Удаляясь от Кэмбелл-Холла, Дэниел чувствовал себя инфантильным и ревнивым, но не испытывал тревоги. Во всем этом не было ничего плохого. Люси принарядилась и пошла на свидание со своим бойфрендом. Он не видел здесь следов Иоакима. Конечно, Дэниела угнетала новость, что у Люси есть бойфренд, но он был уверен, что Иоаким не сможет таким путем подобраться к ней. Присутствие Иоакима насторожило бы Люси.
Он сел в машину и двинулся на север, в сторону Фэрфакса. Дэниел ехал по дорогам, которые изучил подростком в восьмидесятые годы. Мать часто позволяла ему ездить на своей красной «Тойоте», и он пересекал вечером реку Потомак, чтобы посмотреть на мемориалы Линкольна и Джефферсона, светящиеся на фоне темного неба. Отец не одобрял этого, но мать почти всегда разрешала.
Он приближался к старому дому с болью в сердце. На самом деле он не собирался доехать до дома и остановиться, но вот оказался здесь. Дэниел не был тут двадцать два года.
Если бы он мог покинуть этот мир в одиночку, то, вероятно, сейчас жил бы где-то по соседству. Мог бы видеть Молли, своего отца и братьев. Женился бы и, используя во благо свой огромный опыт, нашел бы себе хорошую работу. Подобно своим родителям, стал бы учителем. Преподавал бы историю. Или просто стриг бы лужайку перед домом, выдергивал сорняки и старался забыть обо всем, кроме игр по воскресеньям. Иногда Дэниел думал, что ключ к счастью — плохая память.
Его прежним родителям должно быть около семидесяти, если предположить, что они еще живы. Живут ли они здесь? Увидев переднее крыльцо, он украдкой взглянул на цветы. Даже в темноте он догадался, что это георгины, и это был ответ на его вопрос.
В кухне горел свет, а в комнате наверху светился экран телевизора. Он мог представить дом, словно он был его домом. И когда-то так и было. Почему же дом больше не принадлежит ему? Почему он сам не принадлежит дому? Потому что он его предал. Он заботился лишь о себе.
Дэниел вспомнил о своих братьях, трех мальчиках Робинсон, одетых для посещения церкви. Мать с неизменными леденцами, наклейками и раскрасками, которые помогали ей утихомирить сыновей. А Дэниелу не нужны были эти штуки. Он постоянно искал Софию. Задевало ли это тогда чувства матери?
Наверное, она понимала, что он никогда по-настоящему ей не принадлежал, и огорчалась. По вечерам мать сидела на его кровати, стараясь разговорить его, думая, что сможет приблизиться к тайне, которую он скрывал от нее. Она любила его настолько, насколько он позволял. Больше, чем он позволял, — ведь невозможно все держать под контролем.
А потом он исчез безо всякой причины, не успев доставить ей ни минуты счастья. Она этого не заслужила. Там по-прежнему была пустота. Он понимал это, если не лукавил перед собой. Он, как и мать, ощущал эту пустоту. Жалел, что не может сейчас думать о себе так же, как тогда.
И вот он здесь, сидит живой как ни в чем не бывало перед ее домом. Но какой прок ей от этого? А ему?
«Не хочу идти вперед, а хочу вернуться назад». Дэниел не желал идти вперед, но всегда мечтал получить еще один шанс. Он весь был начало и конец, в то время как люди вроде Молли жили посередине, словно это все, что у них есть.
Он поймал себя на мысли, что хочет, чтобы Молли вышла из дома. Вспомнил о ее кривых передних зубах, веснушках, пышных седых волосах и затосковал по ней. Но она не вышла. И зачем бы она стала выходить? Он все так же сидел в машине.
Будь он мертв, разницы не было бы. По прошествии времени память делала его невидимым даже для людей, которых он знал и любил. Даже для тех, кто его больше не знал и не беспокоился о нем. Можно притвориться, что контролируешь все взаимоотношения, когда люди, которых ты любил, больше тебя не знают.
Наблюдая за людьми, ожидая людей, он скорее напоминал привидение, чем человека. Не разговаривать с ними, обнимать их или строить с ними свою жизнь, а просто вспоминать о них.
Дэниел водил Люси в хорошие рестораны, всегда заказывал вино и оплачивал счета. Она охотно пила все, что ей предлагали, постоянно находясь в каком-то затуманенном состоянии.
«Зачем я это делаю?» — спрашивала себя Люси. Обычно она так себя не вела. Предпочитала контролировать ситуацию. Почему же, находясь в его обществе, она теряла голову?
Ужин подходил к концу, на десерт подали тающий во рту шоколадный торт, который они романтично ели с одной тарелки. Вот-вот должны были принести счет. Наверное, он зарабатывает кучу денег на своей работе, решила Люси. Она посмотрела на него, с трудом вспоминая прежнего Дэниела — ведь она так старалась соединить эти два лица. На миг ощутив в себе отвагу, она решила вернуться к недавнему разговору.
— Ты иногда называл меня Софией, — сказала Люси.
— Когда?
— В школе. На том злосчастном выпускном вечере. Ты не мог забыть.
Дэниел провел указательным пальцем по скатерти.
— Ты и была Софией.
— Это было давно?
— Да.
— Ты это помнишь?
— Конечно.
— Каким образом?
— Просто помню. Некоторые люди помнят то, что происходило давно.
— Мне бы тоже хотелось помнить.
— Не так уж это хорошо.
— Ты помнишь Констанцию?
К ним подошла официантка со счетом. Изучая счет, он ответил:
— Разумеется.
— Как ты узнаешь человека? Когда он переходит из одной жизни в другую? Не понимаю, как ты это делаешь.
Дэниел со вздохом поднялся из-за стола.
— Давай выйдем на улицу?
Люси двинулась вслед за ним через гардероб, парковку со служащим и прочие места, где полагалось платить чаевые. Если она сомневалась, нужно ли платить, то на всякий случай совала всем несколько долларов.
Стоя перед рестораном, Дэниел повернулся к Люси, обнял ее и прижался губами к ее губам. Ему всегда хотелось целовать и обнимать ее на людях, что совершенно не соответствовало желанию Люси.
Она ощутила дрожь во всем теле. Зубы стучали так сильно, что Люси не смогла ответить на его поцелуй.
— Пойдем ко мне, — прошептал Дэниел, засовывая пальцы за пояс ее юбки. — Ну, пожалуйста.
Пойдет ли она? Нет.
— Не могу.
Вспыхнув, Люси вспомнила, как он прижимался к ней коленями на школьном вечере, как они целовались, не успев обменяться и несколькими фразами. Она засомневалась, действительно ли душа так уж важна.
Прежде чем он успел засунуть руки ей в колготки, появился автомобиль со служащим парковки за рулем. У Дэниела был «Порше», он сказал что-то мужчине, и тот кивнул.
— Почему не можешь? — спросил Дэниел, взгромоздившись на капот и усаживая Люси к себе на колени.
— У меня завтра занятия в студии. Я должна закончить макет.
Он вздохнул. Казалось, Дэниел не понимает, что три отговорки — это все равно что ни одной. Просунув руки ей под куртку и блузку, он сжал ее грудь. У него были холодные руки. Вот почему Люси по-прежнему дрожала.
— В следующий раз?
— В следующий раз, — откликнулась она.
Между ними установился такой ритуал. Всегда было «в следующий раз».
Дэниел прикурил сигарету и проводил Люси к ее плохонькой машине, которую она припарковала с края стоянки. Отдать ключи служащему она постеснялась.
— Расскажи мне о Софии, — попросила она, выпуская при выдохе белые облачка пара.
Ей нужно было за что-то зацепиться, чтобы поверить в возможность следующего раза.
— Что, например?
— Много ли она для тебя значила?
— Она была моей женой.
— Правда?
— Да.
— Ты любил ее?
В ней говорило вино, говорил «следующий раз». И хотя Дэниел не касался ее, она дрожала, у нее стучали зубы, словно она чего-то боялась. «Я не боюсь. Чего мне бояться?»
— Не так сильно, как следовало бы, — произнес Дэниел.
— Он теперь действительно другой.
Люси рассказала Марни об ужине с Дэниелом. Поначалу она надеялась, что к ее возвращению Марни уснет, но, неслышно открыв дверь, увидела, что подруга сидит на диване в их маленькой гостиной с компьютером на коленях.
— Разве за несколько лет человек может сильно измениться? — удивилась та.
Марни обычно задавала правильные вопросы, а Люси пыталась уклониться от ответа.
— Ну, в его случае… может.
Они разговаривали тихо, потому что Лео спал. Она долго возилась с курткой, шапкой, сапогами и носками.
— Что ты имеешь в виду?
Люси хотела бы объяснить, но как? Она и так успела доставить подруге кучу неприятностей. Марни недоставало прежней дружбы, когда Люси все ей рассказывала; она не понимала, почему все изменилось. Люси тоже скучала по прежним отношениям, но вернуться к ним уже не могла. Как не могла заставить себя рассказать подруге правду. Потому что в этой правде не было ничего утешительного и она не помогла бы им вновь сблизиться.
— Это трудно объяснить.
— Когда ты собираешься привести Дэниела к нам? Ты что, прячешь его? Я хочу его увидеть.
