— Я вам все сказал, товарищ Хантов.
— Нет. И самое главное: где Дашка?
— Что я ей — муж, надсмотрщик?!
Вот он, Жора Патлака тех времен, еще до тюрьмы. Он огрызался тогда, как волк, и мне казалось, что он вот-вот прыгнет на меня, оскалив зубы...
Сейчас он сидел, положив ногу на ногу, словно в кафе, и отвечал, щурясь сквозь дым сигареты. В голосе и взгляде была насмешка. Что это — самообладание человека, который ничем не нарушил закона? Или уверенность, что мне не по силам такой крепкий орешек. А может, его беззаботная поза скрывала пренебрежительное отношение к моему ведомству и к его представителям.
Я еще раз убедился: что тюрьма — это серьезный вуз. Весь вопрос только в том, кто и с какими оценками его заканчивает.
Я ничего не ответил Жоре. Не стоило ему возражать.
Мы вышли во двор. На скамейке, рядом с застекленным крыльцом сидела толстая женщина, держа на коленях сетку с хлебом и пакетом сахара. Это была мать Жоры, уборщица. В это утро она раньше, чем я предполагал, возвратилась с работы. Хорошо помню, как она пыталась выставить меня из своего дома — еще тогда, в первое мое посещение, когда я пришел, чтобы арестовать ее сына.
— Вот это кто, — сказала она. — Слышу, знакомый голос, а понять не могу, кто это Жору песочит.
— Доброе утро.
— Добрутро, товарищ начальник. Опять занялся моим сыном? Я уж объяснила участковому, что деньги не мои. Которые у меня есть, те на сберкнижке. Двор-то у нас старый, вокруг полно мусора, в мусоре крысы живут, вот, значит, крысы и притащили деньги откуда-то... Крысы — они такие, увидят что-нибудь пестрое, так в гнездо и тащат, совсем как сороки...
— Не пойму, о чем вы.
— Мама, не вмешивайся, — сказал Жора.
— Как это не вмешивайся? Он тебя обвиняет, а я, мать, — не вмешивайся? В чем вы его обвиняете? — приступила она ко мне.
— Да есть вопросы, на которые он не отвечает. Я его спрашиваю о девушке — он ездил на море, — а не о крысах. О крысах скажете участковому.
— Мама, иди в дом, мы сами разберемся.
Она пошла к дому, волоча ноги, точно старуха, продолжая протестовать:
— Господи, за что ты наказал нас? Рожаем, растим детей, а после страдаем за них... За что, господи, ты нас наказал, за что?!
— Не обращайте внимания, ведь мать, — сказал мне Жора.
Я в общем-то и не обращал на нее внимания, но задумался об истоках материнской боли. Упреки ее не мне адресованы были, а сыну.
12
Дома меня ждала неожиданность, и не одна. Сынишка играл в гостиной. Не успел я закрыть входную дверь, как он бросился ко мне.
— Папа, ты почему рано? Ты что, заболел?
Даже в выходной день ему странно было видеть меня дома в такую рань. Не дав снять плащ, он потащил меня в комнату.
— Иди посмотри, какой замок я построил!
Я смотрел на замок из разноцветных пластмассовых кубиков и старался изобразить искреннее восхищение:
— Ух, какой громадный!
Услышав шаги за спиной, я оглянулся. Лена стояла на пороге и наблюдала за нами, слегка наклонив голову. Эта поза была мне хорошо знакома и не предвещала ничего хорошего.
— Янчо тебя ищет, — сказала она.
Янчо — мой приятель со студенческих лет, работает в суде.
— Передал что-нибудь?
— Сказал, отец и мать той манекенщицы — ну, которая отравилась грибами — подали в суд. Обвиняют тебя в убийстве их дочери и требуют... ты не поверишь! Требуют заплатить им по восемь тысяч левов за их горе!
— Солидная сумма. Максимум того, что можно потребовать по закону.
— Смеешься? А если подумать, одной-двумя тысячами левов ты вряд ли от них отделаешься.
— Если докажут, что я виновен в смерти девушки, буду платить.
— Юристы не станут с тобой церемониться, хоть ты и работаешь в милиции!
— Лена, ты напрасно грубишь...
— Перестань! — жена почти кричала. — Я ночами не сплю, у меня бессонница из-за тебя, а тебе наплевать!
Действительно, в последнее время нервы у нее не выдерживают, да и мои, не скрою, барахлят. Я не мог успокоить ее. Черт побери, может, женским своим чутьем она улавливает беду, нависшую над моей головой?..
— Утром тебя настойчиво искали, — сказала моя жена. — Из управления.
Позвонил на работу. Ответил мне Ваклев. У него выходной, и мне показалось странным, что он дежурит.
— Начальство! Где ты ходишь? Я тут взбучку получил вместо тебя.
Голос у него был не сердитый, и я молча ждал, пока коллега скажет, зачем меня искали.
— Сегодня утром в парке нашли Данку Шанову. Она задушена.
— Задушена? Когда умерла?
— Вчера, приблизительно между семью и девятью часами вечера. Утром какой-то человек выгуливал свою собаку и обнаружил тело. В кустах. Я там был с бригадой. Все сделали, как положено, — осмотрели, сфотографировали, даже обыскали с магнитом все окрестности. Ничего не нашли. В ее зажатом кулаке обнаружили пуговицу, по всей вероятности — от мужского пиджака.
— Все же кое-что...
— Таких пуговиц в Софии не меньше миллиона.
— Возьми машину, пожалуйста, и заезжай за мной. Хочу осмотреть место.
13
Мы с Ваклевым шли по боковой аллее в западную часть парка. Над головами нависли голые ветви деревьев. Ветер сметал опавшие листья в углубления и наметал холмики вокруг каждого куста. Остановились возле лавочки.
— Вот где ее нашли, — сказал Ваклев, показывая на кусты шагах в десяти от лавочки.
Я походил, осматривая почву, скамейку и кусты, хотя мне в общем ясно было, что едва ли я найду что-нибудь ускользнувшее утром от взгляда моих сотрудников. Мне надо было поразмыслить, найти ответ на некоторые вопросы. Почему, например, Дашка, в среду утром уехав с Жорой на море, в пятницу вечером уже оказалась в Софии? Кого она искала здесь, с кем была? Вряд ли на нее напал случайный грабитель: у нее в сумке были деньги, но их не взяли. Дашка носила два браслета и два серебряных кольца, и их тоже никто не взял. Конечно же, на нее мог напасть и вор, который просто не успел ее обокрасть, вспугнутый прохожим. Я больше чем уверен, что вчера вечером парк был пуст: погода совсем неподходящая для прогулок, и половина населения Болгарии устроилась возле телевизоров. Здесь и сейчас, среди бела дня, не было видно ни души, что уж говорить о темных вечерах. Кроме того, Дашка была из тех женщин, которые предпочитают ресторанный столик с напитками и оркестр, а не прогулки в безлюдном парке.
Наиболее вероятно, что кто-то заманил ее сюда. Может быть, кто-то уговорил ее пойти в ресторан — эта аллея ведет к нему напрямик. Но, чтобы согласиться пройти в это время по пустынному парку, она должна была знать человека и не бояться его.
Хозяйка не видела Дашку со среды с утра, когда Жора заехал за ней на такси. А возвратилась Дашка, видимо, тогда, когда хозяйка была у сестры или сидела со своими внуками. В Дашкиной сумке не нашли никаких билетов ни на самолет, ни на поезд, ни на автобус, не было и квитанции из гостиницы... Да, но какого черта хранить эти документы, если на побережье она была не в командировке?
Я спросил Ваклева, не изменилось ли здесь что-либо после того, как утром осматривали это место.
— Ничего.
— Непохоже, чтобы здесь была борьба.
— У нас у всех сложилось такое же впечатление. Вероятнее всего, ее убили не здесь...
— Но и не слишком далеко. Сюда на машине не проедешь. Однако невозможно представить себе идиота, который потащит на себе труп через весь парк, чтобы запихнуть его в этот кустарник.
— Похоже, ее убили на скамейке, — сказал Ваклев. — Но ни на скамейке, ни под ней мы не нашли никаких следов.
Я напомнил, что в кулаке убитой была пуговица от мужского пиджака — вероятно, Дашка все-таки боролась с человеком, который ее задушил.
— Убийца, наверное, не видел, что пуговицу оторвали, иначе он не оставил бы ее в кулаке своей жертвы.
— Знаешь, вполне возможно, что, заметив отсутствие пуговицы, преступник явится сюда искать ее.
— Я это сообразил. Оставил тут человека дежурить.
— Кого?
Ваклев взглядом указал на соседнюю аллею, где между Деревьями я узнал Данчо, молодого нашего сотрудника.
— Правильно сделал, — сказал я. — Хотя убийца вряд ли возвратится искать свою пуговицу... Скорее всего, пришьет другую.
— Ты прав. Но вдруг он все-таки потерял что-то — какую-нибудь мелочь — и вернется за ней?..
Глава четвертая
ВАЛЕРЬЯНКА И КОШКИ
1
На стоянке возле аэропорта я взял такси и дал шоферу адрес Рени. Ехать домой не хотелось. Хотелось к ней. В это время она обычно дома, на работу ей только к шестнадцати. А сейчас она еще не проснулась — у нее послеобеденный сон.
Шофер остановил машину перед домом, я заплатил ему, накинув лев сверху, и вышел из такси. Мой багаж состоял из одной сумки, а в ней — только несессер. Она мне не мешала, но не привык я носить сумки. Лучше всего себя чувствуешь, когда руки свободны.
Перед подъездом дома, в котором жила Рени, стоял какой-то довольно обшарпанный «опель». В послевоенные годы он, верно, был голубее самого неба, а сейчас выглядел точно металлическая крыша какой-нибудь развалюхи.
