Отсель… Миша усмехнулся — вот уже и думать стал, как местные, — проговаривал теми же словами. Скоро и «цокать» начал бы — зацем, поцему, цто… Истинно новгородец!
И все же, кто ж это там, впереди, плывет-поспешает? Рыбаки, наверное… А таятся — так, верно, услыхали по-ночи залихватские песни, побоялись пристать к берегу. Даже мимо — ночью! — побоялись пройти. Небось, встали где-нибудь ниже по реке, за плесом — не могли же всю ночь плыть. А скорее всего, и не плыли они никуда — просто отчалили только что от ближайшей деревни, а где эта деревня — бог весть. Быть может, рукою подать, да не видно из-за тумана. Туман… Такой, как и тогда, на Волхове. Когда веслом по башке треснули. И это еще было — у-у-ухх!!! У-у-уххх!!! Ишь ты, водяники хреновы, утащили все ж таки девок. Хитры — горожан да тех, за кого постоять могут, не трогают — приблуд берут, изгоев, бедноту никому не нужную. Хитры… И — понятно — что девок да отроков: именно на таких и спрос. Интересно, кому их сейчас продают? Раньше-то понятно — купцам восточным. Волжская Болгария, Иран, Хорезм… Сейчас-то татары всех прижали, не до рабов, а как бы и самих рабами не сделали. Хотя… война войной, а торговля — торговлей. Торговля людьми — дело прибыльное, не было бы прибыльное — не занимались бы. Ишь, водяниками прикинулись, суки! Главное — и дудку какую придумали — дунешь: у-у-ухх, у-у-х-х! Действительно — водяник.
Рано еще было, рано. Еще и солнышко не показалось — хотя небо светлело уже, а за дальним лесом алая полоса протянулась. От нечего делать Михаил прошелся вдоль реки, махнул рукой стороже приказчику. Тот улыбнулся, кивнул на небо — скоро, мол, кончится моя стража.
– Ты тут ладеек чужих не видел? — проходя мимо, справился Михаил.
– Чужих? Не, не видал. Никого тут не было.
– А мне показалось — уключины скрипнули…
– Блазнится! — приказчик захохотал, словно в ответ ему гулко закричала на болоте выпь. — О, кричит! Пущай — скорей все проснутся.
Ну еще бы…
Михаил улыбнулся:
– Пойду, пройдусь вдоль реки — восход встречу.
Приказчик лишь ухмыльнулся — знали все мишину страсть — солнцем утренним любоваться. И вечерним, кстати, тоже.
Низкий берег густо порос осокою и ольхою, поначалу идти было трудно, но вскоре Миша обнаружил рыбачью тропу и зашагал уже по ней. Куда шел? А никуда! Спуститься вниз по реке шагов на двести-триста, да потом — обратно. Глядишь, уже и проснутся все, встанут, засобираются. А пока…
Светлело быстро, и так же быстро туман вокруг становился клочковатым, редким, буквально на глазах таял. А вот уже и первый солнечный лучик — вспыхнул золотом на вершине высокой осины! Вот перебрался чуть ниже, еще ниже… еще… осветил уже и березы, и ольху, и орешник… Со стороны лагеря донесся звук рога — проснулись.
А ласковое утреннее солнышко, разгоняя туман, играло в росе, на папоротниках… на заливном лугу… Проснулись уже и птицы, защебетали, запели — иволга, малиновка, жаворонок. Застучал где-то неподалеку в лесу краснобокий трудяга-дятел, закуковала кукушка, шмель зажужжал прямо над ухом — и откуда взялся?
На лугу просыпались цветы — чистые, вымытые росою, они тянули к солнцу разноцветные радостно распахнутые ладони — синие, лазоревые, сиреневые, желтые… Желтых было, пожалуй, больше всего. И еще — сиреневых, точнее сказать — пурпурно-багряных. Иван-чай, лютики, васильки, ромашки… Вот, словно желтая дорожка, а вот — посреди зелени луга — сиреневое озерко ирисов, Миша и не знал раньше, что эти цветы здесь растут… хм… здесь-то растут, здесь еще не то растет. А это что там сверкает ярко-синим? Бутылка из-под немецкого вина? Ха… Вот, у реки, на ольховой ветке…
Михаил подошел ближе, нагнулся…черт побери! Браслетик! Синий стеклянный браслетик новгородской работы, но — «киевский» — таких Миша много видал в мастерских и на торгу. Откуда он здесь? Видать, потерял кто-то — вещица нередкая… Хотя… Нет, не потерял — уж слишком аккуратно повешено. И даже можно сказать — как-то торопливо-аккуратно: можно ведь было и вон на ту веточку примостить, повыше, тогда бы видней было… да, и с ладей наверняка заметили бы. Странно…
Миша повертел браслетик в руке — без всяких узоров, обычный. Но как играет на солнышке, ух ты! Нет, верно, местные девушки обронили, пошли вот, купаться, или так, на луг вить венки, и потеряли. А кто-то — пастух ли, рыбак ли, купец — нашел да повесил на ветку — увидят потеряшку, так подберут, да спасибо скажут доброму незнакомому человеку. Да, так, верно, и было… На местном диалекте говорят — «правда и есть»!
– Эгей, Миша!!!
Михаил вздрогнул — ага, звали уже! Повесил браслетик обратно, да поспешил обратно в лагерь. А там уже собирались, да и вчерашние гости пришли — прощаться. Не одни пришли, с бражкой… и сколько же у них этой браги, интересно? Немереные, похоже, запасы. Цистерна на ладье, что ли? Такое впечатление — да.
Простившись с пречистенскими, продолжили путь по Сяси-реке, только Михаил на этот раз плыл недолго — высадили у погоста Липно, да сказали — как к погосту Пречистенскому выйдешь, от Доброни поклон передашь. Тут-то, в Липне, и сыскал Миша позовника — Ермолая-бирича. Мыто переписать да собрать, суд творити от княжьего имени — за тем Ермолай-бирич на дальние погосты и ехал. Сам в Ладоге жил, с Рангвальдом Сивые Усы приятельствовал — и Мишу приветил. Какой разговор? — сказал, — надо тебе, так едь с нами. До Паши—реки — на телегах, дальше — на ладьях-насадах, еще дальше — в верховьях уже — на ройках. Доберемся, в первый раз, что ли?! Уже ближе к вечеру, под хмельком — похвастал, мол, и у самого небольшое сельцо в той стороне имеется, совсем маленькое, так, починок. Маленькое — но свое! Так и зовут — Биричево.
А Мишу-то что волновало? Да все тоже. Вот и спросил, далеко ль от того села до Долгого озера?
Ермолай усы пожевал:
– Долгое озеро недалече, да только путь зело худ — чащи одни, урочища да болота. Ктой-то у тебя в этаку даль забрался?
– Так, знакомец один…
– По чьему праву на княжьей земле сидит?
– Думаю, сговорился с князем…
– А грамота на то у него есть?
– Да есть, сам видал.
Про грамоту Михаил, конечно, соврал — откуда ему знать-то? Просто надоел уже не в меру дотошный бирич — ишь, пристал, выспрашивает.
– Как доберешься, вели, пущай грамоту к зиме приготовят и мыто. Ужо доберусь по зимникам и до тех краев, а как же! Здесь по всей земле — княжий суд да княжья воля!
– Так нету в Новгороде князя-то, — не выдержав, ляпнул Миша.
Ермолай глазами сверкнул:
– То есть как это — нету?
– А так. Прогнали его на вече — и все тут. Сказали — путь чист!
Бирич неожиданно расхохотался:
