– Я так сожалею.
И упорхнула прежде, чем позорно расплакалась.
***
Она попросила прощения. Извинилась перед ним за то, что неправильно судила о нем. И за то, что оставила посреди зала. Он не мог поверить. Аристократка унизилась до извинений перед простолюдином. Он лишился дара речи. Он был просто сражен ее благородством и искренностью.
У него возникло глупое желание опуститься на колено и поцеловать край ее платья, подобно рыцарю перед своей леди.
О Боже, сейчас все стало хуже, как никогда.
Ему нужно бороться с этим. Кто предупрежден, тот вооружен. Один вальс с мисс Хоуп Мерридью – и ему конец, конец его планам, а в конечном итоге, измена сестрам. Он сейчас же покинет бал, прежде чем потеряет самообладание.
***
Он не потерял самообладание, думал Себастьян спустя сорок минут, ведя в вальсе мисс Хоуп Мерридью, он просто потерял разум.
Нет, он не лишился ума. Это было дело чести, говорил он себе. Мисс Мерридью загладила свою вину за то, что оставила его посреди танца, было бы неучтиво отказать ей сейчас. Публично станцевать с ней – особенно ее высоко ценимый последний вальс – это показать всему миру, что все улажено, и стороны не испытывают неприязни друг к другу.
Нет, заверял он себя, когда они пошли на третий круг по залу, нечего выискивать оправдания, все дело в его неспособности сопротивляться ей. Без сомнения, это будет их последний вальс. Он женится на другой женщине из благородных побуждений, на той, которая не имеет ничего общего с этими тревожащими мимолетными желаниями.
А что касается мучений, он имел их в избытке, черт возьми, но другого рода... самое беспокойное и неуемное желание.
Себастьян расправил спину. Ему было гораздо хуже, чем последний раз, когда они вальсировали. Тогда он не знал мисс Мерридью. Был просто ослеплен. Нынче же он был осведомлен, сколь нежна она от природы, сколько в ней озорства, и еще, какой мягкосердечной она могла быть... Теперь он знал, что значит держать ее в объятиях, тело к телу. Помнил запах ее волос и кожи. И пробовал вкус ее губ.
Танцевать с ней вальс – пытка, вот что это было сейчас. Касаться ее руками, но все-таки не держать, осязать ее, несмотря на слои одежды, кружить бесконечно, но не осмелиться притянуть ближе, вдыхать ее аромат, касаться ее, видеть ее и не поцеловать.
– Вы все еще сердитесь на меня? – ее вопрос вернул Себастьяна на землю. Он пребывал за мили отсюда, затерявшись в своих фантазиях.
– Сержусь? Ничуть.
– Я так признательна, что вы решились на танец со мной. Я почти поверила, что вы откажетесь.
– Ну, собственно говоря... – Себастьян прервал себя. Он не собирался объяснять. Не мог.
– В любом случае, спасибо. Иначе я бы всю ночь ворочалась и не смогла бы уснуть, сожалея о тех ужасных словах.
У Себастьяна пересохло во рту, когда он представил, как она ворочается и мечется, а ее стройное соблазнительное тело запутывается в белоснежных простынях. Он на мгновение закрыл глаза и постарался усмирить свое тело, сделав тройной поворот. Он освоился с этим танцем. Если бы в его руках находилась другая леди, из тех, кто не действовал на него столь сокрушительно, он смог бы, скорей всего, даже щегольнуть своим умением.
– Итак, вы простили, но все еще не разговариваете со мной, не так ли?
Себастьян начал снова.
– Нет. Ничуть. Извините. Я только... смущен.
– Вы о чем-нибудь любите разговаривать?
– Нет! – осознав, что немного не сдержался, он сбавил тон. – Нет, благодарю. Это личная тема.
– Ваши сестры?
Себастьян безучастно посмотрел на нее.
– Нет, с ними все в порядке.
Он вспомнил кое-что.
– Я последовал вашему совету.
– Моему совету?
– Сводил их к Гюнтеру поесть мороженого. Это было их первое в жизни мороженое. Они так радовались, поэтому я вам благодарен.
Девушка задумчиво смотрела на него.
– Вы очень беспокоитесь об этих девочках, не так ли?
– Конечно.
В ее глазах он уловил беспокойство, посему добавил:
– Мы с леди Элинор брали их в Британский музей, а после повели к Гюнтеру на угощение. Леди Элинор и я, мы тоже наслаждались своим первым мороженым.
Упоминание о леди Элинор возвратило его к той, за которой он официально ухаживал.
Свет в ее глазах потускнел.
– Конечно, леди Элинор. И я уверена, девочки получили удовольствие от посещения Британского музея. Я знаю, Грейс там понравилось. Вам ведь известно, она очарована древними цивилизациями.
Каким-то образом она оказалась ближе к нему при последнем повороте. Его ноги легко коснулись ее несколько раз. Неспособный вызвать в голове ни одной мысли, Себастьян издал лишь какой-то сдавленный звук.
Мисс Мерридью мягко спросила:
– Полагаю, вы предпочтете остаток танца провести без мешающего вам разговора, не так ли, мистер Рейн?
Он резко кивнул в знак согласия и постарался больше не придвигать ее ближе.
– Тогда давайте просто потеряемся в музыке и танце, – прошептала Хоуп. Она закрыла глаза и позволила мелодии унести себя.
Так, ничего не видящая, в его руках, она полностью ему принадлежала. Это будет их последний вальс. Он снова говорил о леди Элинор. Но пока не окончился этот танец, Хоуп могла притвориться, что мистер Рейн принадлежит ей.
Он танцевал напряженно и правильно. Ей нравилось, как он кружит ее в танце, держа так бережно, будто она была хрупкой драгоценностью, и ведя по залу, как тачку, а не женщину. И еще, танцуя с ним, почему-то она ощущала себя в полной мере женщиной.
Хоуп могла быть грациозной и утонченной где угодно. Она на мгновение открыла глаза и увидела Джайлса Бемертона, ведущего в вальсе леди Элинор. Даже такая неподходящая пара слаженно танцевала.
Но никто не вальсировал так, как ее мистер Рейн, с присущим только ему сочетанием чопорной, покровительственной неуклюжести с приступами сурово подавляемой страсти.
Хоуп закрыла глаза и пожелала, чтобы этот вальс никогда не кончался.
***
– Почему ты снова выбрала его, близняшка? – спросила Фейт, раздеваясь ко сну. – Все знают, что ты никогда с одним и тем же партнером дважды не танцевала. И к тому же после этой ссоры.
Хоуп смутилась от вопроса сестры, заданного ласковым тоном. Она сделала вид, что занята одеждой.
– Думаешь, пойдут слухи? Но сплетни всегда будут, милая, ты же знаешь.
Хоуп думала об этом, натягивая ночную сорочку.
– Люди сплетничают обо всем. Я была не права и хотела помириться с ним.
– Это было уж слишком публичное извинение.
Фейт выглядела обеспокоенной:
– Полагаю, ты не решила, что он единственный и неповторимый, Хоуп.
