А пегая борода ничего, сплюнул через зуб, юшку вытер — стоит, улыбается. Да и все его… как и назвать? подельники, что ли?
– Хорош, хорош, парни! — обернулся, закричал своим, те сразу послушались, отскочили. А мужичага: — И кто тут старший у вас?
– Ну я, — Никифор-суконник, кулачищи травой отерев, ногу вперед выставил. — Что, хотели нас с места прогнать, да не вышло?
– Не вышло, — супостат развел руками и снова улыбнулся, еще шире, чем улыбался Мише, хотя, казалось, куда уж еще-то шире — морда, чай, не резиновая, разорвется. — Не вышло… Зато драка какая была! Ух, и повеселились.
Михаил только сплюнул:
– Да уж, куда веселее…
– Вы кто ж такие будете? — поинтересовался Никифор. — Тати лесные, аль кто?
– Не тати мы, купцы — сено в Ладогу везем продавать, — усмехнулся пегая борода — по всему, он тут был за старшего, остальные его слушались и молчали. — С Пречистенского погоста, с Тихвинки мы… Уж завсегда подраться любим!
– Уж я вижу, доброй драки не пропустите, — уже не так напряженно хохотнул суконник.
Мужичага пожал плечами:
– А что ее пропускать, драку-то? Тем более — вы на наше место встали.
– Да ладно, на ваше, — влез в разговор Михаил. — Чай, не подписано.
Последнее слово его неожиданно вызвало в рядах… гм-гм… супостатов некое веселое оживление.
– Как, как ты сказал, паря?
– Меня, между прочим, Мишей зовут. Михаил Сергеевич.
– Михайло, значит? А меня — Доброней!
– Да уж, — Михаил засмеялся. — Подходящее имечко.
– Что ж, — Доброня развел руками. — Видать, придется нам на другое место идти.
– Да уж видать, придется, — с усмешкой покивал Никифор-суконник. — Косточки поразмяли — можно и поспать.
– Поспать — оно конечно.
Супостаты — или как их теперь называть — пречистенские купцы? — заухмылялись, однако никаких попыток возобновить драку не делали. То ли выжидали удобный момент, то ли и вправду утихомирились.
– Пошли, мужики, — Доброня махнул рукой своим и, посмотрев на Мишу, ухмыльнулся. — Говоришь, подписать надобно, место-то? Инда ладно, на обратном пути подпишем.
Пречистенские ушли, посмеиваясь и потирая синяки и ушибы, но, судя по гомону, встали лагерем где-то недалеко, так же вот поблизости от болота. Впрочем, болота здесь попадались часто. Как и комары. Слава богу, хотя бы не было мошки, то ли ночи уже для нее были холодноваты, то ли — сезон закончился.
Никифор-суконник первым делом выставил в охранение сразу трех человек: двух — по берегу, и одного — на реке, уже клубившейся вечерним промозглым туманом. Днем-то, да вот еще и вечером — жарило, и было, наверное, где-то под тридцать градусов выше нуля, а вот, как солнышко — даже не закатилось, а просто скрылось за лесом — вот тут-то захолодало, и так резко, что, если б не драка, так давно бы продрогли все до костей. А может, пречистенские для сугрева дрались?
Особо уже не таясь, запалили костер, большой, жаркий, с искрами до самого звездного неба. Поставили шалаши, наловили на ушицу рыбы — уклеек, окушков, хариусов, Мише попались на блесну даже несколько щук. Варили по-походному, все подряд, не так, как обычно принято: налимья уха — так одни налимы, окуневая — ясно, из окуней, ну и так далее. Не принято было разного рода рыбу в одной ухе смешивать, но вот тут — уж куда деться, пришлось. Хорошая вышла ушица, наваристая — уж что-что, а некоторые рыбьи головы — не все — сварили отдельно, без соли — уж так вкусно вышло — укушаться! Все не съели, оставили и на утро — холодцом — да собрались уже спать, как вдруг оставленный в сторожах приказчик прокричал в кусточках коростелем — как условлено.
Все затаились, похватали ножи, копья… Прислушались…
Кто-то шел, не таясь, и даже напевал песни. Вот уже приблизились, разодвинули кусты…
– А мы — к вам!
Здрасьте-пожалуйста, наше вам с кисточкой — явились — не запылились! Все те же ухари с Тихвинки-реки, любители доброй драки. Мало получили, что ли? Еще явились.
– Не, мы не драться, — с хохотом замотал бородой Доброня. — Мириться пришли. Вона!
Он обернулся к сопровождавшим его двум парням — хорошо хоть, не всей кодлой явились, — мигнул, и те разом достали из заплечных мешков объемистые плетеные фляги.
– То вино наше, местное, — ухмыльнувшись, Доброня уселся у костра. — Ну, где у вас кружки?
Сам тут же хлебнул первым — чтоб видели, не отравить собрался, а так — для дружбы. Ну, для дружбы так для дружбы. Никифор незаметненько еще пару парней послал — в сторожу — с остальными же уселся, поставил кружки да предложил:
– Ушицы-от похлебайте нашей.
– А не откажемся! — хохотнул гость. — Кто ж откажется от ушицы? Ну, за дружбу!
Конечно, не вино это было — брага. Но хорошая — крепкая, забористая, духовитая. Кажется, на морошке… или — на чернике… на малине? Нет — микс. А неплоха, отнюдь неплоха! Миша намахнул пару кружек — захорошело! По-доброму так захорошело, не так, как с паленой водки или того гнусного пойла, что продается под ностальгическим названием — «портвейн». Сразу песен попеть захотелось. А и запели ведь! Гости затянули первыми:
Вился клен с березою,Не развился!Ой, ладу, ладу —Не развился!
Тут и хозяева подхватили:
Ой, ладу, ладу —Не развился!
И Миша с ними:
Ой, ладу, ладу…
Лучше б не пел! Слуха отродясь не было, а уж голосина — что у пьяного дьякона! И, главное, знал ведь всегда — не стоит, не стоит пьяному горло драть, а вот поди ж ты…
Ой, ладу, ладу,Не развился.
Но, в общем-то, хорошо пели… если не считать Мишиного рыка — да и того забивали голосами, так, что почти и не слышно.
Ой, ладу, ладу…
Попели, ушицы похлебали — снова выпили. Потом Миша с Добронею затеяли на руках бороться. Армрестлинг, мать-ити… Два раза Михаил выиграл, и три — Доброня. Обрадовался, заулыбался:
– Эх, хороший ты парень, Миша! Жаль, с Заволочья, а то б я тебя к себе в ватагу взял. Знаешь, как у нас весело?!
Миша чуть бражкой не поперхнулся:
– Да уж знаю. Видел. Сеном торгуете?
– Да покуда так. Зимой в Ладогу подаемся — мы ведь плотники, — а летом — у себя, на Пречистенском. Охота, рыба, грибы-ягоды… Праздники, опять же! Вот, вернемся с Ладоги — тут и жатва, и обмолот, и свадьбы! Ужо повеселимся!
– Драку, небось, какую-нибудь затеете? — тут же поддел Михаил.
В ответ Доброня с силой хлопнул его по плечу, от избытка чувств едва не вышибив кружку:
– Ну а как же без драки-то? Это ж разве веселье?
