А воздух, воздух какой! Сказать — пьянящий — ничего не сказать. Пить можно. Есть глубокими столовыми ложками — и, кажется, одним им, воздухом-то, и будешь сыт. А вода… Миша припрятал сверток с новой своей одежкой за приметным кусточком, скинул старую рубаху, порты, сложил на бережку приметливо… и — прихлопнув пару комаров — в воду… Аж дух захватило! Молоко! Молоко парное… А солнышко — вот уже и не видать почти, только пламенеет вдалеке крыша воротной башни.
Михаил, ясное дело, в омут соваться не стал, поплавал рядом, нырнул… а когда вынырнул, выбрался на бережок — и тут же спрятался в ольшанике, услыхав быстро приближающиеся девичьи голоса и смех. Спрятался, да так неудачно — не повернешься, не выбежишь, до одежки — хоть до старой, хоть до новой — незаметно не доберешься, тропинка-то — вот она, совсем рядом. А девки — тут уже! Три грации… Бегут, на ходу одежонку снимают… Миша аж присвистнул восхищенно — тихонько, чтоб не услышали — ну до чего ж хороши, чертовки! Молоденькие, стройные, крутобедрые, с золотистою — и, верно, шелковистой на ошупь — кожей… Ах…
Посмеялись, да, взявшись за руки, зашагали в воду — одна другой краше. Или Михаилу просто так сейчас казалось? Как вот с цветами…
Ага, вот одна нырнула… вот, вынырнула… обдала брызгами подружек. Те заверещали:
– Ну, хватит, Добронега, хватит!
Добронега, хм… Имечко-то, кстати, языческое.
Вот все уже поплыли вокруг омута, а Миша-то, между прочим, подмерзать начал — после воды-то да на улицу. Между прочим — вечер, сумерки уже, скоро и совсем стемнеет — вон, и звезды на небе, луна — серебристые пока, но наливаются золотом, а небо синеет, синеет, синеет…
Откуда раздался этот звук. Миша не мог бы сказать. С дальнего ольшаника, что ли? Или от излучины… Вот опять! У-у-ух!!! Уу-у-ух!!!
Девчонки завизжали, поплыли к берегу… И вдруг — из камышей — им наперерез — лодка! Быстрый приземистый челн!
И снова этот звук — у-у-ух!!! у-у-ухх!!!
Господи! Так ведь это — как дудка. Та дудка, что Миша сегодня нашел в ройке. И — так кричит водяник! Об этом предупреждал тот хмырь, волхв. Надо, мол, прятаться, говорить какое-то дурацкое присловье и ни в коем разе на водяника не смотреть…
Не смотреть… Ах вы ж твари!
Из своего убежища Миша увидал, как на несчастных купальщиц накинули сети… хороша рыбалочка! А и водяники — куда как хороши… сволота поганая! Не смотреть, говорите?
Ладно… покажем вам — не смотреть!
– У-у-ухх!!! У-у-у-хх!!! — доносилось с реки.
Уже стемнело, и в самом деле было страшно. И так-то, знаешь, что дудка, а все равно — мурашки по коже от этого — уу-у-ххх!!! У-у-уххх!!!
А девчонки визжат…
– Помогите!!!
Ах вы ж…
Не думая больше, Михаил выскочил из кустов, заорал что есть мочи:
– Что творите, шильники косорылые? А ну, пусти девок! Заходи справа, братва!!!
Про братву — это он специально крикнул, чтоб разбойникам было страшнее. Ишь, суки, нечистой силой прикинулись.
– У-у-ухх!!! У-у-уххх!!!
Сейчас будет вам — ух!
Сейчас, сейчас… Лодочников на помощь позвать, уж не должны бы струсить…
– Эй, парни!
– Эй…
Это кто-то сзади.
Миша обер…
Нет, не успел.
Что-то тяжелое ударило в голову.
И темнота.
И все…
– У-у-уххх! У-у-ухх!!!
Глава 11
Лето-осень 1240 г. Нагорное Обонежье
Леший
…чем дальше от жилья людей, чем дальше от священных мест, тем больше вероятность встретиться с нечистой силой.
А. Буровский. Несбывшаяся Россия
Опа! Вот так плюха! Ну, снова на больную голову.
Миша отпрянул в сторону, как мог дальше, стараясь не попасть в край затянутой зеленой тиной болотины… Супостат дернулся за ним — и увяз! Увяз, увяз, собачина — а нечего нападать на честных людей, как будто другого места для ночлега в ближайшей округе нету. Это, конечно, удобное, кто бы спорил? И рядом с водой, и укромное, и — одновременно — хорошо продуваемое, что немаловажно, речка-то не зря называлась Сясь, что в переводе с языка веси значило — комариная.
Однако ладно… Пора бы и гада в болотину свалить, чтоб не рыпался. Оглянувшись на своих активно махающих кулаками попутчиков — заволочских гостей, — Михаил пнул вражину ногой в бок, ничуть не жалея — а нечего было первыми нападать! Да еще — исподтишка, нахрапом.
Н-на!!!
Упал, завалился, гад — вот, копошись теперь в холодной жиже, так тебе и надо. Хотя… тут таких много, многовато даже — как бы не пришлось хвататься за мечи, похоже, к тому все идет, хотя пока и на кулачках только… Странно, но напавшие на едва разбитый лагерь люди — такие же купцы-торговцы — похоже, вовсе не собирались доводить дело до крови.
Вот один снова подскочил к Мише, но кинжала из-за пояса не выдернул, а ведь он был, кинжал-то, вон, в зеленых сафьяновых ножнах. Здоровый мужик! Взгляд звероват, бородища — пегая — лопатой, ручищи — оглоблями. Размахнулся с плеча, ударил… Ага, будет Михаил дожидаться, как же!
Пригнулся — просвистел над самой головою кулак — и в морду! Н-на!!! Ага! Не понравилось? А вот, в следующий раз будешь знать! Мужичага покрутил головой, словно оглушенный на скотобойне бык, утер тыльной стороной ладони выступившую из носа юшку, оглянулся… и неожиданно подмигнул:
– Эх, вижу, ваша взяла, паря!
Ну, еще бы, не взяла… это уж было понятно. Заволочские попутчики Миши оказались куда как ловки на кулачный бой, будто всю жизнь только тем и занимались, что дрались по выходным дням и всем престольным праздникам, а, ежели выпадал подходящий повод для драки в будни — то и по будням. Что и говорить, умельцы! Да и больше их было, заволочских — на шести ладейках-насадах шли. От самой Ладоги, вот, по Сяси-реке, затем — по Тихвинке, по Чагоде, по Мологе… Хватает рек, хватает и волоков — а у каждого волока, знамо дело, какой-нибудь супостат-разбойник таится, до чужого добра жадный. Потому и купчины были — здоровяки, как на подбор, да и приказчики, и служки — такие же, хилых не брали даже в попутчики. Мишу вот взяли — так он и парень-то хоть куда — тоже косая сажень в плечах, да и удар не слабый, вон как пегобородому вмазал — любо-дорого посмотреть! Любой бы боксер, верно, позавидовал бы такому удару.
А пегая борода ничего, сплюнул через зуб, юшку вытер — стоит, улыбается. Да и все его… как и назвать? подельники, что ли?
– Хорош, хорош, парни! — обернулся, закричал своим, те сразу послушались, отскочили. А мужичага: — И кто тут старший у вас?
– Ну я, — Никифор-суконник, кулачищи травой отерев, ногу вперед выставил. — Что, хотели нас с места прогнать, да не вышло?
