мы ощущаем чистоту своего тела, приняв душ, но самый опасный мусор накапливается внутри нас, и никакого способа избавиться от него не существует. Мы можем вывалить его наружу, как Микки сейчас, но этот мусор никуда не денется. Наоборот, он только умножится, теперь он будет копиться и в ней тоже. Ведь каждый человек – это крошечная Вселенная, постоянно накапливающая мусор. Даже когда мы вымоемся, надушимся, приоденемся и идем в ресторан или в театр, даже когда ведем вежливую беседу, даже когда занимаемся любовью, мы – лишь две мусорные кучи, и первая же ссора это вскроет. Вот как сейчас, когда он не в силах остановиться. Застегивая на животе светлую рубашку, он заметил:
– Меня совершенно не колышут твои успехи, только жаль, что они происходят за счет наших детей.
– В каком смысле – за счет наших детей?! – Ирис грохнула чашкой об стол.
– Это факт! Факт, что ты лучше знаешь любого ребенка в своей школе, чем собственную дочь.
Смешно, но в этот момент она увидела в окно мусоровоз, остановившийся около их дома, словно карета скорой помощи, которая приехала на вызов. Что тут скажешь? Может, Микки прав и она напрасно беспокоится? Дай-то бог!
– Значит, ты со мной не поедешь? – сухо спросила она.
И, к своему удивлению, немедленно услышала ответ: «Я поеду с тобой».
Только произнес его не Микки, а Омер, который стоял в глубине коридора и смотрел на них в смятении.
– Я поеду с тобой, мамуль, – повторил он.
Микки, как и следовало ожидать, тут же возмутился:
– Конечно, ты всегда на маминой стороне!
– При чем тут мама? – ответил Омер. – Мне тоже показалось, что с Альмой какая-то фигня происходит.
И тут уже Ирис пришлось упрекнуть мужа:
– Других слов для него у тебя, конечно, не нашлось. Нет бы похвалить: парень беспокоится о сестре!
– Извини, Омер, – пробормотал Микки, поспешно заходя в лифт. – Просто вся эта поездка кажется мне совершенно лишней, а я терпеть не могу лишнего…
– Сам ты лишний! – выпалила она.
Но лифт уже успел закрыться.
– Прости, Омер, – вздохнула Ирис и в полном изнеможении, с трудом сдерживая слезы, села на диван. – Мне очень жаль, что тебе пришлось все это выслушать.
– Ничего страшного, – ответил мальчик. – Я уже большой. – И тут же заявил с наивностью, забавной при таком росте: – У меня, мамуль, будут совсем другие отношения.
Несмотря на то что ей совсем не нравилось слово «отношения», она улыбнулась:
– Дай-то бог, хотя мы еще не худший вариант. Сама не пойму, как мы сорвались сегодня утром. Обычно так далеко дело не заходит.
– У меня с папой тоже проблемы. – Он уселся рядом с ней, такой красивый в этих джинсовых шортах и зеленой майке, подчеркивающей зеленовато-карий цвет его глаз.
– Я знаю, Омри, – вздохнула она. – Надеюсь, когда ты вырастешь, отношения у вас улучшатся.
– При чем тут возраст? – возмутился он. – Все дело в характере! У него проблемы со мной.
– Ничего подобного! – поспешно возразила она. – Никаких проблем с тобой у него нет, он тебя очень любит, это со мной у него проблемы, если уж на то пошло.
– Ну а я-то тут при чем? – спросил он со своей удивительной наивностью.
Бедный парень!
– Да ни при чем, конечно, но в семейной жизни все перемешано. У каждого есть свои недостатки и достоинства, Омри, и я надеюсь, что в будущем ты сумеешь увидеть папу с лучшей стороны.
– Зачем ты вообще вышла за него замуж? – проворчал он. – Ты когда-нибудь была в него по-настоящему влюблена?
Ирис попыталась растянуть губы в улыбку:
– Любовь бывает разная.
Стенные часы у него над головой напомнили ей о времени, но так трудно встать с дивана, так жаль прервать разговор. Много ли им еще предстоит таких разговоров? Не придется ли ей потом всю жизнь восстанавливать их все в памяти? И снова она видела буквы его имени на каменной плите. Чем старше он становился, тем ужаснее делалось это видение.
– Уже поздно, – сказала она. – С чем тебе сделать сэндвич?
Она жарила ему омлет и думала, как на сей раз ошибается Дафна с ее ханжескими советами. Тоже мне ребе нашелся! Какой смысл сохранять семью любой ценой? Возможно, есть семьи, которые нужно спасать во что бы то ни стало, идя на любые жертвы, но их с Микки семья, к сожалению, не такова. Они не собирались все вместе за столом ни по субботам, ни по праздникам, они редко путешествовали вместе, а те немногие традиции, которые им удавалось хоть как-то поддерживать, после ее ранения практически сошли на нет. А восстанавливать их она не стала, потому что, вернувшись к жизни, с головой ушла в работу. Неужели он прав? Может быть, она действительно лучше знает своих учащихся, чем родную дочь? Но даже если он прав, при чем тут ее работа? Дафна тоже много работает в своем архитектурном бюро, но с Широй у них полный контакт. Но какая разница? Это несущественно, это проблемы вчерашнего дня, решать их поздно, как поздно есть вчерашний сэндвич, который она вынула из сумки Омера и заменила свежим, теплым и душистым. Все несущественно – и что он сказал ей, и что она сказала ему этим утром, и во все другие утра, которые они пережили вместе, даже в то утро, когда он стоял перед ней спросонья в своем жакете горчичного цвета. Ирис не хотелось оглядываться назад, она смотрела вперед, вглядывалась сквозь кухонное окно в краешек пустыни, видимый в этот редкий момент между домами. И думала, глядя на него, что эта семья, существующая уже почти четверть века, совершенно исчерпала себя, и в ее дальнейшем существовании нет ни малейшего смысла.
С какой невероятной скоростью утро сменилось полуднем и какое страшное количество работы ее ожидало! Одно собрание за другим, одна встреча за другой. На ее столе множились желтые стикеры, как грибы после дождя, а в желудке – обезболивающие таблетки вперемешку с крепким кофе. В телефоне были пропущенные звонки Микки и сообщение от Омера: сегодня день рождения у Йотама, к сожалению, он не сможет к ней присоединиться. На самом деле Ирис и не собиралась брать его с собой, хотя ее растрогала его поддержка. Но прежде, чем она успела ответить, в кабинет вошла молодая учительница, явившаяся на собеседование. Голубоглазая, в длинном синем платье, она понравилась Ирис с первого взгляда.
– Я собиралась учиться в Лондоне, меня приняли, и я уже уволилась с работы. И тут встретила любовь всей моей жизни и решила остаться в Израиле, –
