Люсьен повернулся к Финч со своей медленно исчезающей улыбкой, подействовавшей на девочку успокаивающе.
— Не стоит, наверное, на это смотреть, как ты думаешь?
Финч огляделась по сторонам, словно пытаясь сфотографировать стены, увешанные цветными картинками и диаграммами, но ее внимание привлекли только ржавые гвозди и свисающие с потолка обрывки рубероида.
— Думаю, о некоторых вещах лучше не знать.
Финч задрожала и натянула рукава своей кофты до самых пальцев. Казалось вполне естественным, что Люсьен обнял ее, подойдя сзади. Его дыхание возле ее уха было очень теплым.
— Нам нужно ехать, — сказала Финч, не делая при этом ни малейшего движения.
— Ага, — он еще крепче обнял ее.
Вздохнув, Финч повернулась к нему лицом. Но что бы там она ни хотела сказать, слова замерли у нее на губах. Его глаза казались такими черными, что, когда Люсьен ее поцеловал, она почувствовала, что словно растворяется во всей этой густой темноте. Финч раскрыла губы, позволив его языку играть с ее языком. «Стоп! — закричал ее внутренний голос. — Ты все испортишь!»
Спустя мгновение она отпрянула, стараясь дышать медленно, пока ее сердце не перестало бешено колотиться.
— Нам действительно нужно ехать, — дрожащим голосом повторила Финч.
Люсьен стоял, глядя на нее.
— Чего ты боишься?
— Кто сказал, что я чего-то боюсь?
— Тебе и говорить не нужно.
Она опустила голову, и ее волосы упали ей на глаза, — теперь ее лицо было спрятано от его взгляда.
— Дело не в тебе.
— Кем бы он ни был, я не такой, как он.
Финч резко вскинула голову.
— Кто сказал, что это имеет отношение к кому-то еще?
— Я вижу, что тебя когда-то обидели.
Ее глаза наполнились слезами, и вонь гниющих листьев и дерева, отданного на растерзание термитам, показалась еще более едкой.
— Это не был один парень, — сказала Финч странным задыхающимся голосом. — Я… я даже не могу вспомнить все имена. — Она ждала, что Люсьен отпрянет от отвращения.
— Но то было тогда, а это — сейчас. — Люсьен наклонил голову, и его губы снова коснулись ее губ.
— Я не знаю, могу ли…
— Мы будем делать все так медленно, как только ты захочешь.
— Я не могу тебе ничего обещать.
— Я тебя об этом и не прошу.
— В любом случае, мы ведь останемся друзьями?
— Это решать тебе, — он взял ее за руку.
Финч почувствовала, как с ее плеч падает непосильный груз. То одобрение, которое она увидела в глазах Люсьена, было именно тем, в чем она так нуждалась и о чем она никогда не смогла бы попросить.
Они пошли обратно. Солнце садилось, купая горы на востоке в отраженном розовом сиянии, — розовый закат, привлекавший сюда туристов со всех окрестностей. Финч тоже не могла не обратить внимания на это чудо. Она стояла, подняв к небу голову, ее длинные волосы трепетали на ветру, словно крылья взлетающей птицы. Когда Люсьен обнял ее за плечи, Финч не сразу это заметила.
— Интересно, как там дела у Энди и Саймона? — сказала она.
— Никогда не слышал, чтобы кто-то из них принимал отрицательный ответ.
— Насчет завтра, — произнесла Финч, — как ты думаешь, будет ли бестактностью просить у людей деньги на похоронах?
— По десятибалльной системе я бы поставил одиннадцать или около того.
— Этого я и боялась. — Финч подумала об Анне, одинокой и испуганной, и ее настроение упало вместе с солнцем, зашедшим за горные вершины.
Люсьен притянул Финч к себе так, что ее голова оказалась у него под подбородком.
— Ты делаешь все, что можешь. Это максимум из того, о чем тебя могли бы попросить.
К утру Анна потеряла надежду. Она сидела и невидящим взглядом смотрела на свой давно остывший завтрак; она могла думать только о том, что всего через час присутствующие на похоронах будут проходить друг за другом мимо гроба Моники; знаменитости будут идти плечом к плечу с простыми жителями Карсон-Спрингс, чье знакомство с известными людьми ограничивалось случайными встречами на курортах и Ля Серенизу. Лиз и Бетти будут в центре внимания. Друзья Анны тоже будут там, а также люди из церкви. Там не будет только человека, знавшего Анну лучше всех остальных, — самой Анны.
«Прости, Моника». Тем не менее даже самые ужасные вещи когда-нибудь кончаются, и Анна испытывала по отношению к сестре не злобу, а лишь щемящую жалость. Никто не заслуживает такой смерти.
Звук приближающихся шагов заставил Анну поднять голову так резко, что она почувствовала, как что-то хрустнуло у нее в шее. На этот раз это был не Бенни, а новичок с покрытым оспинами лицом. Он казался таким молодым, что Анна ему и машину не разрешила бы водить, не то что носить оружие. Он остановился, жуя жвачку, довольно долго стоял молча и наконец объявил:
— Внесли залог.
— Что? — Анна подумала, что ослышалась.
— Вы можете идти. — Лязгнул замок, и дверь в ее камеру открылась.
Голова Анны закружилась. Кто внес за нее такие деньги? Ни у кого из ее друзей таких денег точно не было, если только они не взяли в долг. Анна, покачиваясь, встала на ноги, чувствуя себя приблизительно так же, как и тогда, когда свалилась с воспалением легких. Выйдя в коридор, Анна вытянула руки для наручников и только потом опомнилась и быстро их опустила. Новобранец вручил ей бумажный пакет с вещами и указал на душевую комнату.
— Вы можете там переодеться.
Анна думала, что найдет в пакете только те вещи, в которых она сюда прибыла, поэтому ее удивлению не было предела, когда она обнаружила внутри совершенно новое платье нежно-серого цвета вместе с колготками и парой черных туфель-лодочек из ее платяного шкафа. «Лаура», — подумала Анна. Ее подруга догадалась, что у нее не будет времени заехать домой до похорон. Должно быть, это они с Гектором внесли залог, хотя одному Богу известно, где они взяли такие деньги. Анна почувствовала прилив благодарности, смешанной со стыдом за то, что она заставила их это пережить.
Ей показалось, что платье будет на нее маловато, но когда она скользнула в него, оказалось, что оно сидело на ней идеально. Спустя несколько секунд ее провели в комнату для посетителей, где ее ждал еще один сюрприз. Там были не Лаура с Гектором, а младшая сестра Лауры, одетая в стильное облегающее платье-пальто темно-синего цвета и туфли на шпильке. Рядом с ней стоял ее красивый муж. Элис сделала шаг навстречу Анне и взяла ее за руки.
— Прости, что пришлось так долго ждать. Но нас не было в городе, когда мы услышали об этом. Мы вернулись только сегодня ночью.
Анна стояла и смотрела на них.
— Я не понимаю. Я думала…
— Лаура позвонила нам в Лондон. Мы прилетели бы раньше, но рейс задержали.
— Ты хочешь сказать, что это вы…
— Мы были рады помочь, — Вэс сказал это таким тоном, словно внес пятьдесят центов, а не пятьсот тысяч.
— Я… я не знаю, как вас благодарить, — запинаясь, произнесла Анна.
— Не нужно. — Элис взяла ее за руку и улыбнулась. — Нам лучше поспешить, а то опоздаем на службу.
Спустя несколько минут Вэс припарковал машину на единственное свободное место, которое они смогли найти в нескольких кварталах от церкви. Идя по улице, Анна видела толпу репортеров и папарацци на ступеньках перед входом. Вдоль обочин улицы Кале-де-Навидад стояли телевизионные фургоны с отростками спутниковых антенн, а некоторые из них с помощью кабеля сразу выходили в прямой эфир. Анна вспомнила, как Моника выходила из дому под свет рампы, виляя бедрами и встряхивая золотисто-каштановой гривой.
К счастью, им удалось проскользнуть в боковую дверь незамеченными. Все скамьи в церкви были заняты. Оглядывая людей, слушавших проповедь, Анна заметила Салли Темплтон, игравшую мать Моники в «Башне победы», и золотоволосого Ватта Ван Эйкена, звездного партнера Моники в фильме «Хорошие умирают молодыми», которого пресса окрестила вторым Робертом Редфордом. Театрально сморкаясь в носовой платок, стояла вечно сорокадевятилетняя Бесси Паркер, которую Моника много лет не видела и, честно говоря, терпеть не могла, но Бесси вела себя так, словно они с покойницей были закадычными подругами. Гленн в темно-сером костюме от Армани шел по проходу в сопровождении еще одной стареющей звезды, чье лицо было спрятано под вуалью.
Анна увидела в толпе лица друзей и знакомых: Норма Дивэйн из «Шир-Дилайта» в черном облегающем пиджаке, вышитом блестящим янтарным бисером; Дэвид Рубак и его светловолосая жена Карол, выглядевшая гораздо более усталой и бледной, чем обычно; старушки-близнецы Миллеры, Оливия и Роуз, седые головы которых были покрыты одинаковыми черными мантильями; крашеная блондинка Мелоди Викофф из кафе «Три-Хаус» со своим мужем-полисменом Джимми, который был одним из немногих, кто хорошо относился к Анне, когда она находилась в тюрьме.
