призналась с подкупающей откровенностью. – Теперь любовь у меня есть, а работы нет.
– Вы в самом начале жизни, – услышала Ирис собственный назидательный тон. – Откуда вам знать, что это любовь всей вашей жизни?
– Я просто знаю. – Глаза девушки полыхнули голубым огнем. – Когда такое случается, человек сразу знает. Иначе я бы не стала платить такую цену.
Ирис слушала ее с тревогой: дай-то бог, чтобы ты не разочаровалась, чтобы тебя не бросили, чтобы он не сказал тебе через год, что ты напоминаешь ему о несчастье, чтобы не сказал через двадцать пять лет, что ты пренебрегла своими детьми, чтобы никогда не посмотрел на тебя глазами полными пренебрежения. И тут же решила принять соискательницу на работу, не дожидаясь конца учебного года, – чтобы чуть-чуть снизить ту цену, которую девушке предстояло заплатить за любовь всей жизни. А какую цену предстоит заплатить ей самой?
Она устало смотрела на скопление желтых стикеров на столе. В этот жаркий полуденный час цена эта казалась ей ничтожной. Даже если Альма сейчас нуждается в них с Микки, для этого вовсе не обязательно оставаться вместе. Разведенные пары тоже могут заботиться о своих детях. Ведь дети выросли, а вместе с ними выросли горечь и разочарование, взаимная неприязнь и обиды. Не выросла только любовь, и пусть она и не стала меньше, но доля ее в их отношениях сократилась. Уметь бы любить так же сильно, как мы умеем злиться, уметь бы мириться так, как умеем ссориться, радоваться и радовать, как умеем мучиться и мучить. Такое впечатление, что способность причинять боль с годами развивается, а способность радовать и радоваться – атрофируется. Может, все дело в нашем возрасте? Или в возрасте нашего союза? А может, в качестве самого этого союза, в его потенциале и в том, насколько он реализовался? Что, если они с Микки полностью исчерпали свои отношения и все их возможности? Если даже она в самом деле так и не дала ему шанса, то уж точно не сможет дать его сейчас, после того как встретила Эйтана, после того как вновь ступила на утраченный континент неисчерпаемого блаженства, окунулась в неиссякаемый источник живой воды.
Ирис гнала мысли об Эйтане: они мешали работать, не давали сосредоточиться на желтых стикерах. Он будет ждать ее сегодня после обеда, так они договорились по эсэмэс, – она заедет к нему по дороге в Тель-Авив. С тех пор как она выздоровела, они еще не виделись, и этот их вечер тоже будет мимолетным. Ирис взглянула на часы: еще четыре часа. Как тяжело ждать! Чем ближе день к концу, тем он медленнее тянется. На этой неделе она пыталась навести порядок в своей жизни, соединить ее разрозненные части: невозможно жить только любовью. Она запустила школьные дела, а теперь пора снова сплотить вокруг себя коллег и снова, как прежде, привычно излучать уверенность в том, что все делается правильно. Сидя в кабинете одна, Ирис постоянно отвлекалась, но стоило зайти посетителю, ей удавалось собраться, поэтому она обрадовалась, когда снова раздался стук в дверь и вошла женщина ее лет с мрачным лицом.
– У вас найдется для меня минутка? – спросила она.
– По какому вопросу? – удивилась Ирис. – Вы по записи?
– Нет, я пришла просто посмотреть на школу и решила заглянуть, вдруг вы свободны. Мы записались в эту школу, но мне что-то неспокойно. Боюсь, ваши требования окажутся слишком жесткими для моего сына.
– Вы были зимой на родительском собрании? – спросила Ирис.
Словно годы прошли с тех пор, как она выступала перед десятками родителей, с гордостью рассказывая им об условиях и принципах обучения в их школе. Сегодня Ирис гордиться было нечем. Детей в своей школе она, может быть, и знает, но свою дочь – нет, с чужими детьми, может, и достигла успехов, но с родной дочкой – нет. Женщина обстоятельно описывала проблемы сына: невнимательность, неадекватное поведение, вспыльчивость…
– С одной стороны, я знаю, что ему нужны рамки, но с другой стороны, я боюсь, что слишком жесткие рамки только усугубят ситуацию. Я просто не знаю, что делать, я, похоже, никудышная мать.
– Вы не единственная никудышная мать в этом кабинете, – ответила Ирис и рассмеялась, словно пошутила. – У нас большой опыт работы с такими детьми, и чаще всего мы справляемся.
Посетительница напоминала ей издерганную мать Саши. Мальчик был сложный, и Ирис всегда старалась ее поддержать. Сможет ли она уделить столько же времени и сил этой матери?
– Не покажете его медицинскую карту? – предложила она. – Я ее посмотрю и честно скажу вам, подходим ли мы ему.
Никому еще Ирис не делала такого щедрого предложения, но терзания незваной гостьи ее тронули. Когда же та вышла, рассыпаясь в благодарностях, в кабинет по очереди устремились знакомые персонажи из комиссии по адаптации – консультант и психолог, следом классные руководители, родители, с которыми Ирис пыталась быть прежней – уверенной в себе и в системе, которую она выстроила. Но ее тревога все усиливалась, так что уже хотелось выставить за дверь смущенных родителей и обсудить с профессионалами проблемы родной дочери.
Теоретически у психолога проконсультироваться было можно, после совещания, – но делать этого не стоило: она как-никак директор школы. Нельзя пускать свое личное фиаско в профессиональную жизнь. Сейчас Ирис могла либо говорить исключительно об Альме, либо вообще не быть ее матерью, а быть с Эйтаном, семнадцатилетней девочкой, как будто Альма еще не родилась. Но пока что для нее существовал лишь средний путь, и она притворялась, что внимательно слушает выступающих за ее столом. Какие молодые эти родители – мать сама еще выглядит как девочка. Она тоже была молодой матерью, всего несколько лет прошло от расставания с Эйтаном до рождения Альмы, меньше, чем между тем терактом и сегодняшним днем. Конечно, она еще не полностью оправилась, конечно, еще не созрела. Ей так не терпелось создать семью, доказать себе самой, что ее жизнь, вопреки всему, сложилась удачно, быть частью семьи, в которой есть отец. Но оказалось, кроме отца, нужна еще и мать.
– Конечно, у нее была мать, – возразила она себе вслух, к изумлению всех присутствующих, да и к собственному. – Простите, я задумалась о другом случае, – смущенно произнесла она и, спеша восстановить остатки своего авторитета, решительно заявила: – Дадим ему четыре часа на адаптацию и подберем помощницу.
Возможно, это больше, чем необходимо данному ребенку, но нужно загладить вину перед его родителями за то, что она отвлеклась. Тотчас в разговор вступили следующие родители, теперь обсуждали девочку с совершенно иными проблемами, схожими с
