— Это трудно объяснить.
— Когда ты собираешься привести Дэниела к нам? Ты что, прячешь его? Я хочу его увидеть.
Люси, безусловно, его прятала. Как могла бы она объяснить тот факт, что у него нет внешнего сходства с тем Дэниелом, которого она знала? Тягостно было бы разрушать вселенную, чтобы освободить для него место. Она не могла навязать все это Марни.
— Нет. Он когда-нибудь придет. Дэниел работает в округе Колумбия. У него серьезная работа, и он очень занят.
Люси медленно размотала шарф и аккуратно повесила его на вешалку в стенном шкафу, а не скатала в комок и не швырнула на столик в прихожей, как обычно делала. Затем стала искать в сумке телефон.
— Думаю, я теперь тоже другая, — проговорила она в напряженной тишине. — Совершенно не такая, как в школе.
Марни вытянула перед собой ноги.
— Ты хочешь сказать, теперь он нравится тебе не так сильно, как в школе.
— Нет, дело не в этом, — возразила Люси. — Тогда я была такой глупой, как ты говорила.
Люси засуетилась с зарядным устройством от телефона. Ей не хотелось садиться в кресло напротив Марни, поскольку пришлось бы говорить начистоту. У подруги был задумчивый вид.
— А ты мне нравилась глупой. И к тому же я никогда такого не говорила.
— Ты ведь понимаешь, что я имею в виду. Я просто… пускала слюни при виде его. Сейчас я уже не такая.
Марни придала лицу рассудительное выражение. Она зачем-то обмотала шнур от компьютера вокруг ступни.
— А какая?
Люси мысленно похвалила Марни за настойчивость в расспросах. Она внимательно посмотрела на нее и опустила голову. Роль трусихи досталась ей.
— Я повзрослела.
— Ты целовалась с ним сегодня?
— Немного.
— Сколько раз ты с ним встречалась?
— Семь или, может, восемь.
— И ты немного с ним целовалась? Тебе что, двенадцать лет?
— Завтра у меня важный тест.
Марни покачала головой.
— Это тот самый Дэниел?
С трудом сглотнув, Люси кивнула.
— Ты его больше не любишь.
Арлингтон, Виргиния, 2009 год
Однажды вечером после долгого утомительного дежурства Дэниел ехал из больницы в Шарлоттесвилл, но, увидев, что окружная автострада забита транспортом, решил изменить маршрут.
Он поймал себя на мыслях о своем дедушке Джозефе, отце Молли. Дэниел вспомнил не старого и больного Джозефа, лежавшего в хосписе в Фэрфаксе, а деда, с которым они жили в Алабаме у пруда. Зимой на пруду жили дикие гуси, и они с Джозефом каждое утро кормили их кусочками черствого хлеба. Нелегко было заставить гуся доверять паре человеческих существ, но им это удавалось. Они ничего заранее не планировали. Оба привыкли рано вставать и идти к пруду. Дэниел до сих пор помнил восхищенное выражение лица Джозефа, стоящего в центре крутящегося овала черных голов с белыми полосками, серых крыльев и темных клювов, из которых доносились пронзительные крики. Джозеф объяснил ему, что гуси, как и люди, живут парами. Но лучше людей, потому что гуси хранят верность.
Дэниел вспоминал также те весенние дни, когда первые стаи птиц отправлялись обратно на север в Канаду или другие края, откуда они прилетали. Они с Джозефом смотрели на летящий в небе косяк, словно это была единая мощная птичья душа. Наблюдая за птицами, они испытывали восторг предстоящего путешествия и в то же время грусть, потому что их снова покидают. Дэниел завидовал целеустремленности птиц и тому, что они могут так просто улететь. Пытаясь как-то сохранить с ними связь, он собирал их перья. Бабка говорила, что перья грязные, но мать втайне разрешала ему хранить их.
В свое время Джозеф мечтал стать пилотом — и стал бы им, если бы не перенесенный в подростковом возрасте полиомиелит, из-за которого у него пострадала нога. Дэниел говорил Джозефу, что он тоже мечтает о полетах, и в то время его намерения были вполне серьезны. После их переезда Джозеф регулярно посылал внуку снимки самолетов, на которых, как он считал, Дэниелу следует летать. Дэниел сожалел, что закончил ту жизнь, так и не успев этого сделать.
Отъехав от города, он продолжил путь в южном направлении по проселочной дороге и вскоре сообразил, что эта дорога ему знакома. Это объясняло, почему он думал о Джозефе. Дэниел миновал еще пару миль, высматривая слева от дороги кладбище, где были похоронены его бабка Маргарет и Джозеф. Вместо того чтобы ехать дальше, он, к собственному удивлению, повернул налево и остановился на аллее, обсаженной дубами.
Отчасти он был удивлен тому, что почти никогда не думал о кладбищах. Они значили для него намного меньше, чем для большинства людей. Дэниел вспомнил одну женщину из Сент-Луиса, которая каждый день проезжала за рулем пятнадцать миль до кладбища, чтобы у холодного серого надгробия оплакивать своего давно умершего мужа, а в это время муж продавал молоко в магазине всего в полумиле от ее дома.
Дэниел не видел деда со дня своей смерти. Они, вероятно, сейчас одного возраста. Если учесть, как они были близки, можно было предположить, что их пути пересекутся. Но встречи не произошло, и это заставило его предположить, что Джозеф прожил свою последнюю жизнь. Все сходилось, и от этого ему стало грустно. Некоторые шансы действительно теряешь навсегда.
Дэниел поднялся на вершину холма. Приятно подышать свежим воздухом и немного пройтись. Он был настолько поглощен собственными мыслями и переживаниями, что начал немного опасаться, как бы у него не прервалось дыхание.
Надгробие деда выглядело так, как он и ожидал, за исключением того, что там не было георгинов, которые он воображал. Оглядевшись по сторонам, Дэниел увидел знакомые цветы в том же ряду чуть поодаль — охапка свежесрезанных темно-розовых георгинов. Его это смутило и обеспокоило. Неужели в семье умер кто-нибудь еще? Он надеялся, что с братьями все в порядке. Любопытство подтолкнуло его к убранной цветами могиле. Он прочел имя дважды, прежде чем его смысл дошел до него: «Дэниел Джозеф Робинсон, любимый сын Молли и Джошуа».
Дыхание его стало учащенным и болезненным. Первым они выгравировали имя, какое он дал себе сам, а вторым — то, которое дали ему они. Там были цветы, две свечи и фотография в рамке. Дэниел не хотел смотреть на снимок, тем не менее протянул к нему руку.
Конечно, это был он. Стоял рядом с Молли, в спортивном костюме для бега. Он вспотел, и волосы у шеи завивались влажными прядями. Снимок был сделан сразу после соревнования, и Молли держала в руках приз. Дэниел выигрывал почти все соревнования, и его не интересовали призы.
Наверное, ему было лет четырнадцать. Дэниел был ниже Молли. Он прижался к ней, закрыл глаза и над чем-то смеялся. Он понимал, почему она хранит эту фотографию. На ней был запечатлен момент ее счастья.
Дэниел никогда не смотрел на собственные могилы. И ему никогда не хотелось видеть свои старые снимки. Он избегал этого, не зная почему, а теперь вот понял. Дэниел сел. До него дошло, что он держит в руке ключ от машины и ключ дрожит. Он положил его в карман.
Он вспомнил те состязания. В том своем теле Дэниел очень быстро бегал, почти без усилий. Вспомнил осенние дни и свою любимую тропинку, петлявшую через лес. Прежде ему никогда так хорошо не удавался бег. Неважно, насколько человек был усерден и какую стратегию применял в состязании, главное, что его ноги были быстрее всех прочих.
Он подумал о том, как Молли ухаживает за этой могилой, приносит цветы, зажигает свечи. Он порывался ее найти. Хотел сказать ей: «У меня все хорошо. Я по-прежнему люблю тебя и постоянно думаю о тебе. Я не там, внизу, я здесь».
Дэниел вновь взглянул на фотографию. Потом посмотрел на свои руки и вспомнил свои прежние руки — некрасиво вросший ноготь среднего пальца, костлявые суставы, веснушчатая кожа. Те руки были там, внизу. Или то, что от них осталось. Тех быстрых ног тоже не было; они похоронены. То был он, сын Молли, и он лежал под землей.
Он скучал по тому телу. В нем он так хорошо слышал музыку. Его пальцы изящно и проворно бегали по клавишам. То тело было способным, и стыдно было его выкидывать.
Глядя на лицо Молли на снимке, Дэниел понимал, что любил то тело не потому, что оно было быстрым и хорошо слышало музыку. Он любил его потому, что был любим. Его любила Молли.
В его нынешнем теле он не был любим, и он не находил в себе почти ничего, за что его можно любить. Дэниел не желал, чтобы мать имела над ним власть, но Молли ее тем не менее имела.
Непонятно было, почему он полагал, что в состоянии взять в каждую новую жизнь себя целиком, не помня, что когда покидаешь кого-то вроде Молли, то навсегда оставляешь позади часть себя. Иногда сомневался, действительно ли так хороша его память на важные события.
Дэниел бросил на фотографию последний взгляд и поднялся. Тогда он не осознавал или не принимал этого факта, но теперь все казалось совершенно очевидным. Он был очень похож на нее.
