когда, изнемогая от жажды, можешь хлебнуть глоток воды, а изголодавшись — набить брюхо, когда протянешь к костру иззябшие руки или, измотанный вконец, прикорнешь на кукурузном поле и думаешь, что на всем земном шаре нет тебя счастливее,
когда в душе постоянно, сталкиваются крайности: страх перед опасностью и пренебрежение ею, холодный, расчетливый эгоизм и стремление поделиться последней сигаретой, безжалостное равнодушие к попавшему в беду товарищу,
когда не существует вероятного и невероятного, ибо то и другое в равной мере возможно: человек вольготно разлегся на безобидном пригорке и под ясным небом в перистых облаках мечтает о мирном крове, а через мгновение он уже обращен в огонь, в горстку пепла, и только последняя мысль его об отчем доме еще витает в воздухе,
когда единственный смысл и оправдание ее могут быть лишь в том, что из всех бесчисленных войн на земле она станет последней,
ибо нет человека, кто пережил бы ее, ибо сеющий гибель сам обречен на погибель, ибо раненый в ней, истекая кровью средь кукурузного поля, умрет безвестным и непогребенным, ибо не останется никого, кто бы собрал кукурузу, а останки его предал земле и сказал: мир праху его,
ибо не только инвалид носит увечье до самой смерти, но и всякий другой, у кого целы руки-ноги, до конца дней своих носит ранящее душу и тело чувство вины перед теми, кто не дожил,
и не потому ли ты сам, получивший на этой войне всего лишь семь царапин от минных осколков, даже теперь, через десять, двадцать, тридцать лет после войны, вскакиваешь среди ночи, потому что кричал во сне: «Фери, дружище, что с тобой?!» — и долго лежишь в темноте с раскрытыми глазами и спрашиваешь себя, справедливо ли это, что я — жив и как ни в чем не бывало хожу по земле, тогда как имя твое и облик твой стираются в памяти, и думаешь: «А не лучше ли было бы мне пасть вместе с тобой и не таскать в себе груз твоей памяти, стать одним из тех безымянных, безвестных, чья плоть давно истлела, а кости схоронило какое-нибудь кукурузное поле».
1966–1977 Обложка первого издания книгиДело военнопленного Иштвана ЭркеняПрапорщик И. Эркень. 1941 годАвтобиография из личного дела писателяМатериалы из личного дела И. ЭркеняБарак №1Лагерная самодеятельностьНары в лагере для военнопленныхРисунки венгерских военнопленных Йожефа Олаха, Пала Хорвата и Ласло ЛуковскиВенгерские военнопленные прибывают на родинуЭтот котелок И. Эркень хранил как реликвию
ПОСЛЕСЛОВИЕ
ГЛАЗАМИ ИСТОРИКА
«Когда же настанет конец войне?»
Иштван Эркенъ
Последние пятнадцать лет проблема военнопленных в период Второй мировой войны и после ее окончания находится в центре внимания не только научной, но и более широкой общественности, что вполне объяснимо: без изучения вопросов, связанных с пленом, история любой войны будет не полной.
Проблема военнопленных — пожалуй, одна из самых болезненных в области исследования венгеро-советских связей XX века, ведь вряд ли сыщется такая венгерская или русская семья, которой бы не коснулись события Второй мировой войны. Общеизвестен факт, что в период партийно-государственной диктатуры запрещалось даже упоминать о погибших и попавших в плен солдатах минувшей войны, одной из крупнейших в истории катастроф; этот круг вопросов стал нежелательным и в специальной исторической литературе, вследствие чего долгое время не проводилось даже исследование понесенных потерь, базирующееся на достоверных данных.
За последнее десятилетие ситуация коренным образом изменилась, увидело свет множество научных публикаций, необычайно быстро обогащается мемуарная литература, один за другим выходят сборники дневниковых записей тех лет и воспоминаний.
После открытия бывших советских архивов в конце XX века стали доступны многие архивные материалы НКВД/МВД1 СССР, и только тогда появилась возможность всерьез заняться исследованием этой проблемы. В Российском государственном военном архиве, бывшем «Особом архиве», содержится огромный по объему документальный материал (около 3,8 миллиона единиц хранения2) ГУПВИ НКВД/МВД (Главное управление по делам военнопленных и интернированных3), осуществлявшего свою деятельность в 1939–1953 гг. Эти документы заключают в себе богатую, дотоле неизвестную информацию, необходимую для научного исследования проблемы военнопленных. Изучение этой информации с венгерской стороны началось в последние годы.
Кровопролитные шесть лет Второй мировой войны обошлись человечеству более чем в 50 миллионов жизней военных и гражданских лиц, в Европе в плену оказались 20–22 миллиона солдат и мирных граждан. Вплоть до наших дней географическое понятие «излучина Дона» в сознании венгров является символом величайшей трагедии современной истории.
К началу лета 1942 года (с апреля по июнь) на территории СССР была дислоцирована Вторая венгерская армия численностью в 207 тысяч человек, которая под немецким командованием с 12 января по 8 февраля 1943 года сражалась против советских частей на участке фронта протяженностью 200 километров на Дону, южнее Воронежа. По данным исследования потери, понесенные Второй венгерской армией, составили 120 тысяч человек (убитых, раненных, пропавших без вести, взятых в плен)4.
Венгрия была единственной страной, призвавшей в ходе Второй мировой войны евреев к несению фронтовой службы невооруженными. С 1 июля 1939 года в венгерской армии при каждом корпусе было сформировано по одному трудовому батальону общего назначения для тех лиц, которые из-за своего национального происхождения, в силу политических и моральных причин или по состоянию здоровья не допускались к оружию. Соответственно XIV закону от 1942 года в военно-трудовые батальоны зачислялись главным образом лица иных национальностей, во вспомогательные трудбаты — евреи, а в особые трудбаты — политически неблагонадежные. (Стало быть, евреям предназначалась лишь вспомогательная трудовая повинность, из них формировались отдельные роты.) В составе Второй венгерской армии было отправлено к излучине Дона около 40 000 трудбатовцев, которых часто заставляли выполнять задания, связанные с риском для жизни (например, разминирование). Из-за нечеловеческих условий и жестокости надзирателей («охранников») погибло множество трудбатовцев 5.
В соответствии с вышеупомянутым законом повестку «ШАШ»6 в мае 1943 года получил также Иштван Эркень, молодой писатель, едва вступивший на литературное поприще. Семья Эркеня была еврейского происхождения, однако, цитируя самого писателя: «…мы с этим не считались, темой разговоров этот факт не служил»7. Безразличие к этому вопросу Эркень подтвердил всей своей жизнью и деятельностью: всегда и при всех обстоятельствах он разделял участь венгров — в трудбате, в плену, во время революции 1956 года и впоследствии.
Семья давно перешла в католичество, Эркень окончил гимназию при монашеском ордене пиаристов, еще до войны отбыл воинскую повинность и был демобилизован в чине прапорщика медицинской службы.
Получив повестку, Эркень явился на призывной пункт в городок Надьката, как и положено, в летней офицерской форме, за что тотчас же и поплатился. Выяснилось, что в повестке отнюдь не по ошибке было опущено его воинское звание: он призван в трудбат по причине еврейского происхождения. Подполковник Липот Мураи (Мецл), печально прославившийся своими палаческими наклонностями, счел поступок Эркеня, облачившегося в парадную униформу, «наглой провокацией» и велел его подвесить8, после чего собственноручно срезал с мундира Эркеня знаки различия и надавал беззащитному человеку пощечин. Впоследствии писатель не раз упоминал в своих произведениях и интервью сборный пункт в Надькате, размешавшийся в здешней школе и действовавший под началом «изверга» Мураи. Отсюда было отправлено на Восточный фронт 10–12 трудбатов. Иштван Эркень был зачислен в 101/2 трудовой батальон 4-й дивизии венгерской армии.
На советско-германском фронте он находился с 5 июня 1942 года, где трудбатовцев использовали на работах в лесу и на земляных работах, на строительстве бункеров (лесоповал, разминирование, возведение проволочных заграждений, рытье окопов)9. В январе 1943 года, во время стратегического прорыва русских, Эркень находился в 12 километрах от фронта. Рота, в которой он числился, распалась, трудбатовцев смело первой же волной отступающих. Впоследствии писатель неоднократно вспоминал об этих кошмарных скитаниях, особо подчеркивая, что жизнью своей отступающие солдаты были обязаны русскому населению: сами лишенные пропитания, сельские жители делились с ними последним куском. Тяготы усугублялись и необычайными холодами — морозы доходили до 40 с лишним градусов. Путь отступления растянулся на 360 километров; раненный минными осколками Эркень попал в плен. До Белгорода, где сомкнулись советские клещи, он так и не добрался 10.
