- Что? - спросил Джером.
- Леви, - повторила Кики. - Почему он не в школе?
- Окно, - объяснил Джером, успешно расшифровав пантомиму Леви. - У него окно.
- Неужели. Дай-ка ему, пожалуйста, трубку.
- Мам, мам, алло! Ты пропадаешь, я тебя не слышу. Тут просто торнадо. Как выберусь из города, перезвоню, - сказал Джером, и, конечно, это была наивная отговорка, но в тот момент сестра и два брата слились в нерушимое целое, и Джером не хотел рвать тончайшую нить, которую протянул между ними случай. Троица двинулась в ближайшее кафе. Они сидели на табуретах вдоль окна, выходившего на обескровленный пустырь парка Бостон- Коммон, и небрежно обменивались новостями, делая долгие, уютные паузы, чтобы отдать должное кексам и кофе. После двухмесячной необходимости быть умницей и гением в чужом городе среди чужих людей Джером наслаждался этим подарком. Говорят, между влюбленными царит светлая тишина, но и просто сидеть рядом с домашними, есть и молчать было прекрасно. Прежде возникновения и заселения мира, прежде войн, учебы и работы, походов в кино, выбора одежды, споров и поездок за рубеж - прежде всех и вся существовал лишь один человек, Зора, и лишь одно место: шатер в гостиной, сделанный из стульев и простыней. Спустя несколько лет появился Леви, и они потеснились ради него, и стало казаться, что он был с ними всегда. Глядя теперь на обоих, Джером видел замок из мизинцев, раковины с морем внутри, угловатые конечности и нечесаные кудри. Он слышал, как они шепелявят, как дрожит, упираясь в едва заметные, кривоватые зубики, их пухлый язык. Он не спрашивал себя, любит ли он Леви и Зору, как он их любит и за что. Они просто равнялись любви: они были первым ее доказательством в жизни Джерома, и они же станут последним ее подтверждением, когда все другое угаснет.
- Помнишь тот вечер? - спросил Джером Зору, кивая на парк через дорогу. - Мой великий демарш примирения. Глупая затея. Как там, кстати, наши родители?
При взгляде на место семейной вылазки почти не верилось, что когда-нибудь оно расцветет опять, - таким оно было голым и бесцветным.
- Нормально. Они ведь семья. И ведут они себя соответственно, - сказала Зора и слезла с табурета, чтобы взять еще молока со сливками и чизкейк. Если заказать чизкейк задним числом, это как бы уменьшает его калорийность.
- Ну и досталось же тебе, - сказал Джером, обращаясь к Леви, но не глядя на него. - Ты-то никуда не уезжал. Это все равно что жить на вулкане.
Леви отвел обвинение в стоицизме:
- Да ладно, чего уж там. Ты же знаешь, я дома не сижу.
- Нелепее всего то, - продолжал Джером, теребя кольцо на мизинце, - что Кики до сих пор его любит. Это очевидно. Я не могу понять, как можно любить человека, который так последовательно отрицает мир? Только пожив отдельно и пообщавшись с несемейными людьми, я понял, какой он псих. Кроме японской электронной музыки в доме ничего нет. Еще немного, и мы начнем музицировать на деревянных колодах. Ухаживая за Кики, он как-то спел ей половину «Волшебной флейты», причем на улице. Теперь же он не дает ей повесить в доме то, что ей нравится. Из-за его диких теорий страдают все. Как можно жить там, где на радость наложено вето?
Леви дул в соломинку, пуская пузыри в свой амери- кано. Крутанувшись на табурете, он в третий раз за пятнадцать минут посмотрел на часы у себя за спиной.
- Я же сказал, я дома не сижу. И как там хреново, не знаю.
- Насколько я понимаю, у Говарда проблемы с благодарностью, - не унимался Джером, говоривший больше с собой, чем с братом. - То есть он знает, что благословен, но не знает, кого или что благодарить за это, и чувствует себя неуютно, поскольку здесь он вступает в область трансцендентного, а нам прекрасно известно, как он любит в нее вступать. Вот он и отрицает все дары мира, все сущностно ценное, чтобы обойти вопрос благодарности. Ведь если нет даров, то и о Боге, их источнике, думать не надо. Но именно здесь ключ к радости. Я каждый день молюсь на коленях. Непередаваемое ощущение, Ли, - поделился Джером, развернувшись к Леви и глядя на его безучастный профиль. - Просто фантастика.
- Круто, - безмятежно сказал Леви, чьи двери были открыты и для Бога, и для тьмы других вещей. - Каждый живет, как может, - философски добавил он и принялся выковыривать чернику из второго по счету черничного кекса.
- Зачем ты это делаешь? - спросила Зора, вернувшись на свое место между братьями.
- Мне нравится запах черники, - объяснил Леви, выказывая легкое нетерпение, - а не она сама.
Зора повернулась спиной к Леви для более доверительной беседы с Джеромом.
- Забавно, что ты вспомнил тот концерт. А парня помнишь? - спросила она, рассеянно постукивая пальцами по стакану и делая вид, что этот вопрос пришел ей в голову только что. - Парня, который решил, что я стащила его плеер?
- Конечно, помню.
- Теперь он учится вместе со мной. У Клер.
- У Клер? Парень из парка?
- Оказалось, что он замечательный лирик. Мы слушали его в «Остановке» всем классом, мы все сбежались на него посмотреть, а потом Клер пригласила его к нам. Он был уже на двух занятиях.
Джером заглянул в свою чашку.
- Странноприимица Клер… Ей бы о себе позаботиться.
- В общем, оказалось, что он потрясающий парень, - перебила Джерома Зора. - И я подумала, что, может быть, тебе будет интересно его послушать… познакомиться с его нарративной поэзией. Я сказала ему, что ты, наверное, захочешь пригласить его в гости, поскольку он очень талантлив и…
- Парень как парень, - встрял Леви.
Зора обернулась.
- Не можешь справиться с завистью?
Она вновь переключилась на Джерома и пояснила:
- Леви и- что это была за компания? - в общем, Леви и группа парней, на которых он наткнулся в порту, едва они сошли с корабля, выступали в «Остановке», и Карл их обскакал. Уничтожил. Бедняга Леви, он страдает.
- Ничего подобного, - очень спокойно, не повышая голоса, сказал Леви. - Карл молодец, никто не спорит.
- Вот именно. И кончим на этом.
- Просто он из тех рэпперов, которые нравятся белым.
- Перестань! Это мелко.
Леви пожал плечами.
- Это правда. Он не дикует, не пасет тараканов, за хмары не ломится, - сказал Леви, смакуя речь, темную не только его близким, но и 99 процентам населения Земли. - Он не чует, как парни с восточного побережья, что там затевается на западном. За моими ребятами - беды людей, а за этим пижоном - голый словарный запас.
- Извини, но… - Джером тряхнул головой, чтобы вернуть себе ясность мысли. - Почему я должен куда-то его приглашать?
Зора оторопела.
- Ты ничего не должен. Просто… ты только вернулся, я думала, несколько новых друзей тебе не повредят, и, возможно…
- Я сам найду себе друзей, хорошо?
- Как знаешь.
- Спасибо.
- Пожалуйста.
Дулась Зора всегда угнетающе - ее грозное молчание стоило любого надсадного крика. Покончить с ее угрюмостью можно было, либо извинившись, либо проглотив подсунутую Зорой ядовитую пилюлю в красивой обертке.
- В общем, есть и хорошие вести - мама стала чаще выбираться из дома, - сказала Зора, снимая ложечкой пенку со своего мокко. - Думаю, для нее это как глоток свежего воздуха. Она видит людей и все такое.
- Здорово. Я так хотел, чтобы она с кем-нибудь общалась.
- Она и общается. - Зора всосала пенку с ложки. - С Карлин Кипе. Можешь себе представить?
Вот вам, пожалуйста, змеиный сюрприз Зоры. Джером поднес кофе к губам и неторопливо отхлебнул, прежде чем ответить.
- Я знаю. Мама говорила.
- Да? Ну вот… Похоже, они решили тут осесть всей семьей. Я про Кипсов. Один только сын не с ними, но, кажется, он приедет сюда венчаться. А лекции Монти начнутся после Рождества.
- Майкл? - воскликнул Джером с глубокой теплотой в голосе. - Да ты что! И на ком он женится?
Зора нетерпеливо мотнула головой. Не к тому она вела разговор.
- Не знаю. На какой-то христианке.
Джером резко и твердо поставил чашку на стол. Зора проверила и убедилась, что опасный аксессуар, который то носил, то не носил Джером, в настоящий момент был при нем: на шее брата висел золотой крестик.
- Папа хочет помешать Монти, - затараторила она. - Обвинить его в нетерпимости и не дать прочесть курс. Он требует, чтобы ему предоставили текст лекций Монти, прежде чем они начнутся, - надеется уличить сэра Кипса в гомофобии. Не думаю, что у папы это получится. Я желаю ему удачи, но Монти - крепкий орешек. Пока мы знаем только название курса. Это что-то с чем- то. Просто прелесть.
Джером молчал. Он смотрел, как ветер взрывает поверхность маленького паркового озера: оно вспухало и колыхалось, словно ванна, в которую снова и снова, с обоих концов, ныряют два толстяка.
- «Университетская этика - двоеточие - долой либерализм из artes liberales». Прелесть, правда?
Джером одернул рукава своего длинного черного плаща. Сначала один рукав, потом другой. Прижал края манжет указательными пальцами, поднес кулаки- клипсы к лицу и подпер ими щеки.
