уехала в Тель-Авив, все стало гораздо хуже. Домой она почти не заезжает. Так что, как видишь, ей не нужна ни я, ни семья. Я дала ей все, что могла, ей от меня больше ничего не надо, а Омер поглощен собственными делами, он вообще вряд ли заметит мое отсутствие. Да и Микки, по правде говоря, вряд ли заметит.
– Это тебе так кажется, – усмехнулась Дафна. – Семья – это нечто большее, чем настроения Микки, Альмы и Омера в данный конкретный момент. Целое всегда больше, чем простая сумма его частей. Я была молодая и не понимала этого, но теперь-то поняла. И твоя альтернатива мне теперь тоже ясна. Как долго продлится твое увлечение? Максимум год. А что потом? Вместе стареть на руинах своих семей, под грузом вины и разочарования? Нелепо, глупо, все равно что старой бабке вырядиться девчонкой.
– Почему ты так уверена? – возмутилась Ирис. – Многие поздние союзы оказываются удачными, полным-полно мужчин и женщин, которые расстаются ради куда меньшего, чем то, что есть у меня. Ты вообще представляешь себе, что это за любовь? Самая сильная любовь, какая только бывает на свете, – она умерла, а потом внезапно воскресла. Представь себе, что ты вдруг встречаешь человека, которого считала умершим и оплакивала его годами? Понимаешь, какое это чудо?
Только сказав это, она впервые осознала масштаб того, что выпало ей на долю. И задохнулась от волнения, испугавшись, что до сих пор этого не понимала и уже, возможно, что-то упустила. Ее отношения с Эйтаном сложились настолько органично, что оба они тотчас к ним привыкли. Ирис было так легко разговаривать с Эйтаном, отдаваться Эйтану, что эта естественность словно превратила волшебство в нечто повседневное. Интересно, случись то чудо, о котором она молила все свое детство, вернись отец живым, – неужели она так быстро привыкла бы и к этому? Но за возвращение отца не пришлось бы платить, а за возвращение Эйтана платить придется, и поэтому ее подруга хмурилась, слушая ее восторженные речи.
– Я не верю в чудеса, – заявила она, – и в великую любовь тоже больше не верю. Понятно, что нужно некоторое душевное сродство, но остальное достигается тяжелым трудом. В этом смысле Микки тебе очень подходит. В нем есть что-то успокаивающее, какая-то устойчивость.
– Ага, успокаивающее! – Ирис саркастически хмыкнула. – Он даже таракана не способен убить ради меня, а я от них чуть в обморок не падаю. Видела бы ты, как он их ласково выгоняет в окно. А то, что ты считаешь устойчивостью, по-моему, простая апатия.
– Спорить с влюбленной женщиной бессмысленно, – рассмеялась Дафна. – Ну а о своем ходячем чуде ты много знаешь? Он что, отважный истребитель тараканов? Только давай факты, а не впечатления. Он женат? Дети есть? Насколько это для него серьезно?
Но когда Ирис попыталась изложить факты, подруга с сомнением покачала головой:
– Что он свободен, на первый взгляд хорошо, но это не обязательно так. На мой-то взгляд, уж больно все гладко, но возможно, я слишком подозрительная. Кстати о подозрениях: что-то нам подозрительно долго не несут наш заказ.
– Наша официантка только что добралась до кухни – ты ее столько времени не отпускала со всеми твоими расспросами, – напомнила ей Ирис. – Скажи, а тебя не угнетает, что все кажется нам подозрительным? Как будто мы больше не верим, что жизнь может быть счастливой?
Но подруга уже отчаянно перерывала свою огромную сумку в поисках надрывающегося в ней телефона.
– Привет, Широчка, – улыбнулась она наконец извлеченному сотовому. – Что слышно? Он тебе ответил? Нет, ни в коем случае не пиши ему еще раз. Ясно, что он получил твое сообщение, никаких сбоев в сети не было. Ты обязана выдержать характер! Послушай, – попыталась она прервать эмоциональный монолог дочери, – я сейчас как раз сижу с Ирис, хочешь с ней поговорить?
Интонация Дафны удивила Ирис: что происходит, что они от нее скрывают? Она протянула руку к трубке, но Шира уже нажала отбой.
– Что происходит? – неожиданно для себя вскрикнула Ирис и прикрыла рот рукой. – О чем Шира должна говорить со мной?
– Поэтому-то мне было так важно с тобой встретиться, Ирис, – вздохнула Дафна. – Я же сказала, Шира волнуется. Вчера она зашла в бар, и Альма буквально выставила ее оттуда, заявив, что босс не любит, когда приходят подружки. Она говорит, Альма выглядела странно, но ты же знаешь Ширу, она вечно преувеличивает.
– Итак, ты утверждаешь, что я ни на секунду не имею права подумать о себе? – в ярости прошипела Ирис. – Что, если я на секунду забыла, что я мать, я за это поплачусь? Что мне теперь делать? Нанять частного детектива, чтобы следил за ней? Отказаться ради нее от единственного шанса на любовь, от единственного шанса, который у меня есть в жизни?
– Ох, Ирис, ты и правда не в себе. С чего вдруг такой пафос? – Дафна смотрела на нее с недоумением. – Ты не должна ни отказываться от любви, ни нанимать частного детектива, просто будь начеку. Это как в твоей школе, нужно все время обо всех думать. Ты в этом плане на высоте, разве не ты в прошлом году получила премию Министерства образования?
– Мне надоело образование, – вздохнула Ирис. – Сейчас меня интересует только любовь.
– Ну так иди и занимайся любовью, – проворчала Дафна. – Зачем ты тратишь вечер на меня? Иди, иди, я – твое алиби до утра.
– Тебя я тоже люблю, Дафночка, а кроме того, сегодня вечером он сидит с детьми.
Дафна кивнула:
– Вот видишь, не так все просто! И ради этого ты намерена обделить своих детей? Чтобы сейчас готовить шакшуку для чужих?
– Да что вас всех в последнее время прямо пробило на эту шакшуку? – вздохнула Ирис. – Ты не понимаешь, я так в него влюблена, что готова этим детям памперсы менять.
– Вот и прекрасно, потому что скоро тебе придется и ему самому менять памперсы. Много ли вам осталось счастливых лет? Он уже не молод, а стареющие мужчины – это ужас.
– А Микки, по-твоему, не старится? – возразила она. – Тебе небось не приходилось в последнее время натыкаться на его пузо? Да и твой Гиди больше не юноша.
Дафна рассмеялась:
– Конечно! Но к ним-то мы привыкли – видишь разницу?
– Я вижу в первую очередь чудо, которое со мной произошло. И не могу от него отказаться.
– Нельзя сказать, что я тебя не понимаю, – признала Дафна, – я так же когда-то была влюблена в Гиди, и быстренько, месяца не прошло, взяла Ширу и ушла из дому. Именно поэтому я трезвее смотрю на вещи,
