То один по ночам он мне снился, как у него кровь пузырями вытекала из горла, то тот, другой. С блестящим ножом. А глаза стеклянные… Не знаю, который страшнее. А только если тот, второй, меня поймает и вспомнит, вот как я сейчас убитого, то лежать мне в парке под березой или по Волге плыть в Каспийское море. Так что, может, в зоне оно и надежнее.
Одним словом, успокоился я. Все уже от меня не зависит. А как успокоился, так сразу и сообразил, что валить всех подряд – опасно. И стал я думать, что сказать следствию, а о чем промолчать.
А здесь, в милиции, попробуй скрой что-нибудь.
Как угораздило с ними связаться?.. Кушать очень хотел. Прямо беды мои все от этого. И то сказать – с детства ласкового слова был лишен, мать-то моя как пила, так и пьет, папаша вообще неизвестно где…
А тут нашлись добрые люди, взяли меня на работу, к себе поселили, кормили по три раза в день, правда, без мяса… Это ведь у кришнаитов они меня нашли. Я-то человек русский, крещеный. А к кришнаитам ходил потому, что они после молений выносили во двор общий котел, на это дело слеталось, конечно, полно всякой шушеры, и я тоже с пацанами повадился. Колобки из теста давали с приправами, плов… Ходил я к ним несколько месяцев, примелькался, и давай они меня в свою веру склонять, чтобы я ихнее кришнаитское крещение принял. Я уж думал, что пора ноги делать. А раз прихожу, гляжу, в сторонке сидит человек, гладкий такой да благообразный, бородка клинышком, на священника похож. Сам не ест, только смотрит, а после обеда подходит ко мне на улице.
«Ну что, – говорит, – парень, и не стыдно тебе чужеродный хлеб есть, какой ты после того православный!»
Прямо скажу, обидно мне стало после этих слов. Поговорили мы с ним, оказывается, для работ им молодой парень вроде меня был нужен, дрова колоть, дом ремонтировать.
«Мы, – говорит, – предпочитаем взять без роду без племени, чтобы с родителями не иметь неприятности».
Вот так я с ним и познакомился, вот так и пошел.
Народ там оказался ничего себе, хоть и с придурью. Поначалу мне даже нравилось – тихие все, худого слова не скажут. А только обнимут да в глаза посмотрят ласково. И называли себя все «братья» да «сестры».
Первое время я за эту общину болел душой. А потом началось что-то странное… Во-первых, у них такие праздники были, когда они все словно ненормальные становились, – это в чай они себе что-то добавляли. Представьте: с утра красивая женщина или мужик умелый, а вечером – глаза дикие, слюни распущены, бормочут что-то невнятное. Главное, очень к этому чаю быстро пристраститься можно. Сначала я и пить-то его не хотел, потом попробовал – и понравилось. Словно спишь наяву, а сам таким легким делаешься. Я понимаю, что там наркотик был, что ж я, наркотиков не пробовал, по-вашему? А только чай ни на что не похож.
Короче говоря, глаза у меня открылись на моих братьев, и через какое-то время стало тревожно, и решил я в дорогу собираться. Со временем в общине стал я разные недостатки замечать: люди как люди оказались, и ругались, и руки распускали, и друг друга хаяли да подсиживали, только все тайно.
А это, по-моему, куда противнее, чем в открытую. Только очень я по чаю ихнему скучал и решил перед тем, как уйти, рецепт разузнать, чтобы дома себе заваривать. Может, мухоморы они туда клали, но не только мухоморы.
Короче говоря, один раз в дом к самому предводителю залез, когда общее собрание было, – сделал вид, что по нужде отлучился. Никакого рецепта, конечно, не нашел, пакетик с белым порошком нашел в столе, но трогать не стал. По виду порошок на кокаин был похож. Помню, здорово тогда удивился: вот, думаю, неужели у них предводитель такими вещами балуется?
Короче говоря, на чае я и попался. На следующий день у паствы был большой праздник, летнее солнцестояние. Предводитель со своими «жрецами» перед каждым таинством запирались обычно в домике и священнодействовали, там же и чай варили. Ну, я и решил подсмотреть. Как вечер, залег я в кустах перед окном и стал приглядываться. Сперва ничего не было видно, а потом отошел кто-то от окна, гляжу, на столе травки разложены, грибы какие-то, порошки, и предводитель по щепотке берет и в отдельную баночку ссыпает. Затаил я дыхание, голову поднял повыше, и тут вдруг опускается мне на плечо чья-то рука. Гляжу, а это тот тип, который меня сюда и привел, Павел его звали.
«Что, – говорит, – ты тут делаешь, щенок? Глаз за такое дело не боишься лишиться?»
Хватает меня и в дом тащит, а на нем белые одежды и пояс черный, как у «жреца».
Поставил он меня перед всеми. Вот, говорит, подсматривает. Лица у всех стали злые, только у предводителя доброе. Он сам и заговорил, когда все высказались и замолчали.
«Я, – говорит, – давно к этому мальчику присматриваюсь. Считаю, что ему нужно оказать особое доверие и завтра с собой взять на мероприятие. А до той поры, чтобы не сбежал, пускай посидит у меня в чулане».
Час от часу не легче. Что, думаю, за мероприятие такое? А Павел, пока меня в чулан вел запирать, все объяснил:
«У нас, – говорит, – перед большими праздниками жертвоприношения свершаются тайные, на них только „жрецы“ допускаются, вот какая тебе милость оказана; только знай, это все для того, чтобы ты с нами был накрепко связан, потому как ты, – говорит, – я вижу, на сторону посматриваешь и никакой от тебя, оборванца, нам нет благодарности. Только учти, что попасть к нам легко, а уйти от нас почти невозможно. Это, – говорит, – пусть будет темой для размышления до завтрашнего вечера».
Запер меня в чулане. Поесть, впрочем, мне оставили – сыр, хлеб, вода. Но я не был рад. Как он мне сообщил, что выбраться, мол, от них невозможно, я только о том и мечтал.
На следующий вечер двери моей темницы распахнулись, и передо мной предстали Павел и тот, другой. На этот раз в нормальной человеческой одежде.
– Ну что, готов? – спросил меня Павел, а тот, второй, коротко хохотнул. Мы вышли на окраину поселка, где нас уже поджидала синяя «Волга». За рулем сидел один из членов братства. Павел сел впереди, а я оказался на заднем сиденье вместе с ним.
– Поехали, – сказал Павел, и машина тронулась, подскакивая на ухабах.
Сидящий справа от меня – теперь я мог его рассмотреть – коренастый мужичок, с клочковатой бородкой – достал из кармана куртки плоскую бутыль, отвинтил колпачок и протянул мне, подмигнув: «На-ка, хлебни для храбрости».
Я отхлебнул и поперхнулся: незнакомое пойло обожгло мне глотку. Но скоро я и вправду почувствовал себя лучше, а в голове зашумело. Попутчик отобрал у меня бутыль и пустил дальше, по кругу. Водитель отрицательно мотнул головой.
Ехали мы довольно долго, поминутно прикладываясь к бутыли. Когда машина встала, у меня стучало в ушах, а перед глазами все плыло.
Припарковались мы на окраине Подольска. Все вышли из машины, фары тушить не стали. На улице было холодно.
«Ну что, – хлопнул тот меня по спине, – привыкаешь помаленьку, а?»
Я совершенно не понимал, что происходит, но в голове у меня был туман, очень хотелось спать и было все равно.
Поеживаясь от холода и размахивая руками, они направились всей компанией к стоящему неподалеку дому, оглядываясь, иду ли я за ними. Вообще это походило на бандитскую разборку – у нас ребята с такими лицами ходили на махач в соседнюю деревню. Мне совсем не понравилось, но деваться некуда. К тому же я не знал, к чему это может привести.
– Ты у нас сегодня главный, – обернулся ко мне Павел, улыбаясь. – Постучи-ка в дверь, а когда спросят кто, ответишь.
Я подошел к двери и опасливо постучал. Через какое-то время послышалось шлепанье босых ног, щель под дверью осветилась, и хриплый со сна голос спросил: «Кто там?»
Не найдя, что соврать, ответил: «Я…»
Видимо, это сработало, дверь отворилась, и возникло мятое лицо мужика средних лет, глядевшего на меня с удивлением. Как только он заметил за моей спиной сопровождающих, сделал попытку захлопнуть дверь, но Павел, оттолкнув меня, задержал дверь ногой и вошел в дом, остальные – следом.
«Братья» прошли в комнату, где мужик сел на продавленный диван, и стали разговаривать вполголоса, слова были угрожающие, мужик явно струхнул и больше оправдывался. Я уставился на ковер на стене – плюшевый желтый олень с ветвистыми рогами пил из синего озера.
«Да не брал я! – закричал вдруг мужик. – Не брал! Что я, мудак? У своих спрашивайте!»
«Спросим, спросим», – ласково ответил Павел, пододвигаясь ближе и беря мужика за руки.
«Да вы что, ребята! – завертелся тот. – Вы что творите-то, а? Давайте договоримся! Опомнитесь, мужики, вам же хуже будет!»
«Он нам угрожает», – сказал незнакомый попутчик.
А потом все произошло очень быстро.
В его руке блеснуло серебряным длинное лезвие. Двое других схватили мужика и зажали ему рот, тот, подергавшись, только смотрел выпученными глазами.
«Давай, Гриша», – озабоченно сказал Павел.
Тот, кого звали Гришей, протянул мне нож:
«На, бери».
Поскольку я не хотел брать, он подошел, дыхнул на меня перегаром и сказал:
