Обветренная большая лапа с задубелым ребром ладони мелькнула у горла Натальи, рванула с неё плащ вместе с платьем. Превратившаяся в тряпку дорогая ткань упала на ковёр, и Наталья осталась лишь в короткой сорочке, трусиках, колготках и туфлях. И в этот же момент, обезумев от мысли об уготованных ей жестоких страданиях, горя желанием поскорее закончить свою проклятую жизнь, она коленом резко и точно ударила бандита в пах.
Тот закричал, согнулся вдвое и выпустил из кулака сорочку. Наталья бросилась мимо него на балкон, толкнула им под ноги подставку с цветочками горшками и этажерку с модными журналами. Раздался дикий грохот, горшки раскатились по комнате. А амбалы бестолково заметались, стараясь понять, что же хочет сделать эта вонючая шлюха – ведь отступать ей всё равно некуда. Их главный так и стоял, хватая раскрытым ртом воздух, не в силах оправиться от удара. Этому приёму научил свою молодую жену Андрей Озирский – давным-давно, когда она боялась по вечерам возвращаться домой с «Ленфильма»…
А Наталья, скинув туфли, моментально перемахнула через ограду балкона и уже с той стороны увидела, как мечутся тени на шторах. Она покидала любимую свою квартиру, куда двенадцать лет назад вошла новобрачной. И никогда не подумала бы, что станет презренной проституткой и законченной изменницей, что загубит себя во цвете лет, так и не заслужив прощения.
Один из бандитов рванул балконную дверь, высунулся на улицу – осторожно, словно опасаясь чего-то. Тотчас же зазвенело разбитое стекло – другой амбал кинул в окно чем-то тяжёлым. И Наталья, раскинув руки, рванулась вперёд – так было легче, надёжней. Она наполнилась счастьем, радостью, падая вниз. И до последнего момента верила, что не погибнет, а станет парить в тёплых потоках осеннего ночного воздуха, полетит через рваные облака к звёздам…
Наташе повезло – она умерла мгновенно. Удар о землю не изуродовал её, и свет из окна первого этажа озарил застывшее, умиротворённое лицо. В последние часы жизни она искупила свой тяжкий грех и теперь наслаждалась вечным покоем.
Глава 6
В торце здания телецентра вновь зажглись неоновые буквы, и воздух в гостиничном номере поголубел. Андрей, не включая освещения, лежал на кровати поверх одеяла. Он любил такие минуты полной расслабленности, когда отдыхал каждый мускул. А извилины освобождались от напряжённых, электризующих мыслей. С тех пор, как был забронирован номер, Озирский получил возможность отдыхать так регулярно, а сегодня особенно хотелось побыть одному, в тишине и темноте. Поездка к стеклотаре, а потом, возможно, и за город обещала быть, мягко говоря, непростой.
Туфли Андрей бросил рядом с кроватью, куртку повесил на спинку кресла. Он расстегнул рубашку, чтобы чуть охладиться – осенняя жара измотала его вконец. Вентилятор, впрочем, он включать не стал – треск лопастей, даже еле слышный, сегодня особенно действовал на нервы.
Озирский глубоко дышал, закрыв глаза, и пытался ни о чём не думать. Но на сей раз мозг не слушался, и вновь вызывал видение – Петропавловка, свинцовые невские воды, кабинка для переодевания. И Матвей Лобанов, который хочет что-то ему сказать, но никак не может, и плачет от бессилия. Почему-то Андрею казалось, что Лобанов находится здесь же, и даже пахнет его сигаретами. Отблески неоновых букв образовали в тёмном воздухе человеческую фигуру, и Андрей поспешно отвернулся, стараясь избавиться от наваждения.
Швейцар передал Озирскому, что в четвёртом часу дня сюда приезжал молодой здоровенный блондин в «ночном» камуфляже и требовал немедленной встречи с ним. Был этот парень невменяемый, хоть и не пьяный. Может, накурился сверх меры, или напугал его кто-то, но выглядело всё это очень подозрительно. На предложение подождать Андрея, приехать попозже или передать суть дела через швейцара, блондин только махнул рукой и убежал.
Слова швейцара взметнули в душе Андрея противную и липкую, как озёрный ил, тревогу. С Лобановым они уже сегодня виделись, но ни до чего не договорились. Зачем же он снова пожелал встретиться? Что-то надумал или узнал? Утром Матвей говорил о грозящей Андрею опасности, пытаясь выторговать для себя значительную поблажку.
Капитан не имел права похоронить в своём сейфе материалы, связанные с преступлениями на кладбищах. Но и обмануть Лобанова было нельзя. В своей работе Озирский использовал все средства, за исключением лжи. Ни одному преступнику он ни разу не давал заведомо невыполнимых обещаний. К тому же Лобанов требовал поклясться, перекрестившись на собор, а без этого всё равно ничего бы не сказал.
Точнее, не сказал бы утром, а сейчас, возможно, передумал. И раз поведение Лобанова было столь странным, нервозным, значит, счёт для него пошёл на часы. У Петропавловки речь шла об одном, а после, возможно, возникли и другие проблемы. А где теперь искать Лобанова, можно ли его вообще найти. Андрей даже не представлял. Оставалось только доходить до истины логическим путём, что Озирский и делал, прикрыв глаза и запрокинув голову на подушку.
Так или иначе, но угроза, похоже, исходила от тех людей, которые приглашали Андрея на «стрелку» к пункту сдачи стеклотары. В то же время было непонятно, зачем доставать правое ухо через голову левой рукой и устраивать такой длинный спектакль. Можно было прикончить Озирского куда проще, примерно так же, как этой зимой в «Ручьях». Ну, прицелиться точнее, подстраховаться на всякий случай – и ладно. Это уже технические детали.
Тогда, в декабре. Андрею позвонил какой-то мужчина, представившийся Анатолием. Он сообщил, что имеет сведения о местонахождении пятилетней дочери председателя торгово-закупочного кооператива. Девочку похитили с целью получения выкупа, а отец обратился в милицию. Там всё было логично. Для встречи выбрали совхозное поле неподалёку от Шафировского проспекта, с которым у Андрея были связаны не самые лучшие воспоминания. Он всё же туда поехал, хотя предчувствия были самые гадкие.
На поле ждал один человек, а других там было негде спрятать. Когда Озирский по бороздам подошёл к нему, человек шагнул навстречу, полез во внутренний карман куртки, будто бы за носовым платком или за какими-то документами. А сам дважды выстрелил через ткань – как потом выяснилось, из «кольта». Но абсолютно неожиданными выстрелы не получились. В доли секунды Андрей отклонился вправо, что от менее опытного мастера спасло бы его нацело.
Здесь же пуля всё-таки пробила левое плечо, чудом не задев подключичную артерию, а вторая вспахала жёсткий грязный снег. Взять стрелявшего не удалось. Пока подбежавшие Калинин и Маяцкий возились с истекавшим кровью Андреем, Анатолий выскочил на дорогу, сел в поджидавший его автомобиль и скрылся с места преступления. Рассмотреть его, как следует, декабрьской ночью было невозможно.
Кстати, девочку вскоре нашли. Сожительница одного из похитителей стукнула Озирскому – разумеется, не бесплатно. Счастливый отец был готов отдать ей половину своего состояния, но, по совету Андрея, ограничился куда более скромным отчислением.
Какой же резон у тех, кто похитил Антона Аверина? Андрей прекрасно знал пустырь близ Ланского шоссе, бывшего проспекта Смирнова. Он был окружён домами, в основном хрущёвскими пятиэтажками; были там и кирпичные «точки». В густонаселённом районе стрелять будет либо полный идиот, либо накурившийся торчок. Из любого окна его могут заметить, а этого ещё ни один киллер для себя не хотел.
В одиннадцать вечера там могут гулять собачники, что тоже создаёт серьёзную помеху. Более того, никто не ставил Андрею условие явиться на встречу одному; значит, не боялись оставить свидетеля. В то, что Ювелир и его вундеркинд не продумали всё до мельчайших подробностей, Андрей не верил.
Он так задумался, что вздрогнул от телефонного звонка, будто от удара хлыстом. Отдуваясь, уселся на кровати, и после третьего сигнала поднял трубку. Звонил профессор Аверин.
– Андрей Георгиевич! Голубчик вы мой! Я так боялся, что не застану… Мне полтора часа назад перезвонил некий юноша…
– Откуда вы знаете, что он юноша? – немедленно уточнил Андрей.
– Голос у него молодой, такой приятный, – объяснил Аверин. – Он сказал, что никак не может вас найти, попросил меня передать. По поводу Антона, разумеется… У вас назначена встреча на одиннадцать, а он велел быть там в десять. Дескать, этого хотят те, у кого находится мой сын. Им так удобнее, понимаете ли. Я сознаю, что перешёл всяческие границы приличия. Но, Андрей Георгиевич, неужели мне суждено потерять последнего ребёнка? Если вас не окажется там в десять, этот юноша сказал, что Антошку могут… страшно вымолвить… могут убить. Вы только представьте себе! Какой-то час – и у меня не будет сына!..
– Николай Николаевич, успокойтесь! – поспешно сказал Андрей. До нового времени встречи оставалось полчаса. – Я буду там в десять. Мы вынуждены подчиняться их требованиям. Сейчас диктуют они, к сожалению. Не волнуйтесь, всё будет хорошо. Я постараюсь договориться насчёт Антона, а завтра утром вам позвоню. Спокойной ночи.
