Что бы мы подумали в изложенном выше деле, в котором Смит скорее всего подложил покойному оружие, если бы он сказал: «Да, я знал, что напарник таскал с собой „лишний“ пистолет. Он носил его с тех пор, как в него стреляли. Он нервный парень, этот Смит. Я видел, что человек в доме был безоружным. Видел, что напарник сделал ужасную ошибку. Он запаниковал. Заставил меня вывести женщину на кухню, чтобы подложить пистолет под труп. Да, мы обсуждали это и согласились, что наши истории должны звучать одинаково». В каком-то смысле Джонс поступил благородно, оставаясь лояльным по отношению к своему напарнику и управлению полиции, вместо того чтобы повернуться к ним спиной и отдать коллегу на съедение, потому что он дал присягу и обязан говорить только правду. Но перекрестный допрос выявляет моральный выбор, стоящий перед полицейским Джонсом, и оставляет за присяжными право понять его дилемму и прийти к выводу о том, каковы в действительности были факты этого дела. А факты, полученные несколькими описанными выше методами, можно безошибочно вывести из известных в деле.
Многословный свидетель и введенный в заблуждение судья. Ежедневно в зале суда мы встречаем экспансивных свидетелей, которые просто не могут, как ни стараются, ответить на простой прямой вопрос односложными «да» или «нет». Нечто, таящееся в человеческой природе, не дает им ответить односложно. Часто в ответ на простой вопрос, требующий слов «да» или «нет», свидетель извергает поток пустословия, а когда мы возражаем, сонный судья, как молитву, произносит стереотипную фразу: «Свидетель может продолжить объяснения».
Какие объяснения? Это же перекрестный допрос! Я часто слышу этот ответ, напоминающий священную судейскую литургию: «Свидетель может продолжить объяснения». Если такое случается, значит, пора объявлять перерыв на совещание адвокатов, а если он не разрешен, то просить о перерыве в заседании суда, — нам нужно каким-то образом переговорить с судьей. Наше заявление к его чести может звучать так: «Ваша честь, я задал свидетелю простой прямой вопрос, который требует от него согласия или несогласия. Его ответ должен звучать как: „да, это правда“ или „нет, это неправда“. Оппонент уже задавал ему этот вопрос во время допроса, проведенного выставившей свидетеля стороной, и свидетелю разрешалось подробно объяснять свои ответы. Он опять будет иметь эту возможность во время повторного опроса своего свидетеля после перекрестного допроса. Если свидетелю разрешается объяснять свои ответы во время перекрестного допроса, становится очевидным, что принимается недобросовестное юридическое решение, дающее ему возможность в третий раз рассказать свою историю, не позволяя при этом провести справедливый перекрестный допрос. Я не задал ни одного вопроса, требующего объяснения, поскольку такая возможность представится во время повторного опроса выставившей стороной, после того как я закончу перекрестный допрос».
Судья скорее всего скажет, что здесь распоряжается он, а мне лучше продолжить допрос или сесть на свое место. Однако теперь ему известна моя позиция относительно перекрестного допроса (правильная позиция), и в будущем его решения будут зависеть от его истинной цели, которая, повторяю, заключается в сравнении нашей истории дела с показаниями свидетеля.
Что делать, если судья допускает многословие свидетеля. Мы уже поговорили с судьей и настояли, чтобы наше возражение было занесено в протокол. Однако судья позволяет свидетелю, находящемуся в маниакальном состоянии словесного экстаза, говорить много и бессвязно. В этом случае я использую детский стишок о Джеке и Джилл, чтобы проиллюстрировать, как нужно относиться к такому болтливому свидетелю. Перекрестный допрос звучит следующим образом: «Джек и Джилл поднялись в гору, не так ли?» (Обратите внимание: имеется заявление: «Джек и Джилл поднялись в гору» и вопрос: «Не так ли?»)
Свидетель не отвечает «да» или «нет». Он продолжает нести что-то свое.
Когда он заканчивает, я вежливо говорю: «Простите, наверное, я неточно сформулировал вопрос. Позвольте задать его еще раз: Джек и Джилл поднялись в гору, не так ли?»
И опять свидетель отвечает бесконечной болтовней. Я терпеливо слушаю.
Сейчас можно повернуться к секретарю суда и попросить его прочитать мой последний вопрос к свидетелю. Секретарь послушно перелистывает страницу за страницей, пока не находит вопрос, и читает бесстрастным голосом: «Джек и Джилл поднялись в гору, не так ли?»
«Вы можете ответить на этот вопрос?» — спрашиваю я свидетеля с надеждой.
И снова он отвечает бессвязным пустословием.
Наконец, можно подойти к доске, написать на ней: «Джек и Джилл поднялись в гору, не так ли?» — и попросить свидетеля прочитать написанное вслух: «Джек и Джилл поднялись в гору, не так ли?»
На это он опять отвечает нескончаемой болтовней.
К этому времени становится ясно, что свидетель не собирается прямо отвечать на поставленный вопрос. Я веду себя вежливо и перехожу к следующему вопросу с таким комментарием: «Возможно, вы захотите ответить на другой вопрос, сэр?» И читаю следующую строчку из детского стишка. В ответ слышу ту же самую бессмысленную болтовню. Такой допрос подобного свидетеля скоро всем надоедает. Но, как убедились присяжные, это не наша вина. Свидетель просто не хочет отвечать на прямо поставленный вопрос.
Вспоминаю дело против крупной корпорации, когда я допрашивал ее главного исполнительного директора. Он отказывался отвечать на мои вопросы, каждый раз пускаясь в пространные, детальные объяснения. Когда судья объявил перерыв, я вышел в холл размяться и там повстречался со свидетелем.
— Ну что, Спенс, — сказал он, довольно пыхтя сигаретой, — я так и не ответил ни на один из ваших чертовых вопросов?
— Да, — ответил я. — Это точно.
Так прошло девять дней. В каждом перерыве все повторялось сначала: главный исполнительный директор хвастался, что не отвечает на мои вопросы, а я признавался, что так оно и есть. Когда присяжные вынесли вердикт о многомиллионном возмещении ущерба, глава корпорации не мог понять, почему так произошло. Он же не ответил ни на один мой вопрос! Как присяжные могли так поступить с его компанией?
Агрессивный перекрестный допрос. Нападение на свидетеля с помощью агрессивного перекрестного допроса редко оказывается продуктивным для адвоката. Если свидетель на самом деле не является чудовищем, я стараюсь не превращать его в таковое и не выставлять его идиотом, потому что помню о принципе волшебного зеркала. В противном случае я слишком часто выгляжу жестоким негодяем, да еще пытающимся сделать из кого-нибудь идиота.
Да, у нас есть свой подход к делу. Мы считаем, что противная сторона ошибается, занимается мошенничеством, преступными интригами и происками — одним словом, является носителем полного набора грехов, приписываемых человеческому роду. Мы испытываем гнев, не желая обращаться с врагом по-доброму. Нам нужно уничтожить его, разоблачить его грязные делишки, и поэтому мы атакуем со всем напором. Свидетель улыбается, значит, он слепой фанатик и бесчувственное животное! Свидетель спокойно лжет, значит, он негодяй и мерзавец! Но присяжные не разделяют наших чувств (пока не разделяют). Они согласились быть объективными и гордятся своей непредвзятостью, пытаясь оставаться открытыми для обеих сторон, выслушивая доказательства беспристрастно и принимая справедливое решение. Наша грубость, наши саркастические нападки на свидетеля, который, по всей видимости, говорит правду и выглядит вполне приличным человеком, настроят присяжных против нас. Точно так же мы чувствуем неприязнь к человеку, который беспричинно нападает на невиновного. Повторяем: никому не нравятся раздражительные и сердитые люди.
Я часто рассказываю одну историю и привожу ее здесь, потому что она лучше всех других иллюстрирует эту точку зрения. Будучи молодым адвокатом, я вел дело человека по имени Билл Маттиланин. Представьте буровую вышку, на которой он работал. Это была новая, выкрашенная в яркий желтый цвет вышка, на верху которой находились разные кабели и крепления. Одно из них оторвалось и ударило Билла по голове. Начиная с этого момента он перестал сознавать, кто он есть и где находится. Представители компании, разработавшей эту буровую, предпочли занять оборонительную позицию, защищая свои конструкторские недочеты. Мы знаем, как выглядят эти люди в дорогих шелковых костюмах, черных шелковых носках и туфлях из крокодиловой кожи. У них одутловатые, обрюзгшие лица, при ходьбе у них трясутся щеки, сквозь кожу пробиваются кровеносные сосудики, похожие на миниатюрные красные ручейки. Я называю их «ручьями мартини». Кроме того, эти представители компании такие чистые и антисептические, что, когда они проходят рядом, чувствуется запах лизола.
