-- Ну, знаешь, - сказал дьявол, -- все это было так прекрасно, что я не мог больше высидеть. Я уже тебе говорил, что подобные чувствительные вещи действуют на меня, как качка в море на человека, страдающего морской болезнью. Поэтому я ушел, и, что они говорили дальше, не знаю.
-- Но в конце концов, -- сказал я, что же все это значит -- хорошо это или дурно? Нужно было Хыогу стремиться стать изобретателем или лучше было оставаться таким, как все. Я ничего не понимаю.
158
П. Д. Успенский
Дьявол вспыхнул злым зеленым пламенем и изо всей силы стукнул кулаком по столу.
-- Я же говорил тебе не спрашивать у меня никакой морали!
-- закричал он. -- Думай сам, что хочешь! Оставь меня в покое. Точно я что-нибудь понимаю в вас! -- И он провалился сквозь землю, оставив после себя запах серы. Ужасно нервный стал дьявол последнее время.
II
Это случилось, когда я путешествовал по Индии. Утром я приехал в Эллору, где находятся знаменитые пещерные храмы. Вы, наверное, читали или слышали про это место. Возвышенность, идущая от Даулатабада и прорезанная острыми хребтами и глубокими долинами, в которых лежат развалины мертвых городов, кончается отвесным скалистым уступом в несколько верст длиной, имеющим форму подковы. Со стороны равнины, это -- вогнутая скалистая стена, на которой в ряд, точно колоссальные гнезда ласточек, идут отверстия пещерных храмов. Вся скала пробита храмами, уходящими глубоко внугрь и под землю. Всего здесь пятьдесят восемь храмов, разных религий и разных богов, очевидно, с глубокой древности сменявших друг друга. Огромные темные залы, где в вышине, куда не проникает свет факелов, над вами шуршат стаи летучих мышей; длинные коридоры, узкие проходы, внутренние дворы; неожиданно открывающиеся балконы и галереи с видом на равнины внизу; скользкие лестницы со ступеньками, отшлифованными босыми ногами тысячи лет тому назад; темные колодцы, за которыми чувствуются скрытые подземелья;
сумрак, тишина, в которую не проникает ни один звук; барельефы и статуи многоруких и многоголовых богов, больше всего бога Шивы -- танцующего, убивающего, сливающегося в конвульсивных объятиях с какими-то другими фигурами. Шива -- бог Любви и Смерти, со странным, жестоким и полным эротики культом которого связана самая идеалистическая и отвлеченная система индийской философии. Шива -- танцующий бог, вокруг которого танцует как его сияние вся вселенная. В этом боге, имеющем тысячу имен, таинственным образом сливаются все противоречия. Шива -- благосклонный, милостивый, освобождающий от бед, божественный целитель, у него тысяча глаз и тысяча колчанов со стрелами, которыми он поражает демонов. Он покровитель "человеческого стада". У него синее горло от яда, который должен был уничтожить человечество, и который он выпил, чтобы спасти людей. Шива -- "великое время", непрерывно восстанав
159
Совесть: поиск истины
лпвающее все. что им было разрушено. И в этом значении он изображается к виде Лингама, черного фаллоса, погруженного в Ионн; и ему поклоняются, как источнику жизни и богу сладострастия. II он же Шипа -- бог аскетизма н аскетов н величайший аскет, "одетый в воздух"; бог мудрости, бог познания и света. II он же -- владыка зла, живущий на кладбищах и в местах сожжения трупов, со змеями на голове и с ожерельем из черепов. Шива -- одновременно -- бог, жрец и жертва, которая есть вся вселенная. II супруга Шивы, такая же таинственная и противоречивая, как и он, имеющая разные лица н носящая разные имена -- Парвати, богиня красоты, любви и счастья;
Дурга -- покровительница матерей и семьи и Кали, т. е. черная, госпожа кладбищ, танцующая среди привидений, богиня зла, болезней, убийств, и в то же время -- богиня мудрости и подательница откровений.
Дальше храмы Будды, храмы отречения и стремления к освобождению от мира, холодные и спокойные, с огромными молчаливыми статуями, уже две тысячи лет погруженными в размышление в глубине пещер. И в середине всего длинного ряда храмов -- огромный храм Кайлас или храм Неба. Кайлас, это мифическая гора в Гималаях, где живуг боги, -- индусский Олимп. Для этого храма сделана огромная искусственная выемка в скале, среди выемки стоят три большие пагоды, покрытые кружевом каменной резьбы, при чем здесь нет ни одного камня, положенного на камень, а все высечено из одного куска скалы. По сторонам пагоды две гигантские фигуры слонов, в несколько раз больше настоящей величины, тоже высеченные из камня. И во все стороны уходящие в глубь скалы галере! г, подземные ходы, темные таинственные залы, с неровными стенами, хранящими следы инструментов, отбивавших куски гранита, со статуями и барельефами страшных богов в нишах. Когда-то все это было полно жизнью. Двигалась толпа богомольцев, стекавшихся на ночные праздников полнолуния смотреть священные танцы и совершать жертвоприношения; мелькали легкие фигуры сотен танцовщиц, развевались гирлянды жасмина. Во внугрснних частях храма шли служения таинственных магических культов, остатки которых, как говорят, до сих пор сохранились в Индии, но тщательно скрываются от европейцев. Все пещеры до самых глубин жили своей непонятной для нас жизнью. Теперь ничего этого нет. Весь город храмов -- пустыня. Нет ни жрецов-браминов, ни танцовщиц, ни странников-факиров, ни бо-гомольцев. не бывает процессий с десятками слонов, не приносят цветы, не зажигают огней. Насколько видит глаз вниз, по равнине не видно даже деревушки пли жилья. В двух-трех хижинах, скрытых за деревьями, живуг несколько сторожей проводников. И это все. Пещеры и храмы проходят перед вами, как сон. Нигде на свете действительность 'гак не сливается со сновидениями, как в этих нодземе
П. Д. Успенский
льях. И смутно вы вспоминаете, что когда-то во сне ходили по таким же темным коридорам и узким проходам; поднимались, боясь сорваться вниз, по крутым и скользким лестницам; согнувшись и ощупывая рукой неровные стены и пол, проходили через узкие наклонные галереи и поднимались наверх на откос скалы, где далеко внизу под вами расстилалась туманная равнина. Может быть, этого никогда не было, может быть, было. Но вы помните темные коридоры и галереи.
Было лето -- сезон дождей. Равнина внизу затянулась густым зеленым ковром, и повсюду между скалами журчали ручьи, сливавшиеся ниже в целые речки, преграждавшие путь к дальним пещерам. Целый день с утра я бродил по храмам с фотографическим аппаратом, спускался в подземелья, перелезал через скалы, поднимался наверх откоса и опять шел в храмы. И все это я делал с каким-то особенным жадным любопытством, точно мне казалось, или я чувствовал, что именно здесь я что-то найду. Несколько раз я спускался вниз на равнину, покрытую зеленью и пропитанную водой, и с разных мест стремился пробраться к дальней, трудно доступной части города-храма, где в третьем или четвертом от края храме был на стене какой-то барельеф или рисунок, или символ, о котором мне говорили, и который я непременно хотел найти и видеть и, если возможно, сфотографировать. Мои проводники добросовестно искали дороги, по пояс спускаясь в журчащие мутные потоки, и, не боясь змей, шлепали по мокрой траве и продирались через густой кустарник. Но в конце концов мы непременно натыкались на какое-нибудь препятствие: или отвесную скалу или глубокую воду. И пройти с равнины к правому краю пещер оказывалось невозможно. Дождь шел все время, только иногда затихая, а несколько раз начинал лить потоками. Я укрывался тогда в ближайшем храме, закуривал папироску и пережидал под статуей Будды с опущенными глазами, пока хлеставшие струи воды не превращались опять в мелкий, сеющий дождь. И за весь день я не видел ни одного живого существа, кроме двух моих проводников, не знавших ни слова по-английски, с которыми я объяснялся знаками, летучих мышей в пещерах да серых зайцев, иногда выскакивавших из-за куста, к которому мы подходили. Наконец, я потерял надежду пробраться к дальним храмам снизу и решил на другой день с утра прямо идти к правому краю обрыва и попробовать спуститься сверху. К вечеру усталый, голодный и мокрый я вернулся в домик для приезжающих. Этот "рестхаус" или "дакбенгалоу", какие раскиданы по всей Индии, находится верстах в двух от пещер, на склоне горы, поблизости к старым мусульманским гробницам завоевателей, разрушивших половину Индии в 17 веке.
Уже стемнело. Я так устал, что не мог есть, и скоро лег спать. В Индии вечеров не полагается и с наступлением темноты ничего больше не остается делать, как ложиться в постель. Погода порти
й-1876 161
Совесть: поиск истины
лась. Муссон разгуливался во всю. Налетали порывы ветра, раскачивавшие весь домик, а временами, когда ветер затихал, я слышал, как на крышу потоками лил дождь. Мне очень хотелось скорее заснуть и отдохнуть, чтобы раньше встать. Завтра я непременно должен был найти этот храм с символическим барельефом на стене. Но я долго лежал без сна в каком-то тяжелом оцепенении, весь под впечатлением. страшных храмов, мысленно все еще бродя там, разглядывая богов, отгадывая какие-то подземные проходы, соединяющие храмы. А вместе с тем мною все больше и больше овладевало страстное беспокойство. Было что-то жуткое в этом непрерывном шуме дождя и ветра, в которых все время слышались разные неожиданные звуки, -- то шум поезда, хотя до железной дороге было больше двадцати верст, то голоса людей и стук копыт о камни; то топот, мерной поступью идущих солдат и протяжное пенье, то приближавшееся, то отдавшееся, но ни на одно мгновение не замолкавшее и не ослабевавшее. Усталость отражалась на нервах. Мне начинало казаться, что меня в этом "дак-бенгалоу" окружает что-то жуткое и враждебное. Кто-то подкарауливал меня, кто-то подбирался к маленькому домику. -- Я знал, что я в нем совершенно один, что двери плохо заперты, и что сторожа спят в своем доме, на другом конце большой поляны. Тревожное настроение все больше сгущалось и не давало мне заснуть. Я начинал злиться и на себя, и на муссон, и на Индию, и на все кругом. И вместе с тем меня все больше и больше охватывала жугь, точно я забрел куда-то, откуда не могу выйти, и где со всех сторон стоят какие-то опасности, отовсюду что-то угрожает. И я уже начинал думать, что завтра никуда больше не пойду, а с утра поеду обратно в Даулатабад. На этом мое сознание как будто стало затуманиваться, и передо мной потянулась вереница образов, картин и лиц.
