Как мило. Эти мальчуганы прониклись симпатией к заезжему священнику.
— Мама плохо себя чувствует, — пожаловались они.
— Я занят, — резко бросил Уолси.
— Она заболела на прошлой неделе, когда вас не было с нами!
Так, похоже, Уолси приходится им родным отцом. Священник обзавелся сыновьями!
— Понятно, — процедил я. — Теперь ясно, чем вы занимаетесь в гостинице «Веселое утро»! Мы поговорим с вами позднее. В Лондоне.
Меня трясло от ярости. Какое греховное предательство!
— Нет, ваша милость! Я боюсь потерять вас. — На лице Уолси отразилась искренняя тревога. — Увы, я действительно согрешил с миловидной дочерью Ларка! Я полюбил ее… но, поверьте, готов отказаться от нее! Для меня важнее всего ваша любовь! Молю, одарите меня вашим доверием, и я не взгляну больше ни на кого другого. Никогда, никогда!
— Вы покинете ее, Уолси, — сказал я. — Иначе вы больше не дождетесь от меня милостей.
Я оттолкнул с пути славных кудрявых мальчуганов, отпрысков бывшего капеллана.
— Я брошу ее! — воскликнул он. — Никогда более я не взгляну в ее сторону! Даруйте мне вашу благосклонность, сие есть мое единственное желание, единственная потребность… — взывал мой советник, семеня сзади и едва не хватая меня за полы камзола.
— Посмотрим, что вы сделаете.
В дверях гостиницы появилась хорошенькая Джоан Ларк, с печалью и страхом глядела она на меня. Теперь я понял, почему она встревожилась, когда я приехал. Все очевидно! Я ненавидел ее, ненавидел Уолси, ненавидел их здоровых сыновей.
— Они бастарды! — заявил я, показывая на детей. — Хуже бастардов, они отпрыски священника, нарушившего обеты. Большей мерзости и не придумать!
Поправший обеты служитель церкви проклят перед Богом и людьми. Уолси, ты сам оказался ненадежным тростником.
— Я предоставлю все на волю Господа! — крикнул я. — Ему одному известно, как поступить с вами!
Я ехал среди однообразных мертвых полей, по той же дороге, что и нынешним утром, но совсем иные чувства одолевали меня. На обратном пути в Лондон в голове моей вертелись одни и те же мысли: «Уолси завел любовницу. Уолси способен на страсть. У него есть дети. Жалкий церковник! Господь дал грешному священнику здоровых сыновей и сунул их мне под нос! Почему Он так жесток? Почему Он терзает мою душу?»
XX
Наша огромная армия заняла позиции на французском берегу. Мы осадили Турне, бриллиант в оправе каменных стен неподалеку от Кале.
Да, я прибыл туда, исполнив свое желание. Конечно, у нас возникали разные проволочки и препятствия, которые расхолодили бы менее решительных людей. Но я преодолел все препоны. Меня не остановили трудности сборов, закупки снаряжения и транспортировки сорока тысяч солдат, самого большого войска англичан, когда-либо высаживавшегося в Европе. Я сломил сопротивление «осторожных» проповедников, которые предостерегали меня: «Вам нельзя рисковать собой, Англия не может потерять короля, особенно сейчас, когда нет…»
Нет наследника. Несмотря на то что шотландцы дышали нам в спину, я победил собственные страхи, все-таки назначив на время моего похода королевой-регентшей вновь беременную (хвала Господу!) Екатерину.
Я справился и с предубеждением по поводу казни предателя Эдмунда де ла Поля. Небезопасно было оставлять его живым в Англии, где заговорщики только и ждали удобного момента, чтобы освободить его и провозгласить королем. Поэтому ему пришлось закончить жизнь на эшафоте до нашего отплытия.
Уилл:
Замечу, что Генрих не стал задерживаться на данном факте и лишь коротко упомянул о нем как о деле мелкой важности. А люди называли это «весенней чисткой Тауэра».
Генрих VIII:
Мне не помешали робость и отсутствие четких планов моих «преданных союзников». Фердинанд еще не встречался со мной, а император Максимилиан прибыл один, без армии, заявив, что готов лично исполнить воинский долг под моим командованием во время осады Турне.
Этот человек с рыжеватой шевелюрой и сильно выдающимся вперед подбородком производил странное впечатление. Он казался столь приветливым и предупредительным, что никто не усомнился бы в искренности его мыслей или побуждений. Однако римский любезник умудрялся управлять Нидерландами, Германией, Австрией и отдельными княжествами, разбросанными по всей Европе от Италии до Франции! Целый день он упорно таскался за мной, пока я проверял пушки и их позиции, помогал заряжать бомбарды и стрелять из них (благодаря стараниям Его Святейшества нам поставили из Италии отличную серу, и порох великолепно взрывался), а вечером мы с ним отужинали в моем разборном деревянном доме (а он мог похвастать всеми удобствами дворцовых покоев, включая широкую кровать). Я позволил Максимилиану облегчиться на моем личном стульчаке в пристроенном к дому клозете. После ужина на массивном столе — он формально считался обеденным — мы разложили карты и принялись рассматривать их в мерцающем пламени свечей, обсуждая стратегию.
— Турне будет отлично смотреться, если разрушить его до основания, как Теруан, — с довольным видом заявил Максимилиан. — Мы осаждали Теруанскую крепость двадцать три дня. Когда она наконец сдалась, я приказал вывести оттуда всех и сровнять ее с землей.
— А я вовсе не собираюсь ничего разрушать, — возразил я, — мы присоединим эту крепость к английским владениям в Кале и… пожалуй, даже устроим там парламент!
Эта идея пришла мне в голову внезапно.
— Ваша милость! — усмехнулся Уолси. — Тогда вам придется призвать на помощь гарнизон. Добровольно в ваш парламент никто не пойдет… ведь это французы!
— Ну, с другой стороны, ведь «парламент» — французское слово, — в шутку заметил Брэндон. — По сути, оно означает «говорильня», то бишь «болтовня». Только на это парламент и способен — болтать, болтать, болтать!
— Да, да! — с готовностью рассмеялись все остальные.
— А вот Томас Мор говорит о молчаливом парламенте, — сказал Уолси. — Он собирается возглавить таких молчунов.
— Мор сам любит поболтать, и в речах его полно нелепостей, — вступил в разговор Эдвард Невилл.
Вернее, сэр Эдвард Невилл — прошло уже четыре часа с того момента, как я посвятил его в рыцари, оценив отвагу, проявленную им на поле боя.
Героев в этой кампании хватало с избытком. Я поразился тому, насколько отважным бывает простой солдат при встрече с врагом.
В первый вечер похода на нас обрушился проливной дождь, и мы с трудом пробирались вперед, увязая в дорожной жиже. В три часа утра я в своих королевских доспехах объехал лагерь, дабы воодушевить и ободрить моих людей: «Держитесь, соратники, трудное начало с Божьей помощью приведет нас к победному концу».
Внезапно раздался стук в дверь. На пороге стоял шотландский герольд, прибывший объявить войну Англии! В заключение он заявил:
— Мой король призывает вашу милость вернуться домой, дабы защищать вашу страну.
Клановый герб украшал наряд королевского гонца; на голове у него лихо сидел берет. Видимо, шотландца совершенно не волновало, что его король, Яков IV, основательно все взвесил, коварно решив напасть на нас в такое время.
— Не слишком далеко пришлось вам ехать, чтобы доставить столь малодушное послание, — после значительной паузы заметил я. — Не пристало скотту предлагать королю Англии защищаться. Передайте, что не родился еще тот скотт, который мог бы заставить нас вернуться! Деяния вашего правителя говорят сами за себя. Мы и раньше сомневались в его королевской смелости, а теперь просто убедились в ее отсутствии. Посему передайте вашему господину, что оставшийся в Англии граф Суррей отлично справится с трусливыми наскоками шотландского войска. — В тот миг на меня явно снизошло Господне озарение, и я пылко добавил: — И уведомите вашего господина, что Шотландия — мое законное владение. А он, будучи моим вассалом, поднял нынче бунт против своего сюзерена. С Божьей помощью мы достигнем победы, лишив его исконной земли. Так и передайте.
Шотландец нахмурился. Я повернулся к моему орденоносцу, рыцарю ордена Подвязки.
— Отведите его в вашу палатку и попотчуйте на славу, — распорядился я, желая соблюсти рыцарское обхождение.
— Сможет ли Говард дать им отпор? — спросил Уолси после ухода гонца. — Случилось то, чего мы опасались!
— Господь остановит их, — заявил я.
Как ни странно, я надеялся на Всевышнего, а Уолси рассчитывал на военную мощь. Он занимался обеспечением французской кампании — позаботился о доставках бочек с салом для поддержания гибкости тетивы; о весах и гирях для развешивания селитры, серы и древесного угля, необходимых для артиллерии; о запасах уксуса для охлаждения огнестрельного оружия; о кожаных бадьях для переноски пороха и так далее. Конечно, разве Бог может быть солдатом?
