- Сковывать? Почему?
- Ну… - сказала Зора и запнулась. Ее презрение к Клер походило на темный тыл зеркала - другая сторона отражала гигантскую зависть и восхищение. - Ведь стихи, которые мы вам приносим, - вещь очень личная, они ставят нас под удар. И конечно, мы ждем конструктивной критики, но вы…
- Вы, как бы это сказать, не скрываете, - встряла чуть-чуть запьяневшая Дейзи, - кому из нас вы отдаете предпочтение. И это слегка расхолаживает. Наверное.
- Но я никого не выделяю, - возразила Клер. - Я оцениваю стихи, а не их авторов. Ваша задача - отполировать стихотворение до блеска, и мы все это делаем, вместе, сообща.
- Да, да, конечно, - сказала Дейзи.
- В моей группе нет студентов, которые были бы недостойны у меня учиться.
- Безусловно, - пылко сказал Рон. В повисшей паузе он нащупал новую, более приятную тему для беседы.
- Знаете, что? - начал он. - Мы ведь равняемся на вас, а вы так рано начали писать и так быстро пошли в гору, это впечатляет. - Тут Рон дотронулся до ее руки, что в сочетании с его старомодными манерами предосудительным не казалось, и Клер снова накинула на плечи шаль, входя в роль дивы. - В общем, это здорово, и взлет был бы просто космическим, если бы не ваши обстоятельства, но здесь я умолкаю, это слон в посудной лавке.
- Слон в комнате[[54]], - мягко поправила Клер.
- Ну конечно, я просто идиот! Разумеется, в комнате.
- Но каково это было? - спросила Дейзи, когда Рои зарделся как маков цвет. - Вы были так молоды. По сравнению с вами я в свои девятнадцать уже везде опоздала. Да, именно такое ощущение. Мы говорим о Клер, о том, что ее успех впечатляет, и обсуждаем, каково быть молодым да ранним, - объяснила Дейзи Лене, которая неловко наклонилась над их низким столиком, притворяясь, что пришла за специями. Ожидая продолжения темы, Дейзи перевела взгляд на Клер. Вся компания перевела взгляд на Клер.
- Вы хотите знать, как я начинала?
- Да, ведь это было потрясающе!
Клер вздохнула. Она могла рассказывать свои истории весь вечер, что она и делала, когда ее просили. Но ее истории больше не имели к ней отношения.
- Ну, шел 1973 год, для женщины-поэта время странное. Я варилась в кругу потрясающих людей, кругу Гинзберга, Ферлингетти*, и попадала в дикие ситуации… При встрече с Миком Джаггером или кем-то еще я чувствовала, что я под прицелом, что меня жестко оценивают - не только мои способности, но всю меня, даже внешность. И это как-то… распыляло меня, что ли, уводило меня от меня. Но уже на следующее лето я уехала, отправилась на три года в Монтану, и… все устаканилось быстрее, чем я предполагала. К тому же это был дивный край, с фантастическим ландшафтом, - такая земля наполняет тебя до краев, воспитывает как художника. Я могла целыми днями заниматься васильками, всматриваться в их подлинную, изначальную синеву.
В своей барочной манере Клер заговорила о поэзии земли, и, хотя ее ученики задумчиво кивали, ими овладе-
* Ферлингетти, Лоуренс (род. 1919) - американский поэт, художник, книгоиздатель, представитель поколения битников.
ла плохо скрываемая апатия. Они бы лучше послушали о Мике Джаггере или Сэме Шепарде*, из-за которого, как они знали из Интернета, Клер и уехала в Монтану. Пейзажи их не привлекали. То ли дело поэзия темперамента, романтические личности, разбитые сердца и страсти в клочки. Пресытившаяся всем этим Клер населяла свои нынешние стихи дикой флорой и фауной Новой Англии, ручьями, долинами, горными кряжами. Но воспевание природы было не так популярно, как чувственные стихи ее юности.
Принесли еду. Клер продолжала говорить о пейзажах. Явно о чем-то размышлявшая Зора прервала ее монолог:
- Но как вам удается не впасть в пасторальный лепет? Ведь описание всяких пейзажных красот аполитично. Вергилий, Поуп, романтики. К чему это идеализирование?
- Идеализирование? - в замешательстве переспросила Клер. - Не думаю, что я и правда… Знаете, мне всегда казалось, что, например, в «Георгиках»…
- Где?
- У Вергилия. В «Георгиках» природа и радости сельской жизни - основа всякого… - начала Клер, но Зора ее не слушала. Клер утомляла ее своим преподаванием. Она ничего не знала о философах, теориях и последних направлениях мысли. Иногда Зоре казалось, что Клер не хватает образованности. Она то и дело говорила «у Платона», «у Бодлера», «у Рембо», как будто у них у всех вагон времени и они могут читать, что заблагорассудится. Зора нетерпеливо моргала, следя за течением фразы Клер и дожидаясь точки или хотя бы точки с запятой, чтобы вбить туда свой клин.
* Шепард, Сэм (род. 1943) - американский драматург, актер и режиссер.
- Но какой в этом смысл после Фуко? - спросила она, когда долгожданный миг настал.
Начался ученый спор. Компания оживилась. Лена вскочила на ноги, чтобы разогнать кровь. Клер почувствовала усталость. Она была поэт. И как ее занесло в университетский круг, где все надо обосновывать, даже желание воспеть каштан?
- Бу.
Клер и все за ее столиком подняли глаза. Перед ними стоял высокий и красивый смуглый парень, за спиной у которого маячило еще пятеро или шестеро красавцев. Леви, нимало не смущенный пристальным вниманием к себе, ответил на него кивком.
- В одиннадцать тридцать у входа, идет?
Зора тут же согласилась, чтобы поскорей от него отвязаться.
- Леви? Это ты?
- О, миз Малколм, здравствуйте.
- Ого! Только посмотрите! Вот что делает с человеком спорт. Ты просто богатырь!
- Стараемся, - сказал Леви, играя бицепсами. Он не улыбался. Он знал про Клер Малколм, Джером рассказал ему, и судил об этом деле очень трезво, в согласии со своей рассудочной жилкой, позволявшей ему смотреть на вещи с разных точек зрения. Он искренне жалел мать, но мог понять и отца. Леви в прошлом тоже нежно любил девушек, а потом крутил с другими по куда менее возвышенным причинам, и не видел ничего порочного в разграничении секса и любви. Однако, встретив Клер Малколм, он был озадачен. Ну и странные же у папы вкусы! То же мне трофей! Буфера-то где? Он чувствовал неправильность и бессмысленность такой подмены. И решил свернуть разговор в знак солидарности с более щедрой конституцией матери.
- Отлично выглядишь, - промурлыкала Клер. - Хочешь выступить?
- Не знаю. Как получится. А мои друзья, видимо, да, - сказал Леви, мотнув головой в сторону своих спутников. - Ну я, наверное, пойду займу место. В одиннадцать тридцать, - повторил он Зоре и ушел.
Клер, от которой не укрылось немое судилище Леви, налила себе в большой бокал еще вина и перечеркнула недоеденный салат ножом и вилкой.
- Думаю, нам тоже пора, - тихо сказала она.
8
По сравнению с прежними разами этнографический состав клуба изменился. Белых, насколько могла судить со своего места Клер, пришло мало, людей ее возраста не было совсем. Не то чтобы это имело какое-то решающее значение, но она ожидала другого, и такой расклад ненадолго выбил ее из колеи. Спасибо йоге, она могла сесть по-турецки на пол, как женщина куда более молодая, и затеряться среди студентов. На сцене, под блюзоподоб- ный свинг, производимый на втором плане маленьким живым оркестром, нагло декламировала черная девушка с обмотанным тканью снопиком на голове:
Моя вагина - могилаваших милых небылиц.Сердце в покое? Ой ли!Вы говорите: герой твой белый.А Клеопатра? Какое вам дело?Белый - и пусть.Под белой кожей - нубийский пульс.Никто не знает, чем я спасусь…
И так далее. Слабовато. Клер прислушалась к студентам, пылко обсуждавшим, почему это слабо. Из педагогических соображений она призвала их не просто ругать, а быть точнее в своих оценках. Студенты вняли ей лишь отчасти.
- По крайней мере, она не рубит сплеча, - вкрадчиво сказала Шантель, опасаясь перевеса голосов в другую сторону. - То есть, во всяком случае, это не «а мне все пох, пошли вы нах!».
- Мне от этих виршей хочется сквозь землю провалиться! - воскликнула Зора, накрывая голову руками. - Такая банальщина!
- Моей вагине в Каролине твоя вагина не чета, - сказал Рон, передразнивая сварливые кивки и распевную интонацию чтицы и стоя на грани, по мнению Клер, расистского выпада. Но класс взорвался от хохота; Зора смеялась громче всех и тем самым энергично его одобряла. Конечно, подумала Клер, они не так чутки к этим вещам, как мы в их годы. В 1972 году после подобной реплики тут было бы тихо, как в церкви.
Несмотря на смех и разговоры, заказ напитков, открывание и закрывание дверей в туалет девушка продолжала читать. Через десять минут корявость ее стихов перестала забавлять окружающих - устарела, как выразился кто-то из студентов Клер. Даже самые благосклонные слушатели больше не кивали ей в такт. Гул голосов усилился. Ведущий, сидевший на табурете у края сцены, решил вмешаться, включил микрофон и попросил тишины, внимания и уважения (частое слово в «Остановке»), Но девушка выступала неважно, и вскоре снова поднялся галдеж. Наконец, после зловещего обещания: И я восстану - она умолкла. Раздались жидкие хлопки.
