Дима не успел ничего понять, ответить. Приклад обрушился на плечо. Клоков, пролетев несколько метров, ткнулся головой в столб, возле которого недавно стонала молодая девчонка, имени несчастной Дмитрий так и не узнал.
Удар получился сильным, болезненным, но Дима не потерял сознания. «Ну все. Теперь точно конец», – успел подумать он и не стал открывать глаза. Ему показалось, что так будет легче.
Рохлин не выстрелил. Видимо, у него не было приказа убивать пленника. Смердин отсутствовал долго, а когда вернулся, охранник указал подполковнику на миникомпьютер.
– Официальный сайт ФСБ, – медленно прочитал строку запроса начальник лагеря.
Дима сжался в комок. Подтянул ноги, закрыл голову руками. «Только бы не пытки, – лихорадочно промелькнула мысль. – Пусть лучше сразу, чтоб не мучиться. Пыток я не вынесу…».
– Отведи этого придурка к остальным, – распорядился подполковник.
Рохлин подошел к пленнику, сильно ударил его носком сапога.
– Встать! – приказал он.
Дима медленно поднялся на ноги. Ухватился за столб, потому что земля раскачивалась под ногами.
– Пшел! – еще один удар, теперь прикладом под ребра, заставил охнуть, согнуться от боли.
Но Дима тут же выпрямился. Он каким-то шестым или седьмым чувством понял, что не стоит давать громилам лишнюю возможность поиздеваться над собой. Лучше выполнять команды быстро и точно.
Оттолкнувшись от столба, он шагнул к выходу из барака. Снаружи пока еще было светло, хотя ночь готовилась набросить черное покрывало на сопки. Под маскировочной сетью, закрывавшей вышки и бараки пленников, было темнее, но Дима сумел заметить, что ни на колючке, ни на территории не видно тел. Не наблюдалось и движения конвоиров, хотя на вышках, без сомнения, дежурили автоматчики.
Дима с тревогой посмотрел на «женский» барак, но оттуда не доносилось ни звука. Зинаиду или Любаню разглядеть не удалось.
– Шагай резче! – потребовал Рохлин, вновь ткнув пленника прикладом, на этот раз небольно, – скорее, по привычке.
Дежурный разомкнул контур, отодвинул в сторону «бороду» колючки, пропуская пленника на территорию «мужской» части лагеря.
– Дальше сам! – усмехнулся Рохлин и сдернул автомат с плеча.
«Вот сейчас я пройду десяток-другой метров, – понял Дима. – И мне в спину ударит очередь… Видимо, там, в бараке, уже никого нет в живых. Они просто загоняют меня туда же, где умерли остальные… Вот сейчас… Сейчас…».
Он вжал голову в плечи, подходя в бараку. Даже зажмурился. Выстрелов в спину не последовало. Зато Дима услышал тихие голоса. Он переступил порог и остановился.
Сразу у входа, на полу, вытянувшись во весь рост, лежал Константин Лишнев. На животе. Святослав Фокин сидел спиной к проему, возле головы бывшего спецназовца, приставив пальцы к затылку Лишнева.
– Вы живы?! – невольно вырвалось у Дмитрия. – Слава Богу! Я думал… А как Любаня, Зинаида?
Ноги Константина судорожно дернулись.
– Марат, убери его куда-нибудь, – попросил Фокин, продолжая что-то нащупывать в затылке Лишнева.
Доценко тут же подскочил к парню, замершему у входа, потащил его вглубь барака.
– Не надо при Косте говорить о Любане, хорошо? – тихо попросил Марат, когда они оказались в самом углу строения.
– Что-то случилось? – с тревогой спросил Дима и невольно оглянулся на Лишнева.
Теперь Фокин стоял на коленях, рядом с Константином, и ладонями нажимал верзиле на позвоночник.
– Любаня умерла, – грустно ответил Доценко. – Бросилась на колючку. Специально. Сама. Ее убило током. Думаю, Зинаида тоже мертва. Лучше бы она была мертва, Димон.
Он опустился на землю.
– Солдаты? – догадался Клоков. – Их… солдаты?
– Да какие они солдаты! – с досадой произнес Марат. – Отморозки! Солдаты с врагом воюют, а не с женщинами.
Клоков помолчал, переваривая информацию.
– А с Лишневым чего? – шепотом поинтересовался он, кивнув в сторону выхода из барака, где Фокин продолжал колдовать над телом спецназовца.
– На конвоира бросился, – тускло, как-то бесцветно пояснил Доценко. – Убил того гада, что Любаню хотел… В общем, убил. На него охрану спустили. Нас очередями отогнали, в барак. Костю долго били, он сознание потерял. Все думали, мертвый уже. Скончался от побоев. И Святослав вышел наружу, двинул к Смердину. Просить, чтоб нам тело разрешили забрать.
– Смелый он, Фокин, – с уважением произнес Дмитрий.
– Блаженный, а не смелый! – хмуро огрызнулся Доценко.
Он замолчал. Клоков понял – Марат переживал, что кто-то другой, не он сам, пошел спасать друга…
– А дальше что? – нетерпеливо спросил Дима. – Костя жив?
– Сначала думали – мертвый он. Лежал неподвижно, не дышал вроде. А Святослав вокруг него все крутился, мерил что-то, пульс щупал. Потом стук сердца услышал – так обрадовался, чуть ли не плясал тут. Говорит, Лишнев просто обязан был выжить, он ведь спецназовец. Понимаешь, у таких людей другой порог боли, другой уровень самоконтроля. Его «накачивали» на тренировках… В общем, включилось какое-то подсознание, что ли. Что-то внутри. Приказало организму. Я не знаю, Димон, не силен объяснять. У Святослава лучше получается. Говорит, мы все после острова и того сволочного газа по-другому на боль реагируем, на раны. Самовосстановление организма, вроде как, на порядок выше. А Лишнев, к тому же, после спецтренировок, сам понимаешь. Короче, одно на другое наложилось. Очухался Костя. Пришел в себя, руками, ногами двигает. Встать пытался. Пока голова кружится.
– А Святослав чего делает?
– Да фиг поймешь! Что-то про какую-то патию говорил. Ост… Остапатию? Не, не помню.
– Остеопатию?
– Во! Точно! Что-то там меряет. То ли сигналы какие из башки Костиной принимает, то ли кровоток проверяет в сосудах. А потом жмет на позвонки, на спину. И Лишнев говорит – лучше становится. Глядишь, к утру бегать начнет. Только ума не приложу, что с охраной делать: как узнают, что Костя жив – снова за него примутся.
И тут Клоков вспомнил! Вариант «Зомби»!
– Не будет утра, Марат, – горько произнес он. – Не будет. Ни для кого из нас. Убьют всех. Этой ночью.
Доценко встрепенулся. Быстро развернулся, оказавшись на коленях перед собеседником.
– Откуда знаешь? – отрывисто спросил он. – Точно?!
– Абсолютно точно, Марат, – взмахнул рукой Дима. – Смердин получил команду «сверху»: уничтожить нас в течение ближайших суток.
– Так! – Марат вскочил на ноги. Он колебался только несколько мгновений. – Эй! Все сюда! Что ж ты молчал, Димон?! Об этом надо сразу говорить, всем!
– А я? – Лишнев сидел возле входа, прислонившись спиной к стене. – Если всем, так и мне тоже, парни!
– Точно! – Доценко схватил Дмитрия за руку, подтащил к сидевшему на земле спецназовцу. – Орлы!!! Все сюда! Быстро! Появилась очень важная информация, надо срочно принимать решение!
Никто не заставил повторять просьбу еще раз. Все пленники, остававшиеся в живых, сгрудились возле Лишнева и Клокова, которые волей-неволей оказались в центре живого круга.
Дима, торопясь и сбиваясь, начал рассказывать обо всем, что узнал. Перескакивая с одного на другое, пропуская важное и концентрируясь на мелочах. Его несколько раз перебивали, требуя уточнить какие-то моменты. Постепенно он сумел взять себя в руки, стал говорить более размеренно, обстоятельно. Подробно объяснил, зачем копался в документах начальника лагеря, как сумел прочитать файл с инструкциями по варианту «Зомби». Как услышал диалог по спутниковому телефону. Как неизвестный собеседник передал Смердину – не просто начальнику лагеря, а командиру отряда ликвидаторов, подполковнику внутренних войск – условную команду. И что теперь, выходит, жить им всем осталось не более суток.
– Убирать будут ночью, это факт, – мрачно заявил Леха-Гестапо. – Проще, когда народ уснет. В темноте, спросонья, никто не допрет: откуда огонь, куда бежать, от кого спасаться. Короче, подберутся они к бараку с разных сторон, с прицелами ночного видения. Покрошат всех в капусту. Вот так, братва.
– А если они уже… – начал Сашка Гарин и осекся.
– Что «уже»? – передразнил Леха.
– Вокруг… – прошептал Гарин и показал пальцем на стены.
– Типун тебе на язык! – хрипло отозвался Мезенцев. – Пинцет! Шныра! Проверить! Мигом!
Зэки бросились к дырам в стенах. Стали всматриваться в колючку, в окружающие сопки, в подступающую темноту.
– Не, Леха! Вроде, чисто пока… – доложили они.
– И то хорошо, – с облегчением вздохнул лидер зэков. Оглядел товарищей по несчастью и продолжил. – Вот что, братва! Линять надо. Линять. И не ночью, рискованно это. Как придет темнота – лагерные суки придут по наши души. Линять надо прямо сейчас!
– А через колючку как? – спросил Доценко.
– Придется кем-то пожертвовать! – жестко заявил Леха-Гестапо и посмотрел на Клокова, затем на Гарина.
Дима съежился, уставился в пол. Гарин, увидев глаза «пахана», поступил точно так же.
