивал, может ли к ней прийти, особенно в последнее время, когда их отношения уже так явно сходили на нет. Но уйти он всегда мог в любую минуту и прекрасно это знал.
– Все же на мокром не сиди, – сказал он. – Родить ведь теперь захочешь.
– Ну что ты за человек?! – воскликнула она.
– Но это же правда. Не сиди.
Он повернулся и пошел прочь по аллее. Его слова о том, что теперь она захочет родить, хлестнули ее как пощечина.
Пятнадцать лет! Пятнадцать… И на прощанье ему нечего сказать ей, кроме того, что наверняка принесет ей боль, и он это знает?..
Все, что было в ее жизни с ним двусмысленного, унизительного, просто подлого, вдруг предстало перед нею в убийственном свете правды, словно яркая вспышка все это осветила.
И вот это – про детей – всего ярче…
Глава 22
– Что ж, Глафира Сергеевна, поздравляю. – Врач повернул к ней монитор. – Вот она, ваша беременность, видите?
– Почему поздравляете? – пробормотала Глаша, вглядываясь в черно-серую переливчатую картинку на экране.
Холодный пот прошиб ее так, что даже голова закружилась.
– Ну, обычно женщины этому радуются, – пожал плечами врач. – Во всяком случае, взрослые и самостоятельные.
Про самостоятельность он сказал с особенной усмешкой. Причина ее была Глаше понятна. Когда она приходила к гинекологу в прошлый раз, то разминулась в дверях его кабинета с той самой Ольгой Алексеевной из отдела учета музейных фондов, которая так словоохотливо рассказывала о своем знакомстве с супругой Коновницына. Врач, как ей немедленно сообщила Ольга Алексеевна, тоже был из знакомцев, потому что, ты же сама понимаешь, Глашенька, с улицы ходить к врачам можно только если тебе собственное здоровье безразлично, но этот доктор просто прекрасный, гинеколог от Бога, я ему обязательно скажу, чтобы к тебе был повнимательнее… В общем, можно было не сомневаться, что врачу отлично известно, кто является Глашиным сексуальным партнером.
