– Конечно. – Медсестра отвернулась и заплакала.
Внезапное исцеление Федора Леонидовича от шизофрении называется предсмертной ремиссией. За несколько часов или несколько дней до смерти, когда обмен веществ перестраивается уже ей в угоду, человек, много лет бредивший, вдруг приходит в себя. Это верный признак. Вот поэтому и плакала медсестра, зная, что все печенье, которое Федор Леонидович не съест сегодня, завтра придется раздать другим. Федор Леонидович тяжело ковылял по коридору, правой рукой опираясь на палку, а в левой сжимая последние в своей жизни четыре печенья.
Он шел как сквозь заколдованный лес. Больные в коричневых пижамах были похожи на ожившие деревья, которым какой-то жестокий волшебник приказал ходить, но не объяснил зачем. Одутловатые лица. Тяжелые взгляды исподлобья. Один человек, работавший в Волоколамске экскаваторщиком, раскопал главную площадь города, потому что увидел в бреду, как страшные черные люди зарыли там его тещу. Другой человек поджег собственный дом, потому что чеченские террористы сошли с экрана телевизора и устроили в его доме штаб. Третий видел, как приземлились инопланетяне, и пошел работать к ним разведчиком.
За спиной Федора Леонидовича щелкнул замок, и доктор ввел в отделение меня, одетого в белый халат. Неторопливый старик со своей палкой занимал всю ширину коридора, так что нам волей-неволей пришлось идти следом. Наконец Федор Леонидович доковылял до палаты и тяжело опустился на кровать. Я подошел к нему и поздоровался. Федор Леонидович спросил меня, какое сегодня число, и я сказал:
– Двадцать четвертое сентября девяносто седьмого года.
– Девяносто седьмого? – За двадцать лет у Федора Леонидовича не осталось слез. – Девяносто седьмого… – повторил он. – Как же все-таки бессмысленно я прожил жизнь.
Потом Федор Леонидович ел печенье и рассказывал. А я слушал. Он рассказал мне все, доел последнее печенье, хотел встать, но не смог. Больше никогда. Медсестра плакала, когда ставила Федору Леонидовичу последнюю капельницу, а он сказал:
– Что вы плачете? Я же выздоровел.
Медсестра порывалась немедленно ехать на моей машине в Москву за лекарствами, но доктор сказал, что ничего уже не поможет. И тогда я задал вопрос, за который мне стыдно до сих пор. Я задал его доктору, но Федор Леонидович услышал. Я спросил:
– Доктор, если бы у вас был выбор: сойти с ума или умереть?..
– Я предпочел бы умереть, – сказал доктор. – В моем возрасте…
Доктору было лет шестьдесят.
Федор Леонидович улыбнулся. Я посмотрел на доктора и подумал, что один-единственный день просветления… несколько часов ясности перед лицом неминуемой смерти стоят того, чтобы двадцать лет глотать галоперидол в доме скорби. Потому что жизнь священна, разум бесценен, и, чтобы понять это, надо собрать его из мелких осколков, как мальчик Кай собирал слово «вечность» из кусочков льда. Во что бы то ни стало. Именем планеты Земля. Ради светлого будущего живых, мертвых и детей.
Федор Леонидович умер на рассвете. Его похоронили на микулинском кладбище, где вот уже почти сто лет хоронят душевнобольных. Кроме медсестры, его никто не оплакивал, потому что родственники отказались от него, выписали из квартиры и прописали в больнице.
Разве что собака. Говорят, всю ночь в Микулине выла собака, и от этого больные во всех отделениях проснулись и стали бродить по коридору, как деревья, которым жестокий волшебник приказал ожить, но не объяснил зачем. Еще на территории больницы в ту ночь не было электричества и шел снег.
Зеленый источник
Долговязого господина лет пятидесяти с седою шевелюрой, с огромными руками и с венами, перекрученными на предплечьях, как моток пеньковой веревки, я приметил в самый день своего приезда. Дело было неподалеку от городка Сан-Кашано-дей-Баньи в провинции Сиены. В отеле «Фонтеверде» («Зеленый источник»), перестроенном из медицейской виллы XVII века. Местность эта славится целебными водами. Медичи строили здесь виллу ради лечения фамильной подагры. А я приехал в Fonteverde Resort & Spa, чтобы лечить нервы. И неизвестно еще, что больше умиротворяло меня: купание в минеральной воде, от которой неснимаемое серебряное кольцо на моем пальце обретало марсианский фиолетовый цвет, или созерцание тосканских холмов, поросших виноградниками, оливковыми рощами и дикими лесами, где немудрено встретить кабана или братца его дикобраза – итальянцы называют дикобразов porcospino, «игольчатая свинья».
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})
Этот господин, которого я про себя прозвал Папой Карло, отдыхал в «Фонтеверде» с женой, миловидной пышечкой лет сорока пяти или больше, женщиной, у которой за годы совместной жизни любовь к мужу совершенно мутировала в заботливость. Так, во всяком случае, я думал, глядя, как перед ужином у входа в ресторан Пышечка поправляет Папе Карло явно непривычный галстук.
Супруги вместе выходили к завтраку. Пышечка получала от шефа Сальваторе Куарто бог знает какой кулинарный шедевр, напоенный ароматами тосканских холмов, но напрочь лишенный калорий. Папа Карло получал изрядную яичницу с ветчиной из локального дикого кабана, верного союзника упомянутой уже подагры. Потом следовали процедуры. Облачившись в халаты, Папа Карло и Пышечка прилежно ходили из кабинета в кабинет – массаж, пилатес, шатсу, ватсу… Встречались в коридоре или в бассейне. Перебрасывались короткими фразами типа Com’è andata? («Ну как прошло?»). И опять расходились по кабинетам на ватсу, шатсу, массаж, пилатес…
Я не разделял их любви к разнообразию. Для себя я раз и на весь срок в «Фонтеверде» выбрал ватсу и трекинг. Процедура ватсу сводилась к тому, что молодая красивая женщина в купальнике брала меня за голову и полоскала в бассейне, как полощут белье. Трекинг был очень быстрой прогулкой с палками по холмам, красивее которых нет ничего на свете. Папа Карло тоже любил трекинг. По окончании процедур каждый день Пышечка обедала низкокалорийными ароматами тосканских холмов одна, ибо муж, вооружившись альпенштоками, отправлялся на многочасовую прогулку. Иногда маршруты наших прогулок пересекались. Я встречал Папу Карло то в городке, то в виноградниках, то в лесу. Он шагал по холмам почти до самого ужина. А Пышечка коротала сиесту, свернувшись клубком на шезлонге в саду. С книгой «Пятьдесят оттенков серого», из которой, судя по закладке, она прочитывала в день не больше двух страниц.
Так прошла неделя. В субботу утром над «Фонтеверде» застрекотал маленький вертолет и опустился на вертолетную площадку. Пилот был такой же долговязый, как мой новый знакомец, только атлетически сложенный и с шевелюрой цвета воронова крыла. С пассажирского сиденья выпорхнула подобная стрекозе девушка ростом не менее двух метров, но совершенно пропорциональная. Папа Карло уже спешил им навстречу, размахивая огромными руками. После объятий и радостных возгласов юноша взвалил вертолетный хвост себе на плечо и отволок машину в ангар, чтобы освободить площадку. Как я потом выяснил, эти великаны были старшими детьми Папы Карло – Мариеттой и Маурицио.
Почти одновременно к воротам отеля подъехал автомобиль, за рулем которого сидела девушка, разительно похожая на Пышечку. А все пассажирские места в автомобиле заняты были разновозрастными детьми, младшему из которых, по-моему, было лет пять. Вокруг автомобиля опять случились объятия и возгласы – семейство Папы Карло собралось наконец в полном составе. Их было семеро – детей у Пышечки и Папы Карло. Весь день они резвились в саду, играли в петанк, плескались в источнике. А Мариетту я застал в теплом бассейне за целомудренным соитием со струей массажного душа. Девушка была увлечена оргазмом и, кажется, не заметила меня.
За ужином их стол был самым веселым и шумным. Ради приезда молодых и прожорливых гостей шеф Куарто допустил в свое меню несколько килокалорий. Во всяком случае, глава семьи и старший сын ели стейки, а шалунья Мариетта восстанавливала силы посредством крупной форели, которую ловят где-то здесь неподалеку, в бурных речках, текущих с холмов Мареммы. После ужина играли в карты. Папа Карло выглядел совершенно счастливым. А Пышечка лучилась заботой. Ближе к полуночи продувшиеся в прах Маурицио и Мариетта улетели на вертолете, а оставшиеся в умеренных барышах младшие дети уехали на автомобиле, весьма довольные тем, как навестили родителей.
