Сказать, что он ревновал? Ревновал отца к этой маленькой воровке? Да, наверное, так и было. Но еще он искренне не понимал, почему отец с ней возится. В России тысячи таких же детей, как она! Зачем же приводить их в свой дом и брать на себя ответственность за их будущее, за их воспитание?!
Антон искренне не понимал этого и, убегая от всех в охваченные ночью улицы, долго думал над тем, что происходит в его жизни. Хотелось разобраться, хотелось понять. Отца понять.
Может быть, он что-то упустил из виду, на что-то не обратил внимания или просто закрыл глаза? Может быть, было нечто такое, чего он просто не заметил, скрываясь за собственной болью, не обращая внимания на боль отца?! Ведь нельзя просто взять и привязаться к мало знакомой девочке до такой степени, чтобы сделать ее смыслом своей жизни?! И отец не такой, чтобы рубить с плеча.
Но как он ни старался понять, сколько бы оправданий и причин, носящихся в его голове, не придумывал, так и не смог этого сделать. Понять мотивов его поступков по отношению к ней так и не смог.
Невольно он всегда вспоминал ее. Ту, которая ворвалась в его размеренную, установленную жизнь, невольно став ее разрушительницей.
Он вспоминал, как увидел ее впервые, в тот вечер, когда, едва вернувшись домой, вновь уехал. Лишь потому, что она находилась там. Маленькая, худенькая, с тонкими плечами, короткими темными волосами чуть ниже плеч, которые так усердно заплетала в косичку, и с выразительными глазами цвета ночи, казавшимися огромными на бледном личике с упрямым подбородком. Она всегда держалась в стороне, не решаясь подходить ближе. Действия ее были скованными, даже нерасторопными, неуверенными и словно стыдливыми. Взгляд на него — всегда исподлобья, укоряющий и обвиняющий в чем-то.
А в день, когда он ее нашел, подумать только, она сказала ему, что он «плохой»! Повторила это дважды. И как бы ни хотел он себя признаваться в этом, но это его задело. Гораздо больше, чем он хотел бы, чем мог бы себе позволить. С какой стати, ведь его не интересует ее мнение!? Тогда почему в груди после ее откровенно искренних, чувственных слов остался горький, разъедающий осадок!? Он потом еще долго ворочался в постели, вспоминая ее слова, сказанные без утайки, откровенно и прямолинейно, вспоминал и ее взгляд, хлесткий и очень острый. Даже то, как дрожал ее подбородок, и сдвинулись к переносице темные бровки, вспомнил.
Он тогда приказал себе не думать. Вообще ни о чем не думать в ту ночь. И, как ни странно, получилось.
Он почти не видел ее с того рокового дня, они почти не встречались и, конечно же, не разговаривали, но он уже почти ненавидел ее. За то, что она посягнула на самое дорогое, что у него было. На его отца.
Ему было все равно, что она думает, где ходит, чем занимается. Но его бесило, что отец носится с ней, как… черт! Как с дочерью!? В то время как его родной сын сходит с ума от безнадежного и откровенного безразличия к нему!? Этого Антон вынести не мог, а обманывать, уговаривая себя в том, что смог бы, что постарался бы, — уже не позволяла совесть. Он бы принял новую работу, смирился с новой женщиной. Он бы понял, если бы отец сказал, что ради карьеры должен, например, уехать за границу. Он бы смирился, понял, отпустил, не держал. Он бы поддержал его в этом. Но он никогда не сможет смириться с тем, что какая-то девчонка с улицы пытается заменить отцу его! Его — родного сына!
Он терпел. Довольно-таки долго терпел. Ради отца, ради Тамары Ивановны, которая тоже привязалась к девчонке. Он стал реже ночевать дома, пропадая у друзей или в компании подруг. Пытался заглушить разочарование и подавить одиночество в ночных клубах, где ритмы заводных мелодий стирали из его памяти ее тихий надрывный плач, когда он обнаружил ее после побега. Почему-то все мысли его вновь и вновь возвращались к той ночи, когда она убежала, и перед глазами кружились картинки этого прошлого.
Тогда он, действительно, поддался внезапному порыву, и злился потом на себя за него.
Какого черта какая-то девчонка вызвала в его душе такую бурю чувств?!
Она так смотрела на него своими глазками, что у него душа переворачивалась. Она так сильно боялась, и этот страх он будто ощутил кожей. Он обдал его горячей взрывной волной, накрыв с головой, как поток раскаленной лавы. Выжег изнутри всю злость, гнев и ярость, которые он к ней испытывал. Но лишь на несколько минут. Порыв прошел, и реальность обдала ушатом ледяной воды его разгоряченное тело.
Да, он ей сочувствовал, жалел ее, он испугался за нее, — ведь, действительно, испугался, когда она убежала! Но это ничего не значило. Ее прошлое, о котором он не знал, да и не хотел ничего знать, было в прошлом. И, несмотря на жалость и сочувствие, он не мог подавить в себе противоречивых к ней чувств.
Она по-прежнему была девочкой, которая отняла у него отца. И изменить этого было нельзя.
Если подумать, а в последнее время Антон думал очень много, наверное, он бы и смирился с тем, что она живет с ним под одном крышей, что ходит рядом, ест за одним с ним столом, с тем, что спит в комнате, в которой раньше спал он. Он даже с тем смирился бы, что она стала так много значить для его отца. Но он не мог смириться с тем, что Олег пытался навязать свою философию и ему!
Олег всеми силами пытался внедрить в сына любовь к этой девчонке, слепую и безудержную, какой была и его любовь к ней.
А Антона бесило это рьяное желание отца подчинить его своей воле. Сделать так, чтобы и он полюбил его воспитанницу. Он надавливал на него почти незаметно, но Антон ощущал это давление, так же остро, как сопротивлялся этому давлению. Он терпел, мирился, боролся с собой и сопротивлялся своим истинным чувствам к ней, которые переполняли его, словно ворвались в кровь, забрались под кожу.
И в один прекрасный момент он не выдержал. Сорвался. Вырвалось во вне все, что накипело.
Раскрутилась тугая пружина, взорвалась, разлетелась на тысячи крупинок боли, обиды, разочарования и злости. Обдала обжигающей искрой и вонзилась в кровь. Поставила его перед жестким выбором.
Это должно было случиться, рано или поздно. Антон чувствовал все нарастающее напряжение, которое сквозило не только в стенах его дома, но, кажется, дышало парами кислоты в воздухе.
Рано или поздно это должно было произойти.
Они не раз и не два уже ссорились с отцом из-за нее.
Он не сдерживался в выражениях, он срывался, он почти всегда теперь срывался в разговорах с отцом. Кричал, отчаянно жестикулировал и доказывал свою позицию, свою точку зрения. И негодовал, яростно негодовал из-за того, что Олег даже не пытался вникнуть в суть его проблемы, а твердил одно и то же.
