— Пегги, я хочу вот о чем вас попросить… Помогите миссис Фрэйзер, ладно?
И, снова повернувшись к пациентке, продолжила:
— Передаю вас в руки сестры Пегги, она сделает все что нужно. Если захотите что-то обсудить, приходите… любые варианты, — добавила она, многозначительно посмотрев на Марианну, что в данном случае не имело смысла.
Увидев ее опустошенное лицо, доктор Грейг погладила ее по плечу:
— Удачи вам, миссис Фрэйзер.
— Спасибо. Она бы мне сейчас очень пригодилась.
Марианна
В глубине души я, наверное, все-таки знала. Знала, что это, возможно, беременность. И должна была бы лучше помнить о том, что довело меня до столь интересного положения.
Помню, когда проснулась, почувствовала, что рядом лежит Кейр, громко сопит во сне. Вспомнила, как обняла его вечером, но что побудило меня это сделать, совершенно выпало из памяти. Были еще слезы. Но чьи? Мои или его? Слегка пошевелившись, я почувствовала, что все тело приятно расслабилось и влагу между ног, сложно было не понять, что произошло. Но я абсолютно не помнила никаких переговоров насчет презерватива. Возможно, конечно, Кейр что-то спрашивал, но я, вероятно, заявила, что в мои почти сорок шесть опасность забеременеть крайне незначительна.
Но судьба, как известно, всегда смеется последней.
Я старалась восстановить в памяти подробности того вечера, и чем больше старалась, тем меньше вспоминалось. Однако все больше осознавала, что могла умереть, и Кейр, по-видимому, спас мне жизнь. Но я точно помнила, что не чувство благодарности заставило меня тогда крепко Кейра обнять и всецело ему предаться. Я очень хорошо помнила, как сильно вдруг захотела его (даже стыдно), каким острым было желание.
Проснулась я рано, но вместо того, чтобы разбудить Кейра и уже в здравом уме и твердой памяти снова насладиться любовной близостью, я осторожно вылезла из постели и пошла в душ. Когда он проснулся, я была уже одета и пила кофе. Я услышала, как он медленно спускается в кухню. Наверное, было еще темно, потому что он шуршал спичками, потом раздался легкий скрип стеклянного абажура керосиновой лампы. А затем тишина, Кейр молча замер, видимо, мучительно соображал, какие теперь между нами отношения.
Нервы мои не выдержали:
— Это же нечестно. Молчишь, даже не шевелишься, как же мне узнать, что ты там думаешь?
Наконец он нежно и несколько виновато произнес:
— Марианна… я должен вернуться в Норвегию. На следующей неделе.
— Надолго?
— На два месяца.
— A-а… пришлешь мне опять звуковую открытку? Это такая прелесть, столько радости!..
В ответ — снова долгое молчание и потом:
— Вчера… Ты… Ты не этого хотела?
— Этого. Я хотела этого. Потом. После того как подумала, что уже умираю. Хотела как раз этого.
— А сейчас?
— Когда уже не думаю, что вот сейчас умру? Не знаю даже. Я почти ничего не помню про то, как все случилось. Наверное, лучше пусть все будет так, будто ничего не произошло. Сейчас по крайней мере.
И опять молчание, потом я услышала, как он сделал глубокий вдох и наконец заговорил, торопливо, сбивчиво:
— Если я не так… что-то не так понял… прости, прости меня. Я подумал… то есть ты так горячо меня…
— Да, даже не сомневаюсь. Пожалуйста, не терзайся, Кейр. Подробностей я не помню, но точно помню, как сильно я тебя хотела. Я говорю не о том, что жалею о случившемся, нет-нет, я совсем о другом. Я… не знаю, как нам теперь быть дальше. Тем более что ты уезжаешь в Норвегию. Знаешь, я слишком часто и подолгу ждала, когда мой возлюбленный вернется домой, ко мне. Или не вернется.
Он ничего мне на это не ответил. И снова будто окаменел. Я знала, что он не сводит с меня взгляда, полного изумления. Взгляд был настолько испепеляюще-пытливым, что я чувствовала себя совершенно нагой, даже лежа голой с Кейром в кровати, я не испытывала подобного ощущения.
И я не устояла, позволила себе спросить:
— Кейр, а ты бы понял меня, если бы я сказала, что мое тело опередило доводы разума?
— Еще бы не понял. У мужчин только так и бывает.
— А теперь моему разуму требуется время, чтобы… уяснить. Воспринять.
— Понятно… Я, конечно, знал, что все равно это свершится, рано или поздно мы окажемся вместе в постели. А тут такая опасная ситуация, всю душу всколыхнула… прости, что не сдержался. Я должен был сначала…
— Если можно, давай больше не будем об этом. Не сейчас, ладно? Я чувствую себя такой разбитой, то ли от шока, то ли от усталости. Хочется просто спокойно посидеть у печки.
— Конечно. Сейчас ее растоплю. Как ты насчет завтрака?
— Это было бы замечательно. А сам ты?
— Бекона больше нет. Если помнишь, в магазин я так и не попал. Тост с тушеной фасолью? Или с сардинами, как я вчера обещал?
— Откуда ты знаешь, что я люблю сардины?
— Ты сама мне сказала. Вчера.
Я напрягла память, что-то забрезжило, но совсем смутно.
— Правда?
— Правда. И сказала, что Луиза ненавидит рыбный запах.
— Я, наверное, вчера слишком много болтала.
— Это нормально. Переохлаждение так воздействует на психику.
Иное, более четкое воспоминание мелькнуло в памяти, и мне стало зябко, но совсем даже не от холода.
— Кейр, мне ведь это не приснилось?
— Что мы стали близки?
— Я не об этом. Ты вроде сказал, что тебе иногда… что-то видится?
Он резко выдохнул, потом раздалось шлепанье босых ног по деревянному полу. Когда он наконец ответил, голос его был измученным:
— Нет, тебе это не приснилось.
— Ты ведь как-то узнал, что мне грозит смертельная опасность?
— Да, узнал.
— Слушай, мне действительно нужно спокойно посидеть, прийти в себя…
Оставить ребенка, даже если я сумею его выносить, было бы попросту безумием, поэтому я даже не спрашивала себя, хочу ли я его. Разве можно? Старая, слепая… да и вся ситуация была такова, что ни на миг нельзя было представить иной исход. Вот я себя и не спрашивала. Как действовать, было ясно, оставалось наилучшим образом все организовать, да-да, и никаких сомнений. Но как организовать? Понятно было, что сама я не справлюсь: надо попасть в больницу и еще как-то пережить этот кошмар, и физический, и моральный. А рядом — ни близкой подруги, ни виновника свершившегося. Разумеется, следовало признаться Луизе (которая, собственно, и была моей самой близкой подругой), но что-то меня останавливало, сама даже не знаю что.
Конечно же она сразу почуяла, что у нас с Кейром все не просто так. Он, безусловно, показался ей необыкновенно привлекательным, то есть она наверняка радовалась за меня, Лу вообще большая оптимистка. И нынешние мои трудности ее бы не шокировали, отнюдь, и я могла не бояться, что она осудит меня. Луиза — человек весьма покладистый, всегда такой была. Вынуждена была быть такой. Жить со мной в одной квартире очень нелегко, и к тому же я не самая ласковая сестра.
